Дерево (2010)

Такое простое, а в то же время и очень интригующее название фильма. Люди древности верили, что дерево имеет душу и обладает священной мистической силой. Деревьям поклонялись, доверяли сокровенные тайны и мечты, делились секретами и переживаниями. Дерево считали символом духовной жизни и культуры. Да и сама задумка больше хорошая, чем плохая. Но сам фильм, честно говоря, затянут и пресноват.

Главная героиня Дон мне не понравилась. Сочувствовала ли я ей? Бесспорно. Это, вне всякого сомнения, очень страшно и невероятно больно, когда из жизни уходит самый любимый и родной человек. Кажется, что жизнь остановилась и ничего не имеет смысла, хочется плакать и абсолютно ничего не делать. Но Дети!!! Четыре потрясающих, жаждущих жизни ребёнка. Им нужно внимание, понимание, забота и самое главное — любовь. А главная героиня, мать четырёх детей просто впадает в депрессию, без причины срывается на детях, перекидывает свои обязанности на старшего сына, много курит, забрасывает свою внешность. Разумеется, ей больно, но детям ещё труднее и страшнее, ведь они только начинают жить и многого не понимают. Будучи оптимистом, я полагаю её поведение дало зрителям возможность поразмыслить и поучиться на чужих ошибках. Дон показала, как вести себя НЕ следует.

Актёрская игра детей потрясающая, особенно хочется выделить Симону, которую сыграла Моргана Дэйвис. Девочка оказалась мудрее матери, быстрее нашла силы пережить трагедию, пускай таким необычным и нетрадиционным способом. Её детская фантазия помогла ей в этом, её воображение оказалось спасением.

Австралия — это страна, которую я с детства мечтаю посетить из-за её живых пейзажей и нетронутых местностей. И само дерево возле дома такое крепкое, могучее, завораживает своей силой и мощью. Но эмоций фильму не хватило, не хватило сильных диалогов, логичных поступков, любви и понимания, поэтому

5 из 10

От этого фильма я много не ожидала, поэтому он оправдал все мои ожидания. Возможно, даже переоправдал.

Неплохая мелодрама, о том, как пережить смерть любимого человека. Слез хватило, переживаний тоже. Не хватило раскрытия характеров персонажей и обоснование их поступков(особенно тот момент, когда они теряют Симону во время шторма. Какого черта, девицу восьми лет потянуло на древо, когда вокруг летели ветки, вывески и т. д. Понимаю, если бы она просила помощи у отца или прощалась с ним, но она всего лишь туда залезла! Зачем? Вы бы стали так поступать? Я — нет. В восемь лет я бы первая прибежала в этот бункер и села бы в тени братьев и матери. Или почему Дон отказалась от помощи Джорджа? У неё четверо детей, много вещей, мало денег и разрушенный дом! В общем, такими не обоснованными поступками весь фильм наполнен.). Мне было очень интересно, почему старший сын отказался разговаривать с матерью, когда та попыталась наладить с ним контакт. Сын её мне показался довольно умным человеком, когда начал заниматься хозяйством и устроился на работу, пока его мать оплакивала потерю, ничего не делала и вовсю жалела себя. Переживания были показаны только Дон и Симоны, а остальные как будто перенесли смерть любимого отца со спокойствием. Я понимаю, что они главные герои, но все же нужно было хоть чуть-чуть показать, что остальные не являются бесчувственными роботами.

Дон мне не понравилась. Она была показана нам, как довольно безответственная и пофигистичная. Особенно, как мать. Сначала она, как уже было сказанно, сваливает всю домашнюю работу на старшего сына. Затем, срывается на детей, даже, не попробовав понять, что они тоже могут переживать смерть отца и сними нужно было поговорить об этом. После, она совсем забрасывает детей, даже не замечает, что младший сын плохо разговаривает, старший стал её «нянькой», а Симона начала откровенно ругать поведение матери(впрочем, тут я с ней согласна). И, в конце-концов, она приводит в дом незнакомого дядьку и ей совершенно наплевать, как на то отреагируют дети. И если режиссер хотел, чтобы ей сочувствовали, то тут он откровенно проиграл.

Ну, а в остальном фильм неплохой. Но, к сожалению, меня не зацепило. Чего-то не хватило.

6 из 10

Питера больше нет. Добрый, ласковый отец семейства, он ушёл солнечным днём, словно бы оспаривая ночную природу смерти. Он покинул этот мир внезапно, найдя последнее пристанище под сенью огромного раскидистого дерева. Питер умер, но навсегда остался жить в душах своих близких, отмеченных отныне и во веки веков тенью скорби, которая хоть и уснёт со временем, но окончательно не угаснет никогда и порой будет мучительно прорываться наружу, наподобие необузданных корней могучей смоковницы. Его преждевременная кончина вносит разлад в семью и угрожает её цельности, как нависающее над домом дерево.

Жена Питера Дон и старший сын Тим, не смотря ни на что, пытаются жить дальше, смирившись с законом извечного круговорота жизни. И лишь восьмилетняя Симона упорно не желает идти вперёд, продолжая отчаянно цепляться за прошлое. Она свято верит, что душа отца перешла в смоковницу. Питер, согласно Симоне, стал древовидцем — истинным воплощением природы, покровителем летучих мышей и лягушек. Солнечный, преисполненный жизнью Питер, после смерти словно бы заразил смоковницу своей невероятной энергетикой, так, что она стала живее и могучее чем когда бы то ни было. Дерево стало опасно живым. Столь живым, что его неистовая сила стала угрожать здоровью и благополучию иных форм жизни. Созидательная сила трансформировалась в разрушительную и теперь уже невыносимо тяжело повернуть всё вспять.

Сотканное из боли и надежды, вышитое узором из светлой грусти и первозданной красоты, полотно фильма настолько тонкое, что вот-вот грозит прорваться. Архитектоника фильма непрочна. Интонация балансирует на грани. Режиссёр Джули Бертучелли ведёт за собой зрителя по тонкой тропе от лёгкой иносказательности и метафоричности до магического реализма и обратно. А вот уже семейная драма вовсю грозит слиться в страстном экстазе с мистическим хоррором. Но, к сожалению, авторская робость и даже некоторая неуклюжесть не позволяют раскрыть до конца весь недюжинный потенциал ленты. Опус Бертучелли выглядит несколько вялым и обескровленным, резко контрастируя тем самым с её центральным персонажем — деревом. Джули, наподобие главной героини фильма, недавно потерявшая мужа, остаётся несколько отстранённой от происходящего на экране, словно боясь бередить уже зарубцевавшуюся рану. Оттого фильму отчаянно недостаёт нерва. Нету здесь ни атмосферы щемящей боли, ни столь же щемящей искренности чувств. Слёзы лишь немного покапают с небосклона, а не прольются ливнем на измученные и неприкаянные души, приведя их к долгожданному катарсису. Нет, катарсис всё же будет, однако весьма пресный и дежурный, введённый, складывается ощущение, лишь для галочки.

Опасаясь силы собственных чувств, режиссёр намеренно подрезает ветки собственного таланта, тем самым лишая зрителя должного эмоционального воздействия на него. Не желая более ранить себя о шипы прошлого, Джули Бертучелли облачается в защитный костюм. Но вправе ли мы винить её за это?

В творческой биографии вечной странницы Джулии Бертуччели всюду просматривается раскидистый силуэт дерева. Годы ученичества, проведенные под сенью таланта то одного, то другого мэтра режиссуры. Дебют, встреченный шелестом пальмовых ветвей. Вторая картина — и вот уже на чьем-то заднем дворе прорастает гигантская смоковница, в чьей кроне цветет белая омела, кричат попугаи, гнездятся дети и, возможно, живет душа их недавно умершего отца.

Фильм, снятый по пьесе, казалось бы, обречен на крепкий сюжет, сильные диалоги и некоторую аутичность, замкнутость в треугольнике места, пространства, действия. Поначалу он эти ожидания оправдывает. Кулисы летней ночи темны, золотой гамак луны нарисован на пологе небес. На веранде разговаривают двое, и их диалог, такой обыденный, в паузах между слов говорит о пятнадцати годах, прожитых в этом доме, о рожденных детях, о полноте любви и нашей вере в свое бессмертие. Но наступает утро, и становится ясно, что театр был миражом. От усредненной кинопьесы «Дерево» отличает распахнутость пространства и плотность ткани визуального ряда. Бертуччели откровенно любуется палево-синим австралийским пейзажем с зубчатой кромкой далеких гор, покосившимися столбами электропередач, сеткой трещин на высохшей земле и поцелуями солнца на белой кожа. Не чуждаясь слов и не бравируя их отсутствием, она то и дело переходит на язык образов, балансирует на краю недосказанности. К сожалению — не всегда удерживая тот самый баланс.

Яркий, просвеченный насквозь, фильм кажется произведением изобразительного искусства, чередой картин, смена которых подчеркнута резкими монтажными переходами. В этом его достоинство, но по контрасту с «густотой» и достоверностью художественного мира сюжет оказывается жидок и робок. Перед нами два способа пережить утрату близкого. Выбор восьмилетней Симоны — уверенность. Волевое решение быть счастливой и не ведать сомнений, врачевать рану бальзамом фантазии. Выбор тридцативосьмилетней Дон — отсутствие уверенности. Метания между депрессией, работой, чужой постелью, растущие усталость и безразличие. В ее отношениях с дочерью главенствует покровительственная неуклюжесть взрослого, притворяющегося, что он верит выдумке чада. Но тут же — нота зависти, боль от невозможности уверовать. Из всего этого мог бы выйти толк, но у сюжета та же беда, что и у Дон. Вместо того чтобы прорастать в глубь и ширь, он то и дело притормаживает и топчется на месте, мучительно пытаясь определиться, двигаться ли в сторону психологической драмы, раствориться ли в таинственной дымке фантастики или попробовать стать притчей. Пытается сказать нечто и не может.

Это отсутствие авторского слова поначалу интригует, заставляет самостоятельно искать разгадки. Но оно же под конец не оставляет никаких эмоций, кроме усталости и скуки. Компоненты безупречны: детали исполнены грации и осмысленности, Моргана Дэйвис улыбается невинно и гневно, а Шарлотта Генсбур с ее нежными глазами влюбленной и поджатым ртом старой девы просто находится на своем месте — в шаге от любви, в шаге от безумия. Но из-за ощутимой неоформленности повествования сумма оказывается меньше слагаемых. Единственное, что спасает фильм от забвения — ударная середина, когда на полчаса кажется, что режиссер, наконец, определилась с целью и жанром. Получив предмет для высказывания, богатейший художественный язык разворачивается во всей красе. И вот уже секвойя, до тех пор бывшая элементом пейзажа, оживает. Баюкает в сильных руках дитя, уверенно подсаживает его на отцовскую спину, откуда так здорово смотреть на мир. Бережно обнимает толстым бедром-корнем спящую женщину. Вламывается в спальню, наказывая, утешая. Все это — без спецэффектов и дешевой мистики: не фантастика, но поэзия. Слова без слов. Наплывы коры, похожие на глаза, глядящие ласково и строго.

В фильме дерево является аллегорией родственных отношений, связей между близкими людьми, которые не может оборвать даже смерть. Да и смерть здесь понимается как переход в новое бытие. Столкновение человека с природой — одна из тем, звучащих в полный голос в работе француженки Бертучелли (видимо это связано с тем, что за основу сюжета была взята новелла австралийской писательницы, а на примере хотя бы даже такой австралийской работы как «Пианино» мы видели, что эта тема присутствует в искусстве, создаваемом жителями далекого континента-государства). Неслучаен выбор «персонажа» из растительного мира, могучего, ветвистого, долгорастущего дерева, как бы противопоставленного смертному человеческому существованию. Несмотря на то, что фильм может показаться несколько затянутым, а кому-то даже скучным (режиссер настаивает на постепенном развитии событий, коих не так много), удачно использован параллелизм, выраженный в переходе человеческого духа в дух растения, в переходе эмоциональных переживаний семьи в настоящие природные явления, в переходе семейного конфликта в конфликт между природой и человеком.

В фильме изначальная сила природы служит зеркалом, отражающим чувства. Поэтому было исключительно важно снимать картину в Австралии, где природа с ее порой невероятной масштабностью является средоточием жизни.

Фильм открытия фестиваля 2in1. На фестивале картину представляла молодой режиссер — Джули Бертучелли — очаровательная, как и исполнитель главной роли — Шарлотта Генсбур, известная нам как ребенок Джейн Биркин и Сержа Генсбура и успевшая засветиться в доброй полусотне фильмов. Саму Бертучелли мы практически не знаем. Ее супербюджетный дебют 2003 года «С тех пор, как уехал Отар» в России так и не бы показан. И вдруг второй фильм — «Дерево» становится Фильмом закрытия 63 Каннского кинофестиваля.

Бертучелли говорит, что переживание траура похоже на изгнание. Горе отрывает нас от близкого человека, отрывает часть нас самих. Это — путешествие, которое мы предпринимаем, чтобы попытаться отделиться от умершего, сохраняя его в своем сердце, подобно тому, как изгнанник старается сохранить внутреннюю связь со своими корнями. Когда в жизни происходит трагедия, нужно постараться не стать ее жертвой. Вместо этого можно попробовать превратить свое горе во что-то созидательное. Именно так и поступает героиня фильма — маленькая Симона, которая не желает воспринимать смерть отца как невосполнимую утрату, предпочитая поддерживать связь с умершим через дерево. При помощи воображения она учится справляться со своей болью.

Тем не менее «Дерево» — фильм проходной. Умный, достаточно интересный, но проходной. Такие истории гораздо удачнее воспринимаются в книжном формате — такой фильм нельзя смотреть в кинотеатре — смотрите его дома, благо на торрентах он уже давно есть с русскими субтитрами.

«Дерево» Бертучелли обладает казалось бы всеми признаками хорошего кино, причем как видимыми, так и косвенными. Во-первых, это Шарлотта, которая женщин, противостоящих Природе на грани срыва, играть умеет. И дело тут вовсе не в «Антихристе» и не в очередных метаниях в деревьях — просто у Шарлотты лицо такое, что радужных нимфеток и соблазнительниц ей играть все-таки не стоит. Радует Австралия, которая раньше инициировала воспоминания о хоббитах, нацистах и невнятном фильме Лурмана (о последнем исключительно в силу названия). Тут Зеленый континент выглядит скорее дедушкиной дачей под Парижем, где из-под ободка унитаза лезут не злобные микробы, а вполне милые лягушки. Да даже история о муже Бертучелли, который умер во время написания сценария, по идее должна была фильму дополнительный импульс придать, стать своего рода откровением вдовы.

Приятно еще конечно то, что сюжет, который так и норовит скатиться в жанровое кино (драму, мистику, мелодраму, да даже в семейное кино, если угодно), так в итоге никуда и не сползает. Бертучелли умело балансирует, не позволяя Шарлотте биться головой об унитаз, а дереву — душить ветками однотипных соседей. Однако вся эта красота на каком-то этапе начинает казаться неестественной, а потом, уже чисто на органическом уровне, — неприемлемой, т. е. тут своего рода эффект «зловещей долины» Мори возникает. Вот, к примеру, представьте себя на кухне с летучей мышью. Ведь это тварь еще та — к ним же отвращение на уровне инстинктов испытываешь, если ты конечно не закомплексованный прыщавый подросток и не специалист по рукокрылым, весь Бэтман же про это! А тут мышка, устроившись под светом кухонной лампы, смотрит на вас таким милым зверьком, что хочется броситься на улицу с простыней и завести себе домой парочку. С людьми дело тут обстоит еще интереснее: устойчивое ощущение, что с возрастом люди умнее не становятся, а наоборот регрессируют, пульсирует на протяжении всех полутора часов времени. «Немой» Чарли вообще кажется самым адекватным в этой компании: молчание — лучше средство общения среди тех, кто не может найти общий язык.

Примерно в такой же перевертыш превращается и финал, где по идее все могут улыбнуться, поплакать, поцеловаться под Патрика Уотсона и неубиваемый до-мажор, дожевать поп-корн и допить фанту. Ведь для людей, которые остаются жить прошлым настолько, что уже само прошлое начинает от них тошнить, и оно ласковой веточкой указывает им на дверь, наверное очень сложно будет жизнь построить дальше. Они же и с тостером управиться-то не могут.

Заведомо трогательная история, эксплуатирующая старинный сюжетный ход, когда дорогой дому покойник (муж) вечной памятью, поселившейся в ветвях огромной смоковницы, не дает покоя оставшимся членам своей семьи. И, как умирающее от зноя дерево разрушает корнями дом, так болезненные воспоминания не позволяют его жильцам перевернуть страницу и начать все с чистого листа.

Потрясённая потерей дочь привязывается к «говорящему» дереву, навязывая депрессивной матери успокоительную веру в реинкарнацию прежней любви, заставляя разбитую горем женщину (вполне убедительная Шарлотта Генсбур) отказаться от забрезжившего счастья с новым (брутальным мужчиной в харизматичном облике чувственного Мартона Чокаша). Средний брат, с сомнением, примыкает к женскому оккультизму, вступая с развесистой смоковницей в звукомузыкальную связь, младший ползунок бессловесно наблюдает за нагнетанием страстей и лишь успешный в математике старший, Тим, взяв себя в руки, по-взрослому, серьёзно стремится в новую жизнь.

Воспоминания цепляются за прошлое, не давая обрести покой, чтобы начать снова, и требуется сила самой природы, чтобы избавить дом от разрушительного дерева, освобождая его жителей от бремени усталых дум. Метафоричная канва истории известна и предсказуема, а потому большей ценностью фильма является не расчетливая эмоциональность сценария, а исполнители главных ролей: девочки и мальчики, проникновенные взрослые и прыткие дети, следить за которыми намного интересней, чем за перипетиями их экранной судьбы.