Муза Пикмана (2010)

В его картинах было что-то потустороннее, иноприродное, сверхъестественное. Они ужасали и восхищали, приковывая взгляд и случайного путника, и закаленного специалиста. Что-то было в них неизъяснимое, эфемерно странное и глубинно страшное, на подсознательном уровне, отменяющем привычное зрительное восприятие, даже при беглом взгляде на очередное полотно, искусно спрятанное в удушающий тяжелый полумрак бостонских галерей. Впрочем, Ричард Пикман большей частью творил не ради славы, но, кажется, во имя тех сумеречных сил, что овладевали им ночами. И холст, дотоле белый и чистый в своей неискушенной, неиспорченной красками непроницаемости, становился живым. Пикман с остервенением, с чудовищным фанатизмом творил, и само Зло обретало свои явственные черты в его рисовке. Зло древнее и неописуемое, как Ньярлахотеп, как Великий Ктхулху, пришедший из влажной шевелящейся тьмы тысячелетий. Пришедший, чтобы навсегда вернуться.

Для новоанглийского бледного демона лермонтовского типа Говарда Филлипса Лавкрафта литература была, пожалуй, единственным методом проникновения, кроме снов, естественно, в чарующий и гипнотический мир зловещих темных фантазий, мир потусторонний, для него подменяющий и отменяющий все условности окружавшей его прозаической реальности. Бумага была для него нетронутым холстом, жаждущим ярких красок, а слова, формирующие сочные химерические образы и пронизанные инфернальностью фразы — пестроцветной палитрой. И еще никогда прежде автор и герой не были столь близки друг другу, чем в одном из самых известных рассказов писателя — «Муза Пикмана», в котором Лавкрафт по сути отоджествлял самого себя с центральным антагонистом произведения — художником Ричардом Пикманом, одаренным темным даром и за это наказанном, проклятом. В этом произведении Лавкрафт в том числе стремился разобраться, проанализировать почти по Фрейду, природу своего литературного таланта, тогда как много позже кинематографисты, опрометчиво решающие перевести сложносконструированную образность писателя на упрощенный язык кинематографа(как итог — ныне Лавкрафт литературный и Лавкрафт кинематографический это две огромные и несоизмеримые величины), почти не анализировали и не философствовали, сосредоточившись большей частью на сочных кровавых банях в ущерб настоящему, истинному и неизбывному макабру.

В четвертой по счету и первой полнометражной экранизации этого рассказа, фильме «Муза Пикмана» 2010 года, ставшем дебютом режиссера Роберта Каппеллетто, остро ощущается желание достопочтенного постановщика совершить модернизацию оригинального литературного первоисточника, сместив хронотопическое пространство из двадцатых годов прошлого века в век нынешний, без утраты его манящего колорита и не пустившись при этом, по примеру Стюарда Гордона и Брайана Юзны, во все тяжкие кровопускательной эксплуатации. Оттого на выходе фильм Каппеллетто, переполненный как изощренного синефильства, так и откровенно бросающегося в глаза аматорства, но без малосимпатичной кустарщины, режиссера-мультиинструменталиста, который и швец, и жнец, и на дуде игрец(оператор, сценарист и продюсер соответственно), умудряется, стоит только подхватить его волну, действительно произвести должное впечатление на зрителя именно как полноценный и запоминающийся хоррор, унавоженный не только мистикой, но и страхом как таковым. Ощутимым, но неуловимым. Его невозможно постичь, понять;он лишен привычной логики. Страхом, густо замешанным на плотной атмосфере беспробудного кошмара, в центре которого и находится Пикман — второе Я не только самого писателя, но и априори любого Творца, чьей рукой хороводят и ангелы, и бесы. Собственно, картина Роберта Каппеллетто при более пристальном ознакомлении открывается не как исключительно жанровый образчик малобюджетных независимых ужасов, а как видеоарт-эксперимент по форме и содержанию близкий к работам Мэттью Барни или даже Годфрио Реджио. Лавкрафтианство, облаченное в рясы стильного визуального экспериментаторства, рассказывающее о темном внутреннем мире Художника методом его же творений.

Но что из себя представляет этот Творец? Позволив себе очередную вольность в трактовке образа в целом, Каппеллетто представляет Пикмана как человека глубоко одержимого, живущего в мире собственных фантазий — извращенных, мрачных, жестоких. Пикман болен, но этой болезнью является не аутизм, не шизофрения, не психопатия, ибо слишком все просто списать на искривления больного мозга, на вывих сознания, погруженного в самое себя от мига обретения таланта. Просто, слишком просто все это и чересчур очевидно. Болезнь Пикмана — это его дар создавать не просто картины, а отпечатки нечеловеческого Зла с натуры, Зла, который и даровал ему этот странный и страшный талант, и от которого Ричард уже не в силах избавиться. И даже, пожалуй, смерть не освободит Пикмана от дара, ибо и там, за стеной танатостического сна, его будут преследовать демоны, обесчеловечивая его и превращая в своего слугу. Пикмана уже никто не в силах освободить. Он безумен, и в этом безумстве ему нет равных.

В его картинах было что-то потустороннее, иноприродное, сверхъестественное. Они ужасали и восхищали, приковывая взгляд и случайного путника, и закаленного специалиста. Что-то было в них неизъяснимое, эфемерно странное и глубинно страшное, на подсознательном уровне, отменяющем привычное зрительное восприятие, даже при беглом взгляде на очередное полотно, искусно спрятанное в удушающий тяжелый полумрак бостонских галерей. Впрочем, Ричард Пикман большей частью творил не ради славы, но, кажется, во имя тех сумеречных сил, что овладевали им ночами. И холст, дотоле белый и чистый в своей неискушенной, неиспорченной красками непроницаемости, становился живым. Пикман с остервенением, с чудовищным фанатизмом творил, и само Зло обретало свои явственные черты в его рисовке. Зло древнее и неописуемое, как Ньярлахотеп, как Великий Ктхулху, пришедший из влажной шевелящейся тьмы тысячелетий. Пришедший, чтобы навсегда вернуться.

Для новоанглийского бледного демона лермонтовского типа Говарда Филлипса Лавкрафта литература была, пожалуй, единственным методом проникновения, кроме снов, естественно, в чарующий и гипнотический мир зловещих темных фантазий, мир потусторонний, для него подменяющий и отменяющий все условности окружавшей его прозаической реальности. Бумага была для него нетронутым холстом, жаждущим ярких красок, а слова, формирующие сочные химерические образы и пронизанные инфернальностью фразы — пестроцветной палитрой. И еще никогда прежде автор и герой не были столь близки друг другу, чем в одном из самых известных рассказов писателя — «Муза Пикмана», в котором Лавкрафт по сути отоджествлял самого себя с центральным антагонистом произведения — художником Ричардом Пикманом, одаренным темным даром и за это наказанном, проклятом. В этом произведении Лавкрафт в том числе стремился разобраться, проанализировать почти по Фрейду, природу своего литературного таланта, тогда как много позже кинематографисты, опрометчиво решающие перевести сложносконструированную образность писателя на упрощенный язык кинематографа(как итог — ныне Лавкрафт литературный и Лавкрафт кинематографический это две огромные и несоизмеримые величины), почти не анализировали и не философствовали, сосредоточившись большей частью на сочных кровавых банях в ущерб настоящему, истинному и неизбывному макабру.

В четвертой по счету и первой полнометражной экранизации этого рассказа, фильме «Муза Пикмана» 2010 года, ставшем дебютом режиссера Роберта Каппеллетто, остро ощущается желание достопочтенного постановщика совершить модернизацию оригинального литературного первоисточника, сместив хронотопическое пространство из двадцатых годов прошлого века в век нынешний, без утраты его манящего колорита и не пустившись при этом, по примеру Стюарда Гордона и Брайана Юзны, во все тяжкие кровопускательной эксплуатации. Оттого на выходе фильм Каппеллетто, переполненный как изощренного синефильства, так и откровенно бросающегося в глаза аматорства, но без малосимпатичной кустарщины, режиссера-мультиинструменталиста, который и швец, и жнец, и на дуде игрец(оператор, сценарист и продюсер соответственно), умудряется, стоит только подхватить его волну, действительно произвести должное впечатление на зрителя именно как полноценный и запоминающийся хоррор, унавоженный не только мистикой, но и страхом как таковым. Ощутимым, но неуловимым. Его невозможно постичь, понять;он лишен привычной логики. Страхом, густо замешанным на плотной атмосфере беспробудного кошмара, в центре которого и находится Пикман — второе Я не только самого писателя, но и априори любого Творца, чьей рукой хороводят и ангелы, и бесы. Собственно, картина Роберта Каппеллетто при более пристальном ознакомлении открывается не как исключительно жанровый образчик малобюджетных независимых ужасов, а как видеоарт-эксперимент по форме и содержанию близкий к работам Мэттью Барни или даже Годфрио Реджио. Лавкрафтианство, облаченное в рясы стильного визуального экспериментаторства, рассказывающее о темном внутреннем мире Художника методом его же творений.

Но что из себя представляет этот Творец? Позволив себе очередную вольность в трактовке образа в целом, Каппеллетто представляет Пикмана как человека глубоко одержимого, живущего в мире собственных фантазий — извращенных, мрачных, жестоких. Пикман болен, но этой болезнью является не аутизм, не шизофрения, не психопатия, ибо слишком все просто списать на искривления больного мозга, на вывих сознания, погруженного в самое себя от мига обретения таланта. Просто, слишком просто все это и чересчур очевидно. Болезнь Пикмана — это его дар создавать не просто картины, а отпечатки нечеловеческого Зла с натуры, Зла, который и даровал ему этот странный и страшный талант, и от которого Ричард уже не в силах избавиться. И даже, пожалуй, смерть не освободит Пикмана от дара, ибо и там его, за стеной танатостического сна, его будут преследовать демоны, обесчеловечивая его и превращая в своего слугу. Пикмана уже никто не в силах освободить. Он безумен, и в этом безумстве ему нет равных.

7 из 10

«Дайте нарисовать!» — параноидальное стремление успокоить свой разум, рамки которого пугающе теряются и растворяются в темноте. А, вспомним Лавкрафта, — все новое и неизведанное обычно рождает страж и настороженность. Оба художника, главные герои фильма, — больные люди и плотно сидят на таблетках, к тому же состоят на приеме у психиатра. Добавьте к этому саму натуру творческих людей, часто недопонимаемых обществом и имеющих свое видение и понимание мира. Отличная почва для описания тихого ужаса, таящегося за углом, одни мысли о встрече с которым могут свести с ума.

Режиссер сделал именно то, что требовалось, — при просмотре фильма чувствуешь то же, что и при чтении великого автора, — волнение, напряженность, неописуемый страх. Страх неизвестного, рождаемый играми воображения и разума.

Фильм шедеврален и, по моему скромному убеждению, — лучшее, что было снято по Лавкрафту. И это — «диагноз» режиссеру Каппеллетте. Положительный, в отличии от героев картины. Это как раз тот случай, когда надо что-то не показать, а не пытаться показать все. Именно поэтому бОльшая часть аудитории пройдет мимо этого фильма, и лишь настоящие ценители хоррора, прищурив взгляд и потирая руки, подобно мрачным чародеям Лавкрафта, су довольствием окунуться в потрясающий мир «Музы..»

Очередной подарок для тех, кто продаст душу за лакомый кусочек наследия Провидца…

На первых порах начинает казаться, что перед нами обычная любительская поделка. Низкопробная. Дешёвая. Снятая с рук и едва ли на плёнку. Но это столь же ошибочно, как говорить, что на горизонте всего лишь небо, соединяющиеся с землёй. Да, для простого обывателя это будет именно так, но… Художник… Он сможет увидеть там больше. Художник, который подвержен лёгкой социофобии… бегству от реальности… даже аутизму, в какой-то мере… он способен приблизиться ближе к тайне! Но лишь единицы, по настоящему искушённые, по настоящему уставшие от плоской реальности, способны на горизонте увидеть истину! А после — нарисовать её. Цветом из иных миров. Светом звёзд. И обвести контур кровью. И лишь со смертью времени погибнут и те, кто способен донести до творца пейзажи, что отвратительны, богомерзки… и прекрасны. Они там. Прямо на горизонте. Они готовы накормить вдохновение. Но они попросят оплаты!

Роберт Каппеллетто показал нам, что можно снять настоящий, интересный, качественный фильм ужасов, не прибегая к двухголовым оборотням, рекам крови и хрипящим призракам. Достаточно просто показать зло. Безликое, сидящее за ширмой, за пеленой реальности. Зло способное на всегда перевернуть разум. И Каппеллетто нам его предоставил. Приёмы и методы съёмки слегка напоминают «Маребито» от Такаси Симитсу. Но если Маребито представляет нам мир во всех красках, то фильм от м-ра Каппеллетто предоставляет нам почву для размышления, не выдавая всей картины. И правильно… Ведь это не подвластно человеческому пониманию.

Кто-то станет плеваться, что мол это не Лавкрафт, это лишь по мотивам, да какого чёрта осовременили, и всё такое прочее… Но, если вполне современные люди боятся до истерики того же, чего боялись люди века 19ого, то… разве это не прекрасно? Да и современность в фильме чисто условная. Мы не видим ни новомодных макбуков, ни плазменных панелей, ни неоновых реклам. Это всё лишнее. Всё равно «везде одно и тоже! разве нет?». Да-да. Фильм наполнен фразами столь каноничными, будто сам Провидец снизошёл до режиссёра и надиктовал ему их, будто Зверь до Алистера над написанием «Книги Закона». Хотя… может быть просто режиссёр внимательно смотрел в окно?

9 из 10

Именно так называется рассказ, который был взят в основу для данного фильма. В последнее время режиссеры все реже и реже хотят экранизировать фильмы Лавкрафта. Точнее люди снимают, но вот до широких масс доходят лишь единицы, да и те мягко говоря неудачные. Но в 2010 году незаметно для всех выходит первый фильм молодого режиссера Роберта Каппеллетто. И что же у него вышло?

Представьте себе небольшой городок, в котором живет тихий художник. Он каждый день ходит к своему врачу, потом в аптеку, во время оплачивает съемную квартиру. Одним словом настоящий замкнутый художник. Но у него творческий кризис. Ему надоело обыденность и серость городских улиц, он не видит никакой радости в жизни, а ведь творческая душа жаждет впечатлений… И вот он замечает древний костел, который начинает манить его, как леденец ребенка. Так и начинается действие фильма. Теперь немного о деталях.

Как экранизация книги фильм слабоват. Взята только сама идея и имя художника. Но это все легко прощается очень хорошей атмосферой в фильме. С каждым кадром зритель чувствует некое запустение, отчаяние главного героя. Но потом очень плавно мы видим, как его личность меняется, персонаж очень медленно сходит с ума, становится агрессивным. В бывших друзьях он уже видит только врагов, а все его мысли заняты лишь безумными картинами. Так же хотелось бы отметить неплохую игру Баррета Вальца, остальные актеры послабее играют, но это не так уж и сильно бросается в глаза. Так же стоит отметить, что события в фильме развиваются очень медленно. Там нет никакой динамики или особой интриги, кому-то это может показаться жутко скучным, а другие насладятся плавным развитием событий.

В заключении скажу что фильм обязательно смотреть всем поклонникам творчества Лавкрафта, ну а кто не знаком с первоисточником, лучше сначала прочитать рассказ, благо он очень короткий.

7 из 10