Три сестры (2012)

Если бы Ван Бина не было, его следовало бы выдумать. Кинодокументалист, не признанный и не допускаемый к кинопрокату на своей родине, является последовательным марксистом, фиксирующим изменения китайского общества иногда настолько дотошно, что фильм начинает выглядеть подробнейшей иллюстрацией к трудам социалистических классиков. И делает он это, не отрываясь от фактуры, не становясь бытописателем и не превращая фиксируемое на камеру в пример для комментария на теоретический тезис.

Ван Бин потрясающе находит материал для съемок. Скорее даже материю, а не материал. Кажется, он буквально следует заветам натуралистической эстетики 19 века, все время находясь рядом или даже вживаясь в снимаемый топос. И эти пространства не где-нибудь за тридевять земель. Достаточно чуть-чуть отойти в сторону от урбанистического оживления и обнаружить очень странные ландшафты, как будто процессы модернизации не накрывают территорию равномерно, оставляя кое-где руинированные проплешины. Это уже не прежние автономно существующие топосы, а лиминальные зоны, как в «Человеке без имени», где глаз не оторвать от диковинного существа, фигуры не речи, но земли, пребывающего, но не существующего.

В «Трех сестрах» же показан крестьянский мир. Вспоминается, как съемочная группа Антониони во время оно забрела в какую-то китайскую деревню, но дальше ее улиц особо никуда не попала. Тот мир, в котором только-только стала затихать катастрофа культурной революции, чуть-чуть приоткрылся для иноземной камеры, но никак не поделился своей сутью. Неслучайно Китай Антониони заканчивается цирком, так и кажется, что все снятое тоже некое представление, как будто настоящая страна ни разу не оказалась в кадре.

Ван Бин снимает прямо изнутри истинного мира. В его центре три малолетних сестры, по-чеховски обреченные на сам ход времени. Это время не субъективно, это сами процессы урбанизации, превращающие деревенский мир в реликт. Предоставленные сами себе (родители как будто растворились, погнались за дивным новым городским миром) эти дети выглядят наследниками Сизифа. Их мир мало отличим от средневекового, их день состоит из каждодневных занятий, равных самим себе.

Ван Бин чурается откровенных, крупных символов, он не сентиментален, как какие-нибудь наши писатели-деревенщики, он показывает нам топос, которому уже нет места, но который существует по инерции. Эти дети не могут справиться с разрушением привычного уклада, их силенок недостаточно в прямом и переносном смысле. В каком-то смысле так и надо показывать переходную эпоху. Можно снять монументальную фреску, показать сотни персонажей и событий, а можно поймать в кадр совсем локальную историю, но она оказывается красноречивее многих других. Ван Бин фаталистичен, но в рамках его метода это работает предельно точно. Несмотря на недоверие китайского общества к переменам в принципе, именно они сейчас и происходит. Остается надеяться, что в будущем фильмы режиссера станут доступны и на его Родине, очень уж они точны и уникальны.