Вечное сейчас (2004)

Манящий суетный большой канадский город, застрявший в сновиденческом пространстве вневременья, призвал к себе на встречу тет-а-тет странного молодого юношу в очках по имени Тим. Утробный зов, которому глупо не поддаться или продаться. Устроившись на работу в ночную смену в отдел некрологов в местное вымирающее издание, Тим оказывается невольным участником странной игры на жизнь и смерть, в которой не будет явных победителей или проигравших. Кроме самой Вечности и тех незыблемых процессов, что руководят и хороводят всем сущим и сучьим в этом мире, сотканном из паутины противоречий и причинно-следственных связей.

Свой первый и единственный полнометражный фильм «Вечное сейчас» 2004 года, находящийся на жанровом распутье между экзистенциальной драмой и сюрреалистическим фильмом ужасов(хотя в принципе ни первое, ни второе в должной мере не отражают истинную жанровую сущность фильма), молодой канадский постановщик-мультиинструменталист Отто Буй, выступивший в своем дебюте сразу в шести творческих ипостасях(как режиссер, сценарист, композитор, продюсер, оператор и монтажер), снимал, бесспорно опираясь на с легкостью им усвоенные и заученные ранее синематические традиции Дэвида Линча, Жана Кокто и Майи Дерен, а также, что кажется вполне естественным, Жан-Люка Годара и С. Элиас Мериге времен «Порожденного». Но Буй по сути снимал свой фильм не под кого-либо из вышеперечисленных постановщиков, не копировал и ксерокопировал стили и палитры, формы и содержания, но создавал нечто свое, самобытное и самоцветное(при том, что фильм с очевидным фетишизмом педалирует монохромность визуала), аутентичное его представлениям о «чистом кино» и «чистом авангарде», конечно, не изобретая кинематограф заново, с чистого листа, но на этом листе рисуя свое художественное полотно, тесно связанное своей окровавленной пуповиной с прошлым, но обращенное при этом в настоящее и будущее, говоря в сущности через призму образа Тима и о самом себе, пытающемся постичь смысл своего существования и приходя в итоге к единой мысли о том, что все в этом мире связано между собой, человек не властен над своим телом и духом, а есть лишь маленькой, незначительной, ничтожной частью Судьбы или некоего Безликого Механизма, противостоять которому бессмысленно, а потому лишь пора смириться с таким безрадостным положением дел, ожидая с неизбежностью Ту, что решит все — Смерть.

Смертью в сущности авангардизм был болен всегда, с самих его истоков 20-х годов ХХ века, когда мировое сообщество пережило немало потрясений и сотрясений, обернувшихся в финале тотальным времятрясением, хаосом, ставшим править всем — задолго до того, как Ларс Фон Триер заявил это, оправдав торжество зла и отрицание добра. Смерть не только тяготела дамокловым мечом над всеми героями экспериментов экстремистов, импрессионистов, сюрреалистов и дадаистов от мира кино, отвергавших первородные традиции обычного кинематографа, построенного на фундаменте жанровости сюжетными кирпичиками. Смерть была тем, что определяло их творческое бытие/небытие, их идеи революционной развоплощенности, ибо утверждалось, что и кинематограф мертв, и для него нужен новый язык, новый поиск — все новое на смену закосневшему старому, дряхлому и ничтожному. Авангард не просто любил Смерть, но обожал ее, делая ее той главной и единственной, без присутствия которой и нет никакого авангарда — искусственного анархистского искусства, ломающего рамки, устои и формы. Искусства смерти всего привычного и обычного, искусства новых Богов.

В «Вечном сейчас» Отто Буя Смерть как один из главных персонажей, перманентно стоящий за спиной что Тима, что Нады, что Майи, и лишь изредка вторгающаяся напрямую, даже как-то слишком навязчива, но и как иначе, если в фильме на периферии художественного пространства пишется книга человеческих судеб, панорамный некролог человечества, которое уже обречено на Апокалипсис, нисхождение без снисхождения в бессмертную вечность, в бездну времен и эпох, где уже не будет никого и ничего, кроме мук или экзистенциальной рефлексии или трансгрессии. В картине нет по-настоящему живых героев; они давно мертвы, хотя и не всегда это понимают. Перед сугубо метафорическим и метафизическим Тимом — персонажем из «нашей» реальности, вторгнувшимся в иноприродное потусторонье и потугробье — встают вопросы собственного духовного и физического самоопределения, понимания кто есть он сам и кто все остальные, множественного выбора между тем, что суждено и тем, чего не избежать, между Жизнью и Смертью, просто Судьбой и роковым Роком, но, увы, явных ответов Отто Буй не дает, оставляя для зрителей немало неразгаданных ребусов. Впрочем, фильм Отто Буя лишь предрекает грядущее Ничто, ибо пока что есть Сейчас — Вечное и Скоротечное, как те сценарии чужой погибели, написанные Тимом и для Тима. Да и во многом «Вечное сейчас» так или иначе подразумевает под собой «вечное возвращение» Гегеля. Фильм в буквальном смысле реализует идеи философа, перенося их на экран с помощью объективно сюжетного повествования, которое в свою очередь опирается на «Смерть Ивана Ильича» Льва Толстого. Но кто в таком случае есть этим Иваном в фильме Отто Буя? Тим или может та старушка, со смертью которой в жизни героя начались катастрофические перемены? Ответ предполагается лишь дать зрителю.

«Вечное сейчас» транслирует также через лишенный любой прозрачности авангардный киноязык фильма некоторые идеи философии детерминизма, не отрицая в финале «Вечного сейчас» и идеи фатализма, Рока, Судьбы, впрочем, продемонстрированные Отто Буем вскользь, без полновесного содержательного раскрытия, ведь помимо следующей за всеми немногочисленными персонажами фильма Смерти в фильме ощутимо плодится и размножается небезызвестный Демон Лапласа, в конце концов прямо вселяющийся то в самого Тима, то в тех случайных его путников по бытию, встреча с которыми не сулит ему ничего хорошего. И даже загадочный безыменный и безумный Режиссер не есть Богом, а лишь одним из его многочисленных воплощений, которыми можно пожертвовать, как и Тимом. И начать все заново, но уже в иной Вселенной, с иными координатами морали. Той Вселенной, где умирают Боги Лавкрафта и не рождаются ни звери, ни люди. Вселенной Вечного Потом, рожденной в невыносимых муках невоплощенности Вечного Сейчас, где существуем Мы, жизнь которых по меркам Смерти так коротка и бессмысленна.

Манящий суетный большой канадский город, застрявший в сновиденческом пространстве вневременья, призвал к себе на встречу тет-а-тет странного молодого юношу в очках по имени Тим. Утробный зов, которому глупо не поддаться или продаться. Устроившись на работу в ночную смену в отдел некрологов в местное вымирающее издание, Тим оказывается невольным участником странной игры на жизнь и смерть, в которой не будет явных победителей или проигравших. Кроме самой Вечности и тех незыблемых процессов, что руководят и хороводят всем сущим и сучьим в этом мире, сотканном из паутины противоречий и причинно-следственных связей.

Свой первый и единственный полнометражный фильм «Вечное сейчас» 2004 года, находящийся на жанровом распутье между экзистенциальной драмой и сюрреалистическим фильмом ужасов (хотя в принципе ни первое, ни второе в должной мере не отражают истинную жанровую сущность фильма), молодой канадский постановщик-мультиинструменталист Отто Буй, выступивший в своем дебюте сразу в шести творческих ипостасях (как режиссер, сценарист, композитор, продюсер, оператор и монтажер), снимал, бесспорно опираясь на с легкостью им усвоенные и заученные ранее синематические традиции Дэвида Линча, Жана Кокто и Майи Дерен, а также, что кажется вполне естественным, Жан-Люка Годара и С. Элиас Мериге времен «Порожденного». Но Буй по сути снимал свой фильм не под кого-либо из вышеперечисленных постановщиков, не копировал и ксерокопировал стили и палитры, формы и содержания, но создавал нечто свое, самобытное и самоцветное(при том, что фильм с очевидным фетишизмом педалирует монохромность визуала), аутентичное его представлениям о «чистом кино» и «чистом авангарде», конечно, не изобретая кинематограф заново, с чистого листа, но на этом листе рисуя свое художественное полотно, тесно связанное своей окровавленной пуповиной с прошлым, но обращенное при этом в настоящее и будущее, говоря в сущности через призму образа Тима и о самом себе, пытающемся постичь смысл своего существования и приходя в итоге к единой мысли о том, что все в этом мире связано между собой, человек не властен над своим телом и духом, а есть лишь маленькой, незначительной, ничтожной частью Судьбы или некоего Безликого Механизма, противостоять которому бессмысленно, а потому лишь пора смириться с таким безрадостным положением дел, ожидая с неизбежностью Ту, что решит все — Смерть.

Смертью в сущности авангардизм был болен всегда, с самих его истоков 20-х годов ХХ века, когда мировое сообщество пережило немало потрясений и сотрясений, обернувшихся в финале тотальным времятрясением, хаосом, ставшим править всем — задолго до того, как Ларс Фон Триер заявил это, оправдав торжество зла и отрицание добра. Смерть не только тяготела дамокловым мечом над всеми героями экспериментов экстремистов, импрессионистов, сюрреалистов и дадаистов от мира кино, отвергавших первородные традиции обычного кинематографа, построенного на фундаменте жанровости сюжетными кирпичиками. Смерть была тем, что определяло их творческое бытие/небытие, их идеи революционной развоплощенности, ибо утверждалось, что и кинематограф мертв, и для него нужен новый язык, новый поиск — все новое на смену закосневшему старому, дряхлому и ничтожному. Авангард не просто любил Смерть, но обожал ее, делая ее той главной и единственной, без присутствия которой и нет никакого авангарда — искусственного анархистского искусства, ломающего рамки, устои и формы. Искусства смерти всего привычного и обычного, искусства новых Богов.

В «Вечном сейчас» Отто Буя Смерть как один из главных персонажей, перманентно стоящий за спиной что Тима, что Нады, что Майи, и лишь изредка вторгающаяся напрямую, даже как-то слишком навязчива, но и как иначе, если в фильме на периферии художественного пространства пишется книга человеческих судеб, панорамный некролог человечества, которое уже обречено на Апокалипсис, нисхождение без снисхождения в Мальстрем, в бездну времен и эпох, где уже не будет никого и ничего, кроме мук. Перед сугубо метафорическим и метафизическим Тимом — персонажем из «нашей» реальности, вторгнувшимся в иноприродное потусторонье и потугробье — встают вопросы собственного духовного и физического самоопределения, понимания кто есть он сам и кто все остальные, множественного выбора между тем, что суждено и тем, чего не избежать, между Жизнью и Смертью, просто Судьбой и роковым Роком, но, увы, явных ответов Отто Буй не дает, оставляя для зрителей немало неразгаданных ребусов. Впрочем, фильм Отто Буя лишь предрекает грядущее Ничто, ибо пока что есть Сейчас — Вечное и Скоротечное, как те сценарии чужой погибели, написанные Тимом и для Тима.

«Вечное сейчас» транслирует через лишенный любой прозрачности авангардный киноязык фильма некоторые идеи философии детерминизма, не отрицая в финале «Вечного сейчас» и идеи фатализма, Рока, Судьбы, впрочем, продемонстрированные Отто Буем вскользь, без полновесного содержательного раскрытия, ведь помимо следующей за всеми немногочисленными персонажами фильма Смерти в фильме ощутимо плодится и размножается небезызвестный Демон Лапласа, в конце концов прямо вселяющийся то в самого Тима, то в тех случайных его путников по бытию, встреча с которыми не сулит ему ничего хорошего. И даже загадочный безыменный и безумный Режиссер не есть Богом, а лишь одним из его многочисленных воплощений, которыми можно пожертвовать, как и Тимом. И начать все заново, но уже в иной Вселенной, с иными координатами морали. Той Вселенной, где умирают Боги Лавкрафта и не рождаются ни звери, ни люди. Вселенной Вечного Потом, рожденной в невыносимых муках невоплощенности Вечного Сейчас, где существуем Мы, жизнь которых по меркам Смерти так коротка и бессмысленна.

10 из 10