Мать-и-мачеха (2010)

Как заметил однажды Хэмингуэй: «Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломаться, он убивает». Сложно сказать, сколь мужественна была А, героиня анимационной короткометражки-исповеди Йонесса Оделла «Мать-и-мачеха». В ней не было особого стержня, боевого настроя, желания раскачать этот мир. Она была обычной девушкой из тех, что вечно связываются с плохими компаниями. Правда на этот раз «плохой компанией» оказалась группа молодых анархистов, мечтавших громко заявить о себе. Ведь в этом нет ничего плохого. В том, что о тебе заговорит весь город, вся страна или даже целый мир. Правда, ведь?

Таймер запущен, диктофон Оделла направлен на женщину и через несколько минут на целлулоидное полотно сумасшедшим поп-артом прольется жизнь незадачливой террористки. Яростными цветовыми пятнами, обрывками крупнозернистых фотографий, условной растушевкой образов перед нами воссоздадут картину обычной любви в меру трагичной, в меру будничной. Эйфория от высоких слов о делах и последствиях растает вместе с ограблением первого банка. Они не Бонни и Клайд, но закончат плохо. Безжалостный маховик судьбы уже вышел на полную мощность и остается только ждать наказания за мнимые и не очень преступления. Правосудие настигнет каждого, по-другому и быть не может.

Работы Йонаса Оделла напоминают анимационную документальную мозаику. Разные по стилю и эмоциям рассказы он насаживает на тугую нить единой темы, чтобы представить на суд зрителя очередное психологическое исследование. Первый сексуальный опыт, причины и последствия лжи. Теперь вот проблемы эмоционально-психологической зависимости. В короткометражке А выступает в роли типичной жертвы, воспылавшей любовью к своему угнетателю Кохеру. Молодой террорист хорошо знает ее слабости и с завидным постоянством давит на болевые точки. Сознание девушки с каждым кадром разрушается, постепенно погружая нас в инфернальную пустоту, где уже стерты понятия хорошего и плохого и есть только невозмутимый покой затуманенного падения. Та смелость, что была в ней в самом начале пути раздавлена, стерта, вырвана с корнем вместе с желтым цветком мать-и-мачехи, этим символом безумства настоящего мира и реальным сумасшествием грядущего.

Йонасс Оделл отступает от экспериментов с формой. Отказавшись от шаржевых карикатур, свойственных его предыдущим документальным лентам, он сосредотачивается на поп-артовом построении изображения. Мир сужается до цветового примитива, за которым остаются лишь едва узнаваемые контуры. Но именно такое построение кадра создает иллюзию универсальности образа, при которой каждый желающий зритель может примерить на себя маски главных героев. На передний план выходят цветовые акценты, подчеркивающие эмоции персонажей. При этом Оделл ни на секунду не забывает о документальности всего происходящего, разбавляя картинку газетными фотографиями. Для создания единого мира, постоянно движущегося, дышащего, вращающегося, Йонасс использует клиповый монтаж, в своей агрессии превращающийся в эйзенштейновский монтаж аттракционов. Повествование поддерживает созданную картинкой эмоциональную встряску, и вот мы вместе с героиней начинаем погружаться в нескончаемую депрессию, за которой последует ужас допросов.

Существуют лишь личные апокалипсисы. Обычная девчонка связалась с плохим парнем, который использовал ее, а потом прикрылся в полицейском участке. Набившее оскомину клише, которое не кажется таким уж банальным, когда происходит с тобой. Но ужас прячется не здесь. Не в обыденности падения, не в привычности всего происходящего. Кошмар затаился в скупых цифрах, описывающих потерю возможности рассуждать здраво. Истерика длиною в тридцать лет, сумасшествие, вызванное вечным страхом, ссорами и жестоким допросом. Где-то там тридцать лет назад А собирала желтые цветы и радовалась неудачному стечению обстоятельств. Где-то здесь перед нами сидит странная женщина, впитавшая душой всю пустоту и одиночество. Скупые хронологические строчки, за которыми скрывается несколько лет боли.

Йонасс Оделл отошел от поливариантного мира. И дело здесь не в том, что эту историю мог рассказать лишь один человек — сама А. Нет, можно было найти очевидцев, изучить хронику, архивные записи телевидения и газет. Но тогда, это была бы история несостоявшегося покушения. Беспристрастная жизнь глазами очевидцев. Поэтому «Мать-и-мачеха» монополярна. Здесь есть лишь одно мнение, один личный кризис, свой локальный апокалипсис. И других взглядов на эту историю быть не может. Это не первый сексуальный опыт и не чья-то ложь, о которых могут поведать многие. Это безумная история обычной девушки, волею судеб примерившей чудовищную маску террористки.