Тайное сияние (2007)

Наверное, каждый из людей, кто пережил горькую утрату или попал в безвыходную ситуацию, думал в отчаянии «За что мне все это». Не раз обращавшийся к теме горестных людских судеб создатель «Пылающего» Ли Чхан-дон захотел поразмышлять над вечным и одновременным непростым вопросом, почему Бог не вознаграждает праведников и не карает грешников. Наверное, стоит предупредить зрителя сразу, что какого-то однозначного ответа на него режиссер тоже не даст, как и не предусматривает ожидаемого катарсиса в финале, поскольку видит своей первоочередной задачей именно формулировку непростых вопросов, нежели четких и лаконичных ответов на них, поскольку таковых может не быть в принципе.

Возникает чувство, будто Ли Чхан-дон отчасти не видит спасения не только в религии вообще, но и в христианской в частности, очевидно полагая, что прижившееся на территории Кореи западное вероисповедание априори чуждо родной стране и не способно исцелить душу представителя азиатского мира – христиане в его изображении оказываются экзальтированными фанатиками, впадающими на собраниях в транс и истерические припадки, их слова фальшивы, а ритуалы пусты и ничего в себе не несут. Несчастная Шин-э, потеряв сына и выбрав путь богоборчества от разочарования, жестоко травмируется второй раз, когда отчаянно необходимая ей помощь оказывается даже не паллиативной, а таблеткой-плацебо, поскольку легко крошится под натиском логики, ощущения несправедливости и нестерпимой боли незаживающей раны. Однако нельзя сказать, что постановщик хочет проявить себя как стопроцентный атеист, скорее, его взгляд на трагедию Шин-э и ее мучения - это размышления агностика, поскольку женщине вместе со страданиями, рифмующимися с испытаниями библейского Иова, выпадает постоянный шанс на спасение, словно кто-то раз за разом не только толкает в бездну, но и протягивает невидимую руку.

И если кино может разочаровать зрителя, чей ум и сердце настойчиво требуют каких-то откровений и душевных просветлений в неоднозначном финале, то его как минимум вознаградит блестящая игра Чон До-ён, удостоенной Серебряной премии Каннского МКФ за лучшую женскую роль, призванная воплотить трагедию своей героини не только как психологически сложный образ, но, прежде всего, визуализировать её душевную боль как физическую. Неслучайно многие критики характеризовали историю Шин-э как «путешествие в ад и обратно» - это не просто череда истерик, слез и криков отчаяния, актриса показывает, что её героине буквально больно жить, это женщина без кожи, которой каждый новый день приносит неописуемые страдания. Так что наверняка после просмотра многие зададутся теми же вопросами, что и Шин-э, однако при этом нельзя не заметить очень тонкую режиссерскую позицию относительно того, что в нашем мире Что-то Есть, что не только посылает страдания, но и упорно не дает погибнуть, стремясь сохранить в этом мире человеческую жизнь. Ну а зачем – будет понятно лишь каждому из таких людей в отдельности.

При первом просмотре «Тайное сияние» обжигает высоким градусом своей эмоциональной и онтологической надтреснутости, своей вопиющей невписываемостью в восточный мировоззренческий контекст, при повторном — впечатление от картины гораздо слабее, размышления о причинах такого эффекта привели меня к некоторым выводам. Вроде бы очевидный мессидж этой ленты Ли Чан Дона прикрывает нечто большее: она — не о богоборчестве, и даже не о нестерпимости внутренней боли, которая разлучает с Творцом, это культурологическое размышление о чуждости христианства с его ментальными и экзистенциальными разрывами восточному пантеистическому и гармоническому мироощущению. В этом аспекте картина Ли Чан Дона сближается с «Молчанием» Скорсезе.

Режиссер «Тайного сияния» демонстрирует западный способ проживания жизненной трагедии (вообще-то азиатское искусство чурается чрезмерной драматизации жизненных конфликтов, предпочитая их сглаживать разными художественными способами) и предлагает для нее всецело западные решения. Несколько карикатурно поданный в фильме корейский аналог протестантизма с его елейностью, оправданием только верой, экзальтированной взвинченностью чувств и банальностью жизненных решений, — прекрасная демонстрация деятельности секты псевдохристианского, харизматического толка с песнопениями, воплями на молитве и вообще практикой открытой молитвы (что противоречит евангельскому призыву делать добрые дела втайне) и многое другое, что не добавляет показанному в «Тайном сиянии» «христианству» очков.

Иные, восточные духовные практики решения личных проблем и тем более иные конфессиональные ответвления христианства режиссером даже не предполагаются, и это, видимо, осознанный ход, его задача — показать духовный тупик в жизни главной героини и невозможность выбраться из него предложенными в фильме религиозными путями. Можно смело сказать, что несмотря на мощное экзистенциальное наполнение, это вполне религиоведческое размышление о тщетности западного духовного влияния на Востоке. Что же касается узости показанного в фильме христианства (только как секты протестантского толка), то это, видимо, связано с тем материалом, который Ли Чан Дон хорошо знает, он справедливо опускает и не показывает то, в чем не разбирается.

Тематическое и концептуальное сходство «Тайного сияния» с лентами Кесьлевского, (особенно «Без конца» и «Три цвета: синий») видно и на стилевом уровне: ставка режиссера Ли Чан Дона на душераздирающий психологизм является прямым доказательством того, что и на Востоке, где долгие годы отсутствовало понятие личности (рассматриваемой в религиозных практиках Востока как обман, ошибка в восприятии), категория индивидуальности, вследствие западного влияния, столь укоренилась, что и азиатские актеры стали играть с надрывом, разверзая перед зрителем свои онтологические бездны. Однако, именно такое нутряное, западное, христианское переживание жизненных трагедий и подвергается критике со стороны режиссера: оно ломает человека, по его мнению, а религиозное утешение, предлагаемое Западом, для восточного человека тоже недостаточно.

Можно сказать, что, побыв министром культуры Южной Кореи, Ли Чан Дон конкретно в «Тайном сиянии» критикует вестернизацию своей страны, показывая ее неутешительные плоды и забвение корейцами своих духовных и религиозных корней. Именно эти процессы и то, что восточный человек стал неотличим от западного и стало причиной трагедии героини — не потери близкого человека, а чрезмерно надломленного, душераздирающего погружения в себя, в личность, которой, с позиции восточных практик, просто нет. И если бы героиня это поняла, ища утешения в буддизме, то ей бы стало значительно легче. Так считает, по моему мнению, режиссер «Тайного сияния», и с этим трудно не согласиться, ведь ментальность того или иного народа вырабатывает именно те религиозные системы, которые ему изоморфны и близки.

В любом случае многозначность этой неординарной картины в том и состоит, что за внешним слоем драматического, страшного материала, она осуществляет культурную и религиозную критику Запада и вообще процессов вестернизации Азии на рубеже веков, а это для юго-восточного кино, по крайней мере современного, весьма необычно.

Счастлив человек, что не ищет виновников своим бедам и радостям.

Судьба каждого соткана из множеств событий, что происходили с ним, рядом, далеко, и до его рождения. Сценарий человека написан в его детстве и авторами, как правило, бывают родители. Мне кажется фильм больше о храме, а не о вере в нем поселившейся. Прежде всего, героиня Ли Чхан-дона, бежит, и это очевидно. За всеми сказками о желании переехать на родину покойного мужа, купить землю, построить дом, за всеми улыбками и попытками выставить себя с лучшей стороны, прячется Ребенок, который напуган тем, что не может ничего добиться. (Автор показывает это как минимум в двух эпизодах: ужин дома с братом и игра на пианино). Героиня выбирает болото, чтобы стать в нем царевной лягушкой, и ей это почти удается, но нарыв вскрывает один телефонный звонок. И вот иллюзии оказываются лишь «пылью», попыткой Ребенка, спрятаться за маской «сильной женщины». Возможно пережив боль она действительно стала бы сильнее, но героиня решает искать защиту у Господа. Это вечная ловушка для новообращенных, когда ты понимаешь, что с самого детства, во всех своих бедах винил именно Его. Героиня Ли Чхан-дона не стала исключением. И тут, пожалуй нет дилеммы, уверовала ли она искренне, или всего лишь пыталась забыться — ведь самый озлобленный сатанист, отчаянно верит в Господа… Думаю, автору важнее был внутренний Сценарий героини, написанный еще в её детстве, злой рок преследующий её всю жизнь, и отнимающий жизни у тех, кто сопровождает её на этом пути — монолог в практически бредовом состоянии, самые искренние слова, когда из под разлагающейся кожи «сильной женщины» пробивается вопль Ребенка -.. . Ты бил меня ложкой по голове…

Счастлив человек, что не ищет виновников своим бедам и радостям. Он способен осчастливить других. Возможно он рядом, держит перед тобой зеркало, в котором твоё отражение.

Душераздирающее кино. Я не ожидал, что данная картина настолько меня впечатлит и осядет в памяти. Фильм очень сильный, его история пронзает зрителя своей невыносимой болью, и от нее хочется выть, и нет ни где выхода.

Южно-корейский режиссер Ли Чхан-дон весьма талантливая и любопытная личность. Он снимает интересные и непростые драмы, ставившие своих героев в тупик, проверяя на прочность. Перед нами один из самых его известных и признанных фильмов — «Тайное сияние». Вообще, меня заинтриговало название, поэтому я его и посмотрел. Увидев, говорю, что данную драму уже не забуду никогда.

Мы видим историю матери одиночки. Она потеряла мужа и вернулась в родной его город вместе с малолетним сыном. Щин-э мечтала начать новую жизнь и больше всего на свете любила своего сына. Он был для нее всем смыслом. Случается новая трагедия в жизни женщины, и она должна пройти путь нескончаемой боли…

Меня напугал тот момент, когда героиня полюбила Бога и действительно посветила себя этому, и после такой любви разочаровалась во всем, что верила. Было жутко и не по себе. Драма крайне непростая и глубокая. Режиссер как будто создал острую и до боли колючую историю с кровоточащими ранами и шипами. Кино психологическое и мощно давит на зрителя. Испытываешь разную волну эмоций при просмотре.

Впечатлила актерская игра Чон До-ён, и ей заслуженно присудили Золотую пальмовую ветвь. Свою героиню она сыграла шикарно в этой истории. Перед нами верхушка мощной, настоящей актерской игры, к которой стремятся все актеры. Героиню Чон До-ён невыносимо жаль, и как будто весь мир обрушился на нее. Но за что?

«Тайное сияние» — южно-корейская драма 2007 года. Этот фильм в моем списке отборных, душераздирающих историй, что я видел. Кино очень сильное с достойной режиссурой и шикарной актерской игрой. Спасибо за внимание!

- Я рад, что Вы простили меня. Теперь я обрел Бога, и мне хорошо. (убийца)

- Что? Как так?!(мать)

8 из 10

Молодая вдова Син Э переезжает вместе с десятилетним сынишкой из шумного и кишащего миллионами Сеула в родной для нее провинциальный городок Мильян, надеясь обрести здесь, среди застывшей в безвременье природы и в окружении милых приветливых людей, свое успокоение и умиротворение. Однако этому не суждено сбыться, и очередной черный вихрь несчастий безвозвратно захватывает ее.

Один из главных триумфаторов Каннского кинофестиваля 2007 года, четвертая по счету крупная режиссерская работа мастера изысканных и поэтичных психологических драм и мелодрам Ли Чан Дона, экранизация романа знаменитого южнокорейского писателя Чон-юн Йи «Тайное сияние» начинается с сюжетной завязки, очень типичной для большинства образцов современного кино Южной Кореи: с ужасающего по своей бессмысленной жестокости преступления, которое перечеркивает жизнь человека на два неравноценных периода «до» и «после», ломая окончательно привычный порядок вещей и меняя человека, иногда в худшую сторону. Но Ли Чан Дон детективную линию оставляет сугубо формальной и вместо предполагаемой истории справедливого жестокого возмездия в «Тайном сиянии» разворачивается сложная по своей драматургической палитре и сюжетной насыщенности слегка переиначенная на корейский лад история ветхозаветного Иова Многострадального, у которого Бог отнял все во имя проверки человека на истинность и незыблемость веры.

Главная героиня фильма, Син Э в исполнении награжденной Золотой Пальмовой ветвью актрисы Чон До Ен, в начале ленты предстает натурой чувствительной и странной. Доброта, нежность и всепроникающая добродетель Син Э кажутся чуждыми и чужеродными всем окружающим ее жителям Мильяна, которые считают женщину просто странной, юродивой, тонкую кожу которой ранить очень легко. Она, если угодно, экстраполирует в себе черты князя Мышкина из «Идиота» Достоевского: не от мира сего, изгой, которая преисполнена внутреннего сияния, духовной и моральной цельности вкупе с почти детской наивностью и незащищенностью. Она искренне верит всем и живет по принципу, что все люди добры, хотя это, конечно же, глубокое заблуждение. Заблуждение и ошибка, за которые предстоит расплачиваться в полную цену.

Всеобщая черствость, равнодушие и жестокость, твердая скорлупа, покрывающая пустые души — это лишь малая толика того, с чем придется столкнуться Син Э и выйти потом совершенно иной, внутренне изменившейся и ожесточенной, ибо общество отвергает добродетель и вообще таких, как она, чья незамутненная святость и открытость привлекательны для совершеннейших негодяев. Простая арифметика дарвиновских законов выживания, и Син Э придется вступить в схватку с Богом, приняв его как постоянно требующего жертв на своем алтаре или вовсе отвергнув. Дальнейшие два часа фильма воплощают в себе всю драму этой женщины, которой суждено таки обрести своего истинного спутника и апостола, в роли которого убедительно смотрится один из самых выдающихся актеров современной Южной Кореи Сон Кан Хо. Но путь к смирению долог и мучителен, ей предстоят богоборческие сражения и ливни слез, которые очищают и вытравливают все негативное. Однако прощения врагам своим Син Э не готова дать, ведь цена такого прощения слишком для нее высока. Жизнь ее ребенка, в конце концов, и ее жизнь, превратившаяся в кошмарный силлогичный сон. Велика цена ее страданий, а Бог бывает жесток, иногда даже слишком, к детям своим.

Первые 40 минут фильма режиссер рисует перед зрителем практически святую главную героиню, жизнь которой построена исключительно на страданиях и лишениях. И до определенного времени Син Э принимает ниспосылаемые ей испытания как данность, однако финал рушит идеи всепрощения. Религиозная, пропитанная духом христианских догм притча внезапно превращается в антирелигиозный памфлет об утраченной вере и о слишком большой цене за святость и сокровенность. Бог жаден, а ты его пища.

«Тайное сияние» по своей интонации приближается к «Догвилю» Ларса Фон Триера; Син Э становится подобной жертвенной Грейс, которой пользовались все, кто хотел и как хотел. Однако, если Догвиль был городом-фантомом, условностью и метафорой, то Мильян куда как более прозаичен и реален. И оттого становится еще страшнее, ведь в таких микроскопических провинциях бывает чересчур много грешников, но очень мало святых, которые рано или поздно обречены на бунт. Бог многогранен, и иногда в нем слишком много от Дьявола.

Молодая вдова Син Э переезжает вместе с десятилетним сынишкой из шумного и кишащего миллионами Сеула в родной для нее провинциальный городок Мильян, надеясь обрести здесь, среди застывшей в безвременье природы и в окружении милых приветливых людей, свое успокоение и умиротворение. Однако этому не суждено сбыться, и очередной черный вихрь несчастий безвозвратно захватывает ее.

Один из главных триумфаторов Каннского кинофестиваля 2007 года, четвертая по счету крупная режиссерская работа мастера изысканных и поэтичных психологических драм и мелодрам Ли Чан Дона, экранизация романа знаменитого южнокорейского писателя Чон-юн Йи «Тайное сияние» начинается с сюжетной завязки, очень типичной для большинства образцов современного кино Южной Кореи: с ужасающего по своей бессмысленной жестокости преступления, которое перечеркивает жизнь человека на два неравноценных периода «до» и «после», ломая окончательно привычный порядок вещей и меняя человека, иногда в худшую сторону. Но Ли Чан Дон детективную линию оставляет сугубо формальной и вместо предполагаемой истории справедливого жестокого возмездия в «Тайном сиянии» разворачивается сложная по своей драматургической палитре и сюжетной насыщенности слегка переиначенная на корейский лад история ветхозаветного Иова Многострадального, у которого Бог отнял все во имя проверки человека на истинность и незыблемость веры.

Главная героиня фильма, Син Э в исполнении награжденной Золотой Пальмовой ветвью актрисы Чон До Ен, в начале ленты предстает натурой чувствительной и странной. Доброта, нежность и всепроникающая добродетель Син Э кажутся чуждыми и чужеродными всем окружающим ее жителям Мильяна, которые считают женщину просто странной, юродивой, тонкую кожу которой ранить очень легко. Она, если угодно, экстраполирует в себе черты князя Мышкина из «Идиота» Достоевского: не от мира сего, изгой, которая преисполнена внутреннего сияния, духовной и моральной цельности вкупе с почти детской наивностью и незащищенностью. Она искренне верит всем и живет по принципу, что все люди добры, хотя это, конечно же, глубокое заблуждение. Заблуждение и ошибка, за которые предстоит расплачиваться в полную цену.

Всеобщая черствость, равнодушие и жестокость, твердая скорлупа, покрывающая пустые души — это лишь малая толика того, с чем придется столкнуться Син Э и выйти потом совершенно иной, внутренне изменившейся и ожесточенной, ибо общество отвергает добродетель и вообще таких, как она, чья незамутненная святость и открытость привлекательны для совершеннейших негодяев. Простая арифметика дарвиновских законов выживания, и Син Э придется вступить в схватку с Богом, приняв его как постоянно требующего жертв на своем алтаре или вовсе отвергнув. Дальнейшие два часа фильма воплощают в себе всю драму этой женщины, которой суждено таки обрести своего истинного спутника и апостола, в роли которого убедительно смотрится один из самых выдающихся актеров современной Южной Кореи Сон Кан Хо. Но путь к смирению долог и мучителен, ей предстоят богоборческие сражения и ливни слез, которые очищают и вытравливают все негативное. Однако прощения врагам своим Син Э не готова дать, ведь цена такого прощения слишком для нее высока. Жизнь ее ребенка, в конце концов, и ее жизнь, превратившаяся в кошмарный силлогичный сон. Велика цена ее страданий, а Бог бывает жесток, иногда даже слишком, к детям своим.

Первые 40 минут фильма режиссер рисует перед зрителем практически святую главную героиню, жизнь которой построена исключительно на страданиях и лишениях. И до определенного времени Син Э принимает ниспосылаемые ей испытания как данность, однако финал рушит идеи всепрощения. Религиозная, пропитанная духом христианских догм притча внезапно превращается в антирелигиозный памфлет об утраченной вере и о слишком большой цене за святость и сокровенность. Бог жаден, а ты его пища.

«Тайное сияние» по своей интонации приближается к «Догвилю» Ларса Фон Триера; Син Э становится подобной жертвенной Грейс, которой пользовались все, кто хотел и как хотел. Однако, если Догвиль был городом-фантомом, условностью и метафорой, то Мильян куда как более прозаичен и реален. И оттого становится еще страшнее, ведь в таких микроскопических провинциях бывает чересчур много грешников, но очень мало святых, которые рано или поздно обречены на бунт. Бог многогранен, и иногда в нем слишком много от Дьявола.

Мне далек и одновременно близок кинематографический стиль человека, снявшего эту картину. Вторгаясь на территорию зыбкого восприятия сдержанной поступью чужеземца, он синтезирует эмоциональное, ментальное и физическое, формируя то рабочее напряжение, ради которого современный зритель поворачивается лицом к портрету экзистенциальной драмы. Жизнь — высший дар, позволяющий отдельной частице, чье земное существование лишь миг в непрекращающемся потоке событий, стать хрупким побегом на древе Вселенной — месте, где гармония переплетается с хаосом, жестокость соседствует с состраданием, а высокие цели становятся жертвами примитивных инстинктов. В «Тайном сиянии» Ли Чан Дон удивительным образом соединил боль человеческой души и ломку индивидуального мировоззрения в качестве ответной реакции на травмирующую ситуацию.

Син Э вместе с десятилетним сыном переезжает из Сеула в Мильян. Не успели мечты о лучшем будущем раскрыть свои крылья, как похищают ребенка. Пребывая в состоянии страха и нарастающей паники, мать пытается собрать сумму для выкупа, но ситуация выходит из-под контроля. Спустя несколько дней после обращения в полицию следует вызов на опознание. Увидев издали изувеченный труп, женщина не спешит приблизиться к мертвому тельцу с криками, преисполненными отчаяния — лишь стоит, зависнув в воздухе подобно тряпичной кукле, что сохраняет равновесие благодаря невидимым нитям. Несколько шагов отделяют ее от необратимости. Первый. Второй. Третий. И вот оно — такое родное, безжизненное лицо. И не останется больше сомнений, что перепутали. Там мог оказаться любой мальчишка, по наивности заговоривший с «приветливым» незнакомцем — чей угодно, но не ее. Ведь, мог же? В этот кратковременный момент торга с убегающей прочь надеждой время останавливается как замирает жизнь матери, осознающей, что ее дитя больше нет. Звуки умолкают. Давящей тишиной поет свою песнь пустота. Картина окружающего мира превращается в бесцветное полотно — такое же мертвое как ипомея, навечно уснувшая в объятиях зимней стужи. Побег, не успевший оформиться, сломан, и не осталось больше ни слез, ни дрожи в голосе. Лишь боль — жгучая и неумолимая.

Чон До Ен, знакомая ценителям азиатского кинематографа по фильму «Служанка», демонстрирует высочайший уровень актерского мастерства. Погружаясь в образ своей героини, она по кусочкам выстраивает ту эмоцию, которая превращает человека в бездонный сосуд, наполненный переживаниями прошлого. Вкупе с качественной режиссурой — результат более, чем достойный. Пронзительный крик здесь сменяется шепотом и эфемерным молчанием. Потухшие взгляды наполняются пламенем несмирения и вновь угасают, становясь такими же омертвелыми будто и не было мимолетного пробуждения. В стремлении объять необъятное режиссер выходит за рамки эмоциональной причастности, призывая к восприятию на более вдумчивом уровне. Его цель — не столько чувственно насытить зрителя, сколько ментально обезоружить. Раскрыв особенности экзистенциального кризиса после стадии шока, Ли Чан Дон приступает к описанию поиска новых ориентиров, где, нацепив маску добродетельницы, притаилась лжеспасительная сила.

После смерти сына мать уже не живет, а существует — бродит по улицам словно бездомная, просящая милостыню у судьбы, которая как никогда скупа на подачки. А люди…Что люди? Они как голодные коршуны, слетающиеся на запах гниющей души. Одни призывают к спокойствию, другие норовят откусить кусок от еще неостывшего тела. Единственным утешением становится вера, обращенная к Господу, а главной ценностью — всепрощение. Набрав букет полевых цветов, Син Э отправляется в тюрьму, чтобы отпустить грех виновному. Но ему не нужны ее слова — он получил успокоение, обратившись к Всевышнему. Ловя на себе взгляд, лишенный раскаяния, она понимает, что пришла сюда совсем не за этим. Детоубийца обрел покой, уповая на прощение Господне. Покой, который похоронила вместе с сыном. Не допуская и мысли, что для одних Бог — смысл, для других — прикрытие, Син Э не в силах понять, как Он простил человека, забравшего чужую жизнь. Вера в справедливость высших сил, которая помогала жить дальше, разрушилась словно карточный домик от неосторожного прикосновения. Господь предал ее. Только теперь скорбящая поняла истинную суть всепрощения — самообман, заблуждение, фальшь. Мать не простит убийцу ребенка. Она желает, чтобы виновный страдал, а боль, такая же неотступная как ее собственная, разъедала изнутри его бренное тело.

«Тайное сияние» — закрытый фильм. Ли Чан Дон аккуратно облачил особенности человеческих переживаний в специфические азиатские кружева, превратив картину в сложное и одновременно исключительное кинопособие. Его главный вопрос — в чем же искать душевное исцеление, если к успокоению не ведут ни земные законы, ни Божьи? Потеряв доверие к людям, страждущая обратилась к Всевышнему, а затем отреклась от него. Она сделала это, лежа на сырой земле в объятиях женатого мужчины. Ощущала прикосновение греха собственным телом и смеялась Богу в лицо, произнося одними глазами: «Я нарушила твою непреложную заповедь. И что ты сделаешь? Ничего». Но при всем оппозиционном настрое эта женщина не искала борьбы — лишь покой и ответы. Как ищут люди, лишившиеся точки опоры. Даже если разум нашептывает о невозможности получения — все равно ищут, потому что принять травмирующее событие значит смириться с его последствиями. А если последствия — целая жизнь, которая не вернется в прежнее русло — что тогда?

Еще один вопрос, оставшийся без ответа.

Мне кажется, оценка этого фильма во многом зависит от ваших ожиданий. Если ждать чего-то эдакого, определенного, жанрового, то вряд ли это самое получишь в итоге, нет тут предугадываемых шагов, штампованных режиссерских решений, четкой жанровой принадлежности… Лучше всего, конечно, ничего не ждать, не читать ничьих развернутых отзывов, не составлять прогнозов заранее, а просто смотреть и впитывать в себя эту историю, чтобы попытаться настроиться на волну автора… Ну мне так кажется.

Фильм неожиданный и необычный, и вместе с тем очень жизненный, реалистичный, проникновенный. Здесь затронуты очень тяжелые темы, сюжет играет на самых важных, самых потаенных, самых глубинных, самых дорогих сердцу, я бы даже сказала основополагающих струнах человеческой души — родительство, семья, вера, смысл жизни… И поэтому переживания главной героини понятны, наверное, каждому человеку, поэтому ее горе, ее отчаяние, ее внутренние метания, ее боль проникает под кожу и зрителю…

Да, но хоть каждому ситуация и понятна, но вот выводы, мне кажется, каждый сделает свои, исходя из своей собственной жизненной позиции, потому как тут нет никаких выводов, просто дана пища для размышлений, вот такая вот история, далеко не уникальная, но все же заставляющая задуматься о чем-то своем, что кому ближе, что кому важнее…

Мои ощущения: я очень хорошо понимаю Син Э, у меня перед глазами есть наглядный пример осиротевших родителей (моих собственных, потерявших своего первенца по воле досадного несчастного случая), я видела это всё в живую и могу сказать наверняка, всё очень достоверно, и ничуть не приукрашено и методы заглушения зияющей внутренней пустоты мне тоже знакомы. Актриса просто-таки рвет душу в клочья своей игрой, ну очень внушительно!…

А еще мне до боли знакомы те места, куда Син Э пришла за утешением и тоже с уверенностью могу сказать, что туда приходят как в последний приют, на исходе жизненных ресурсов, в надежде на избавление, но в итоге ничего не получают, именно этот вид «утешителей» не эффективен, проверенно на собственной шкуре, а сплошь давящая и удушающая доброта, участие, сочувствие, понимание в кавычках, медоточивые красивые слова и изящные выражения, напускная благодать и притянутое за уши чувство общины под звуки умиротворяющей музыки, всё это при малейшем нажиме рушится, как карточный домик… А на его руинах остается все та же человеческая фальшь, слабость и отчужденность, и все так же каждый сам за себя, каждый сам по себе, каждый наедине с собственной проблемой и только сам, наедине с собой и Богом, который не в рукотворенных храмах обитает, но внутри каждого из нас, можно разрешиться от столь тяжкого бремени, никто не поможет в этой ситуации, никто… И очень наглядно и опять же без прикрас показан контраст между теми, кто заявляют о себе, как о друзьях-товарищах, и тем, кто хоть и в тени, хоть и не без греха, но помогает исподволь и подставляет дружественное плечо в минуты слабости…

Для меня фильм получился знаковым, слишком близка мне его тематика, прямо до слез пронзило, автор сумел разворошить во мне давнишние воспоминания и былые ощущения, горькие привкусы неоправдавшихся надежд и обманутого доверия…

Что можно сказать в итоге? Хороший фильм, стОящий, вдумчивый, нужный, цепляющий и еще долго не отпускающий… Для меня во всяком случае вышло так. Очень соглашусь со сравнением Чан Дон Ли с Ларсом фон Триером, есть общее послевкусие, и меня это радует — тот тоже умеет вывернуть зрительскую душу наизнанку, отжать хорошенько и оставить зрителя в ошеломлении в глубоких раздумьях над увиденным, услышанным и прочувствованным…

8 из 10

Ли Чан Дон порадовал на этот раз. И это вдвойне приятно после удивившего в плохом смысле «Оазиса», где он неудачно попытался разыграть страсть между туповатым парнем-простачком и девушкой, больной церебральным параличом. В «Тайном сиянии» Ли, как говорится, не стал изобретать велосипед, ударяясь в экзотику, сняв фильм о человеческой трагедии в присущей ему реалистичной, простой, но душераздирающей и искренней манере.

Именно благодаря реализму и простой, неспешной подаче материала, с разговорами о повседневности, с бытовыми проблемами, с некоторым однообразием жизни произошедшее с женщиной несчастье бьёт сильнее. Однако картина не только о страданиях, но и о том, что нужно продолжать жить, что бы ни случилось, о обретении мира в душе после внутренней катастрофы, об исцелении от боли, о том, что от этого помогает, возвращая в нормальный ритм жизни, но изменяя человека духовно, заживляя раны, но делая человека другим из-за оставшихся рубцов. Также о том, как человек, словно ментальной ширмой закрывается от проблем одних, но начинает видеть проблемы другие, на которые раньше не обращал внимания и вовсе не придавал им значения, ставшие теперь для него важными, мучающими, от которых теперь он ищет излечение, однако нетрадиционными для себя способами, ибо он поменялся. А ширма в конце концов падает…

Казалось бы, сколько фильмов снято на данную слёзовыжимательную, призванную тронуть зрителя тему, но как редко это получается на самом деле, ибо нужен либо нетипичный подход, либо талант, чем наделены не все. Да и не всем людям, что смотрящим, что вкладывающим деньги в киноиндустрию, нужны серьёзные драматичные произведения сейчас, как ни прискорбно. Ведь зритель их не всегда принимает, а продюсер знает, что они не всегда окупятся. Спасибо за «Тайное сияние», Ли Чан Дон. Ты не подвёл. А актрисе Чон До Ён спасибо за пронзительную главную женскую роль.

7 из 10

Так повелось, что люди вспоминают о Боге лишь в тяжелые минуты жизни, а в самые невыносимые о Нем начинают задумываться даже атеисты. Смотрит ли Он на нас в данную минуту, или разумное устройство мира — это обточенный временем камень, превратившийся в невероятной сложности живой организм, но вопрос религии и существования Бога, по сути, остается вопросом Вселенской справедливости или ее отсутствия. Син Э (Чон До Ён), героиня фильма «Тайное сияние», с полным правом может утверждать, что мир не то что неразумен, а откровенно и бесповоротно жесток. И сколько бы она не искала ответы, на волнующие ее вопросы, какие книжки бы не читала и каких бы людей не слушала, Смысл всегда будет непостижим, а сомнения в его отсутствии никто и никогда не сможет развеять, даже убедив, что все, что ей нужно — это вера.

Будучи вдовой, Син Э вместе с сыном переезжает в город рождения ее преставившегося недавно мужа — Мильян. Местные жители по праву считают ее странной, раз она покинула такое замечательное место как Сеул, но постепенно привыкают к ней и впускают в свою жизнь. Син Э настолько отогревается и проникается доверием к людям, что даже делится с половиной города планами на покупку большого участка земли, и кто бы мог подумать, что в таком тихом месте может обитать свой маньяк. Сначала ее сына похищают с целью выкупа, а потом тело ребенка находят в реке. По ране в душе, покрывшейся слабой корочкой, наносят сильный и непоправимый удар, но Син Э всеми силами и их отсутствием продолжает жить, и тут по стандартному сценарию, обезумевшей от горя женщине подсовывают духовную книженцию со словами, что есть еще «Божья любовь». Очевидно, что судьба приготовила для Син Э очередной удар.

Ли Чан Дон еще в «Оазисе» (2002) продемонстрировал национальную черту корейской кинематографии — «жестокость», постулировав, что он ей не чужд, но работать с ней собирается в другом ключе. Жестокость в его фильмах, — это всегда невообразимая черствость окружающих нас людей, оборачивающаяся еще большим кошмаром на контрасте с безобидными, простодушными персонажами. Уместно заподозрить режиссера в симпатии к теории, что человек изначально зол, но, под более широким углом зрения, злой оказывается система, гнобящая простодушных. Там, где не может добить страшный случай, ему на подмогу всегда придут жадные, непорядочные люди, продав под видом лекарства еще большее отчаяние. В «Оазисе» под личиной заботы скрывалась жажда заработать на пособии для инвалидов, в «Тайном сиянии» опасность протянутой руки на порядок закамуфлированнее. Можно бесконечно говорить о вреде проповедей, целью которых не является помощь человеку, но на этот раз Ли Чан Дона интересует не столько взаимодействие паразитов и реципиентов, сколько оправданность существования зла на Земле, ответчиком за которое выставляется Бог, ну или тот, кто его придумал

Если верить поговорке «где тонко, там и рвется», то вполне можно предположить, что ситуация, рассмотренная Ли Чан Доном реалистична, и человека может постигнуть цепь таких трагедий. Причем, исключая экспрессию корейского языка, всегда отдающего какой-то комичностью, режиссер нисколько не нагоняет мрачности, старательно фиксируя метаморфозы Син Э, от горя к выздоровлению, от безусловной веры к полному ее отрицанию через озаряющие сомнения. Ли Чан Дон даже не стремится в чем-то обвинить секту, ни разу не показав, к примеру, факт вымогания денег, лишь позволяя сделать вывод, что искусственное прощение убийцы и выработанное за неделю состояние счастья — лживо и разрушительно, а страдание лечит не молитва, а время и осознание продолжения жизни.

Актриса Чон До Ён берется за немыслимо сложную роль, на которой очень легко выбиться из образа и переиграть, тем самым опошлив все чувства матерей, потерявших своих детей. Тем не менее, она старательно проживает вместе Син Э все стадии трагедии вплоть до светлого или не очень финала (кому как кажется, он открытый). С ней не случится катарсиса, а тайное сияние Миньляна может оказаться зловещим. Может Бог испытывает ее веру, как Иова, а может это невыносимое горе бессмысленно. Но день течет за днем, забирая своих мертвых, и взамен оставляя солнечный луч, в котором может, есть высший смысл, а может его можно объяснить одной волновой или корпускулярной теорией. В любом случае, жить как-то надо, а иногда даже выживать, кто бы не был в ответе за зло.

8 из 10

Фильм об участнице Родео с Богом. Бог даёт главной героине быка с женским именем «Вера», главная героиня садится и держится на нём два часа и тридцать минут. Но это вовсе не означает, что быку дали успокоительное. Скорее наоборот. Ли Чан Дон рассказывает историю о том, как мечется человек, поставленный перед двумя фактами: смертью ребёнка и осознанием веры. И рассказывает это великолепно, к Шин Э не испытываешь каких-то однозначных чувств, в её характере разбухает как дрожжи — дуализм, множащий её переживания, сбивающий её с толку, не дающий даже спокойно вздохнуть после того как однажды она берёт трубку и понимает, что её смысл жизни выловлен в реке без пульса.

Мученица и чудовище одновременно. С одной стороны хочет простить своего убийцу и едет в тюрьму: такой поступок символизирует истинную доброту Шин Э. Однако позже она проезжает мимо, когда во дворе бьют дочку убийцы её сына, и тем самым бывшая жительница Сеула проявляет по-прежнему желание мстить, обнажая свою злую сторону.

Э слепа и зряча. Она верит, она надеется и она видит в луче света то, что видит её подруга фармацевт — проявление Господа. Она признаёт руку Всевышнего во всех вещах, окружающих её, даже в смерти мальчика, и обнаруживает в этом любовь Бога. Однако она не видит любви обыкновенной, следующей за ней как тень, — речь о господине Киме.

Джентельмен Ким в картине занимает место чуть ли не более важное, чем сама героиня — он становится соперником Бога в борьбе за сердце Шин Э. Но упрямая, искалеченная горем женщина, в упор не замечает его преданности, его готовности помочь и принять саму героиню как она есть: верящую в Бога, режущую вены, прощающую убийцу, любую… В ответ на его чувства она обманывает и его, не приезжая на встречи, и себя, пытаясь объяснить всё рукой Господа, которая так несправедлива и изменчива, прощая убийц. Обижаясь на эту несправедливость — пытается мстить Богу, но поскольку дотянуться до него не может, мстит прихожанам Церкви, и так вновь по кругу…

Интерес представляет конец фильма — героиня никого так и не прощает, она не может пробыть даже со случайно встретившейся дочкой убийцы в парикмахерской и минуты — выскакивает как ошпаренная, со вновь открытыми ранами, однако финальная сцена того как Ким держит зеркало, чтобы Шин Э достригла волосы — вселяет надежду, что она все же рано или поздно примет в своё сердце его любовь, и я не удивлюсь, если это и будет божьим даром…

Дуализм показанный Ли Чан Доном — великолепен, спустя много времени после просмотра фильма остаётся открытым вопрос: а поверила ли по-настоящему Шин Э? Если да, то что значат эти её пакости прихожанам и сквернословие по отношению к своему же создателю под конец фильма? Часть веры, слабость от горя или просто сумасшествие? А если нет, то откуда нашла она в себе силы поехать простить убийцу? Может ли быть столь мощным самообман? Всё это паззл, который (а таких картин очень мало) каждый соберёт в свой рисунок, однако в любом случае останется замечательная картина о том, как человек переживает страшное горе, как он реагирует, и как необузданно, изменчиво и непонятно это Тайное сияние — вера в Бога.

Фильм достаточно силён и тяжёл для просмотра.

Самое сложное, конечно, — понять главную героиню. Понять, что ситуация, в которой она оказалась, невыносима. И что не существует таких чувств, которые смогли бы выразить душевное состояние Син Э.

Чтобы предоставить зрителю возможность попытаться понять ситуацию, доказывается беспомощность вроде бы очень всемогущей силы под названием вера.

Актёрская работа очень сильная. До-ен Чон бесподобно раскрыла свою роль.

Рекомендую посмотреть людям с философскими взглядами на мир, ибо фильм может этот самый мир немного повернуть.

Не рекомендую для просмотра очень религиозным людям, ибо это может подорвать вашу веру. А это не есть хорошо.

Очень сильная драма. В меру жёсткая, убедительная, без соплей и сантиментов. В неё погружаешься с самого начала и она тебя не отпускает до конца. Всё что твориться с главной героиней, все метаморфозы её личности (До-ен Чон — аплодисменты стоя!) просто завораживают, хотя и оставляют довольно тяжёлое впечатление. К нему, конечно, надо быть готовым, тем более, что подобное впечатление полностью оправдывается глубиной проблемы.

Основная тема фильма: поиск Бога человеком, потерявшим, как ему кажется, самое дорогое в своей жизни — ребёнка. При этом ничего богоборческого в фильме нет, несмотря на испытания, которые то и дело сваливаются на голову бедной учительницы и в которых она (да и некоторые зрители тоже) просто не в состоянии разобраться. Подозрение главной героини, что всему виной не её маловерная натура, а козни Кого-то свыше, и служит поводом для восприятия происходящего с точки зрения бессмысленности, хаоса, а то и недоброй воли Миросоздателя, что есть, мягко говоря, не совсем верным… (вообще, если рассуждать с подобной точки зрения, то можно заключить, что и Библия — Книга богоборческая, а это будет уже полная клиника…) Мне почему-то кажется, основная идея фильма скорее человеко-борческая: человек почти не способен уверовать в Бога, пока его не ткнёшь носом в самую что ни на есть беду, он плохо способен понять, что с ним происходит, потому что привык винить в своих проблемах кого угодно, только не себя, человек ещё меньше способен ответить на зло по-христиански, просто потому что он — человек, существо, как известно, в основной своей массе мстительное и самолюбивое. В общем, людям предстоит над собой ещё работать и работать, но жить-то как-то надо здесь и сейчас. Так что же делать?

Плюс этого фильма то, что он особенно и не пытается ответить на этот вопрос. Точнее он отвечает на него, но неопределенно и в общем — надо, мол, не сдаваться и жить дальше, а там видно будет… И за это создателям фильма огромное спасибо. Выпуклый запоминающийся вопрос на эту тему намного ценнее внятного однозначного ответа. Главная задача художника — соорудить «бомбовый» вопрос, а ответ у каждого зрителя должен появиться свой собственный, индивидуальный, под стать натуре. Творец катализирует среду, а реакция организма «простого смертного» не замедлит себя ждать. Всему своё время, господа…

Хорошенькая, но искалеченная непростой судьбой кореянка, учительница музыки Син Э, бежит из Сеула в тихий, по-провинциальному красивый Мильян, означающий на языке перевода «тайное сияние». В голове — чистые мысли о новой жизни, на руках — непослушный десятилетний пацан и сбережения на покупку земли. Но через неделю мечты обращается в прах: сына крадут и убивают, а деньги теряются где-то в мусорном мешке. Убийцу ловят, и он к ужасу молодой женщины оказывается улыбчивым приятелем. От всего этого Син Э сперва сходит с ума, а затем обретает веру в Бога с помощью радостного хлопанья в ладоши. Впрочем, настанет еще день, когда Бог покажет свое истинное лицо — лицо гада и всепобеждающего мерзавца.

«Тайное сияние» — участник Канн-07, серебряный приз за лучшую женскую роль, два часа двадцать фильм-истерика про женщину, потерявшую всё кроме жажды мести. Провокатор Ли Чан-Дон создает картину из тысячи маленьких деталей, совершенно непонятным образом наводит свою 35 мм камеру и компонует свет так, что измученное лицо красивой актрисы Чон До-ен всё время держится на условно первом плане, если даже спрятано где-то в толпе. Сразу понимаешь, что вера для местных сектантов, молящихся на диковинные распятия, является чем-то вроде забавы, в то время как для главной героини — это бездонная пропасть, в которую можно нырнуть однажды в безумии, но невозможно выбраться. Чего стоит сцена в тюрьме, когда женщина приходит к убийце, чтобы его простить, а тот, расплываясь в блаженной улыбке, предприимчиво отвечает: не стоит, Господь уже отпустил мне грехи.

Южнокорейский режиссер Ли Чан-Дон в русле новейшей азиатской волны снимает кино чувственное, щекотливое, сложное, на запрещенные темы. Но в отличие от другого корейца, прославленного Пак Чан Вука («Олдбой»), обходится без молотка и перерезанных артерий. Не то, чтобы здесь не было депрессий, болезненных психозов и фирменного корейского экстрима, просто они склеиваются не пролитой кровью, а неким мистическим таинством, характеризуемым самим автором как «видеть то, что не видно».

Вся вторая половина картины — это ожесточенный спор с Богом. В ключевой сцене героиня пытается совратить мужа одной верующей аптекарши (при этом камера зависает над её лицом, будто та таращится в небо), но у мужа почему-то не встает. Хочет сорвать выступление священника песней «Ложь», но и это не срабатывает. Кончает жизнь самоубийством, но врачи, как назло, успешно реанимируют и возвращают с того света. Бог ведет и выигрывает, ловя кайф в несомненном превосходстве над жизнью, судьбами людей. Так человек, порою, с удовольствием шмякает муху в лепешку. «Ой, прибью эту назойливую истеричку-мать, она мне на нервы действует!» — словно, кто-то раздраженно произносит свыше. Муха и человек как равнозначные понятия — это конечно жестокое сравнение, но такая жестокость вполне соответствует духу южнокорейского кино.