Насекомые (2018)

Последний на данный момент фильм Шванкмайера, на первый взгляд, не сообщает зрителю ничего нового: мы видели отмороженные девиации и по забористей в его «Конспираторах наслаждений», социальную критику под маской сюрреалистической притчи в «Алисе» и «Фаусте», ироничную рефлексию об истоках психоанализа в «Пережить самого себя» и, конечно, безудержные анимационные эксперименты под соусом тотального пессимизма и мизантропии в его лучших короткометражках.

Однако, в «Насекомых» обнажена сама режиссерская кухня Шванкмайера, его обаятельно старомодное хенд-мейд искусство в эпоху 3Д анимации и компьютерных спецэффектов выглядит клинически аномальным и при этом точно регистрирующим шизофрению как состояние постмодернистской культуры. Жиль Делез и Феликс Гваттари в своей философской дилогии «Капитализм и шизофрения» писали о том, что диссоциированное, расколотое сознание одержимо образами и символами копошащихся множеств: насекомых, птиц, неодушевленных предметов.

Неспособность шизофреника соединить разрозненные части своего мировосприятия в некое подобие целого (в отличие от параноика, который только этим и занимается) приводит к тому, что он воспринимает самого себя как коллаж, микс несвязанных частей. Также и современная культура, обвинившая любую целостность в тоталитарной тирании, представляет собой атомизированное множество практик и дискурсов, которым запрещено претендовать на истинность и место объединяющей культуру идеи.

В «Насекомых» мы видим не столько разрушение границ между искусством и жизнью и их взаимопроникновение (тут и искусства как такового нет — лишь жалкая самодеятельность), сколько клинический диагноз частному и общественному сознанию, которые захватили копошащиеся множества образов и символов. Конечно, при желании можно разграничить воображаемое и реальное в фильме, но граница между ними зыбка, а это и есть признак психоза — неспособность понять, где внешнее, а где внутреннее.

Герои галлюцинируют, отказываясь служить тиранической воле театрального режиссера (почти аллегорический аналог феллиниевской «Репетиции оркестра»), но парадокс в том, что по Делезу и Гваттари, тиранической паранойи фашистского целого можно противопоставить лишь хаос машин желания. Шванкмайер, судя по использованию в фильме крупных планов предметов и частей тела, знаком с понятием «частичного объекта», который по мысли авторов «Капитализма и шизофрении» подключается к другому такому же объекту, чтобы производить потоки желания.

Сексуализированная геронтофилия, каннибализм, паника перед неподконтрольными множествами, спонтанное насилие и прочие девиации и фобии нужны режиссеру «Насекомых», чтобы показать тупик, в котором оказалось посттоталитарное квазидемократическое общество, легитимировавшее маргинальные практики и стили жизни, легализовавшее перверсии во имя своеобразно понятой справедливости и оказавшегося в плену у извращений.

«Насекомые» — конечно, не такой радикальный проект, как «Конспираторы наслаждений», но более социально заостренный (несмотря на свой камерный формат), чем «Алиса» и «Фауст». Безусловно, короткометражные ленты Шванкмайера — непревзойденная вершина его творчества: они радикальны, экспериментальны и при этом максимально концептуально прозрачны (возьмем, к примеру «Квартиру», «Пикник с Вайсманом» или «Смерть сталинизма в Богемии», не говоря уже о «Еде»).

Полнометражные картины чешского мастера выдыхаются где-то на середине, в них не хватает метафорической плотности, концептуальной сжатости, лаконизма. И «Насекомые» — не исключение. Фобии и фрустрации Шванкмайера, заставляющие его из года в год снимать в одинаковой манере безудержного имморализма, конечно, социального свойства (документальные съемки процесса работы над фильмом показывают, что он социализирован и психически здоров).

Если в короткометражках 60—80-х его интересовало сопротивление тоталитарной паранойе, то в полном метре (а работать в нем он стал только в конце 80-х, что символично) его интересуют болезни посттоталитарного мира, который освободившись от тирании метанарративов все больше регрессирует к новой первобытной культуре (не даром литературовед Вячеслав Курицын так назвал постмодернизм), примитивизируя и сексуализируя все на свете.

«Насекомые» показывают, что болен не режиссер, хотя его метафоры порой агрессивны и отвратительны, а мир, не его личное, а общественное сознание, которое теперь окончательно захвачено бессознательным, инстинктами, страстями. Разум в этом мире — в отпуске. Заслуга кинематографа Шванкмайера в целом и «Насекомых» в частности — в том, что он не останавливается на разоблачении коммунистических и фашистских дискурсов, но идет дальше, прозревая тупиковость фукуямовского постиисторизма и шизофренизации культуры.

И дело вовсе не в том, что мы, как Грегор Замза, превращаемся в насекомых, занятых рутинным делом выживания, лишенных дара разума и горних полетов в неизведанное, а в том, говорит в «Насекомых» Шванкмайер, что мы настолько переусложнили культуру интертекстуальностью, настолько сделали ее изощренной и извращенной, что теперь регрессируем на ее ранние стадии развития, то есть в первобытные времена. И этому деградирующему движению уже вряд ли есть альтернативы.

В своеобразном эпилоге старик Шванкмайер в ироничной манере предупреждает, что сценарий фильма по мотивам пьесы братьев Чапек 1930-х годов был создан им в едином порыве воображения, без моральных и политических привязок к какому-либо контексту, что всё действо здесь происходит лишь во славу Бога Абсурда. Однако сам фильм демонстрирует совершенно обратное. Абсурду ведь тоже требуется какое-то оправдание, например, эстетическое. Казалось бы с фантазией чешского мастера анимации тут проблем быть не должно. Но все полтора часа фильм в скучной, безвкусной манере отчаянно старается быть хитрее самого себя, но получаются лишь устаревшие игрушки в постмодерн с двойным дном, которые бы были интересны лет 20—30 назад, но не сегодня. За нарочитой экспериментальностью и непрофессионализмом этого «театра абсурда» нет никакого даже запланированного абсурда, лишь пустая и вторичная постановка, неспособная привлечь ни внешне, ни содержательно.

И всё это очень печально, особенно учитывая что на протяжении 2000-х Шванкмайер еще ни разу не промахивался, были все основания ожидать новой порции кукольной вакханалии и лобызаний ползающих тут и там мясных ошмётков на фоне мрачновато-сказочных сюжетов с забавной фрейдистско-юнгианской подоплёкой. Но к сожалению чешский аниматор на старости лет вдруг увлёкся лишь какими-то мертвыми букашками.