Сын (2002)

О творчестве братьев Дарденн впервые узнал от друга, который в отношении «Сына» сказал: «Здесь мужик полфильма пилит доску», - что, конечно же, было неправдой. Ведь хоть большая часть действия этой выдающейся картины и разворачивается в столярной мастерской, но ей вовсе не ограничивается. Режиссеры показали себя в «Сыне» настоящими гениями подтекста: невероятный массив подразумеваемого и невысказанного и образует тот непередаваемый саспенс, который в основном отсутствует в других лентах постановщиков. Братья Дарденн никогда не снимали триллеры, и даже «Сын» - триллер лишь по форме, по содержанию же это ни много ни мало почти ветхозаветная притча. Сами режиссеры в интервью о фильме говорили, какое большое значение здесь имеет такая деталь одежды Оливье, как пояс (или бандаж), который они сравнивали с глаголом «препоясывать», которым пестрит Псалтирь.

Пояс в Священном Писании символизирует самообладание, выдержку, мужество, ведь именно об этом, если подумать по существу, и весь «Сын». Главный герой Оливье Гурме показывает себя в чрезвычайной ситуации сначала совершающим нелогичные действия, но, когда сюжет постепенно проясняется, настоящим мужчиной, исполненным выдержки и самообладания, не позволяющим ему в итоге совершить необдуманный поступок. Вместе с тем перед нами – религиозная притча о Боге-Отце, Который после убийства человечеством Его Сына, не просто прощает его, но и еще и усыновляет. «Сын» братьев Дарденн – о всепоглощающей силе милосердия, аллегории Божественного поступка в человеческом делании.

Именно благодаря тому, что мы видим в фильме одно, а чувствуем и подразумеваем другое, никак не решаясь поверить благим действиям Оливье, в «Сыне» и сохраняется почти полтора часа то невероятное психологическое напряжение, которое уподобляет его скорее кинематографу Хичкока, чем социально акцентированному кино, привычному для Дарденн. В сравнении с «Розеттой» «Сын» - вопиюще асоциальное и аполитичное кино, но с серьезным пульсирующим в нем экзистенциальным нервом: вечные вопросы всегда заботили братьев Дарденн и гораздо больше, чем принято считать, просто это надо увидеть за мишурой антибуржуазной критики, которая первым делом бросается в глаза при просмотре их лент. Неслучайно, что в следующей своей картине «Дитя» Дарденн еще более обострят бытийные конфликты, проверяя на прочность родственные связи окружающими бедами, что является их постоянной темой.

Ведь в «Сыне», как и в «Обещании», и в «Розетте», живые межличностные связи, возникающие между случайными знакомыми, порой оказываются прочнее родственных, что образует постоянный парадокс человеческой жизни. «Сын» - филигранно продуманная и блестяще осуществленная картина во многом благодаря тому, что колоссальный подтекст здесь – результат не абстрактной аллегоричности, о кожей ощущаемых эмоций, подлинных событий, мыслей и поступков. Зритель буквально в каждой сцене ощущает, что подтекст здесь не надуман, что он – не плод отвлеченной работы ума, а результат сдерживаемых из последних сил мужского самообладания чувств. Именно это впечатление от «Сына» и делает его одной из величайших экзистенциальных и не в последнюю очередь религиозных драм и даже трагедий современного кино, возводя его в ранг выдающихся достижений мирового искусства.

В своем третьем по счету художественном фильме бывшие документалисты братья Дарденн неожиданно отходят от полюбившейся им темы запечатления безрадостной жизни низших слоев общества и фокусируются на судьбе одного конкретного персонажа. Оливье — бельгийский плотник, чей маленький сын много лет назад был случайно убит при ограблении. С тех пор жизнь главного героя кардинально изменилась: жена ушла, квартира опустела, а сам он целиком погрузился в работу, обучая отсидевших в колонии подростков столярному делу. Однако привычный порядок рушится, когда на пороге мастерской появляется новый ученик — тот самый мальчик, который когда-то отнял у Оливье самое дорогое.

После ошеломительного успеха «Розетты» на последнем Каннском кинофестивале прошлого столетия, где никому не известные бельгийские режиссеры удостоились высшей награды, обойдя своих более мастистых собратьев по цеху, от нового творения братьев Дарденн ждали как минимум еще одного крепкого остросоциального высказывания, как максимум — очередной «Золотой пальмовой ветви». Бельгийцы же, вместо того, чтобы снимать очередное псевдодокументальное кино о тяготах безработицы, выдали камерную историю о мучительности прощения, завернутую в обертку детективного триллера. Несмотря на то, что личность убийцы открывается на первых 20-ти минутах ленты, зритель до самого конца не сможет предугадать развязку вроде бы привычного сюжета.

Такого эффекта режиссеры смогли добиться, полностью построив действие фильма вокруг личности главного героя. Восхитительный Оливье Гурме, отыгрывающий всю картину одним затылком, настолько мастерски перевоплотился в своего персонажа, лишенного каких-либо эмоций, что каждый его поступок трактуется двояко. Почему он взял на работу убийцу своего сына? Зачем он выслеживает его на улицах? Действительно ли он простил или хочет расположить к себе паренька, чтобы потом жестоко отомстить? Ни один из этих вопросов не будет разрешен до самого финала, поскольку на протяжении всей ленты лицо Оливье остается на удивление невыразительным и всячески избегает контакта с вечно следующей за ним камерой.

Дарденны в этой истории выступают исключительно как хладнокровные наблюдатели. Если в прошлых фильмах они позволяли своим героям эмоциональные всплески и даже поощряли импровизацию в кульминационных сценах, то в «Сыне» у них каждый персонаж действует строго по инструкции, каждый жест отточен, а самые простые вещи в кадре приобретают особое значение. Несомненно, библейские параллели никуда не делись из сознания братьев, и здесь они, как и в «Розетте», легко угадываются, даром, что профессия героя недвусмысленно подчеркивается. Однако тот крестный путь, что проходит Оливье от начальных до финальных титров, на этот раз выглядит слишком гладким, очищенным от каких-либо внешних переживаний, чтобы вызвать горячий отклик у сочувствующего зрителя. И в этом режиссеры подводят нас к одной простой, но монументальной истине: страдающего, падающего и рыдающего в исступленном раскаянии человека жалеть намного легче, чем Иисуса Христа.

Конечно, это фильм не для массового зрителя, не для тех, кто любит «просто кино». Но в тоже время лента «Сын» не является уделом киноэстетов, узкого круга людей, способных сосредоточенно и долго смотреть на статичные кадры, созерцать длительное молчание и другие подобные приметы «высокого» кино.

«Сын» можно смотреть и после рабочего дня, и в дороге, и в случайно выпавшие свободные 10 минут. Фильм увлекает даже при том, что в нём есть все эти классические приметы «киноэстетства» — и долгое молчание, и дрожащая камера, и слабое движение сюжета. Каким-то странным образом картина завлекает с первых минут, её смотришь не отрываясь, а когда видишь титры и вовсе впадаешь в ступор — с этой лентой не хочется прощаться. Сделано великолепно.

Сюжет, как и положено в фильме интеллектуальной направленности, зрителю никто целенаправленно не сообщает. Но, в отличие от других подобных картин, его все же не нужно угадывать, не нужно прилагать усилия, чтобы понять куда и что развивается. Очень быстро, по вроде бы обрывочным фразам, создается целостное представление. Сюжет рисуется буквально в несколько штрихов — но это лишь сильнее разжигает зрительский интерес.

У Оливье Гурме была жена и сын. Была, потому что сына убили, а жена потом то ли ушла, то ли брак сам распался после столь тяжелого переживания. Но соль этой трагедии не в этом. Оливье работает в столярной мастерской, занимается с детьми, в том числе с так называемыми «трудными подростками», учит их профессии. И однажды, пользуясь просчетом системы социального обслуживания, он берет в ученика подростка, настаивает на том, чтобы взять на учебу одного конкретного парня.

Да, конечно, если бы кто-то взялся это проверить, то никогда бы убийца сына Оливье не попал в ученики к нему. Однако система не доглядела — так бывает. Этот парень — Фрэнсис — уже на пороге столярной мастерской. Таскает доски, пилит их, учится работать с деревом. Он не производит впечатления настоящего убийцы, когда он убивал — ему было 11, он и сам уже понял, что совершил глупость, и отсидел срок за свой проступок.

Но как быть теперь? Я смотрел этот фильм и, признаюсь, с замиранием сердца ждал, что Оливье убьет этого парня. Мой разум отказывался в это верить, но в тоже время я сознавал, что такой расклад неминуем. В этом, показалось мне, и заложен посыл авторов. Можно ли оправдать месть? Можно ли простить убийство?

Братья Дарденн, как я узнал позже, очень популярны в Западной Европе, и именно в христианской Европе. Не заметить аналогии с Библейскими мотивами также было сложно. Плотник, ученики, жертва, прощение. Но ведь Оливье — человек обыкновенный. Он же не Господь. Разве сумеет он просто так простить убийство собственного сына? Ради чего, если не мести, он приблизил Фрэнсиса к себе? В бескорытсное желание просто научить не веришь.

Так и ждешь с замиранием сердца. Вот сейчас. Вот Оливье зовет Фрэнсиса на леспопилку. Вот они едут по глухой дороге. Вот уже никого нет вокруг. Вот они вдвоем в замкнутом пространстве, но… ничего не происходит. Оливье не одним своим шагом, ни одним своим действием не выдает правду, словно и не этот подросток когда-то убил его сына.

В какой-то момент начинаешь верить, что у Оливье не хватает смелости, а может он уже простил парня где-то внутри, и теперь просто хочет сделать из него настоящего плотника. Их действия совершенно рутины. Всё без каких бы то ни было намеков. Потому, когда это случается, когда бомба взрывается — невероятно буднично и без какой-либо суеты — зритель входит в состояние шока.

Концовка тоже поражает. Так хочется смотреть дальше, следить дальше, узнать чем всё это продолжилось или закончилось. Но братья Дарденн лишили нас такой возможности. Потом уже понимаешь, что сделано было верно. Всё, что авторы хотели сказать — уже сказали. Всё самое важное, что могло случится в этой истории — уже случилось.

В картине «Сын» я впервые наблюдал столь невероятную физическую игру актеров. Диалогов крайне мало. А весь финал зритель и вовсе слышит звук бьющихся досок да шелест листьев. Но движения героев — эта невероятно точная игра Оливье Гурме — даёт зрителю гораздо больше простых слов. Всё очень продумано, прочувствован каждый шаг, каждое движение — просто потрясает.

Камера в этом фильме тоже не просто снимает. Она скорее следует за актером. При том это не является каким-либо намеком на модный стиль «псевдокументалистики». Нет откровенных огрехов съёмки, которые нужно списывать на особый стиль, хотя, безусловно, множество кадров построены неверно. Но построены изначально не верно. Всё это даёт особое чувство наблюдения.

Действия как будто не заснято на пленку, а разворачивается перед тобой. Братья Дарденн в одном из своих интервью как раз говорили, что не любят кино в его классическом смысле, и заигрывают в большей степени с театром. Но и он их интересует не в плане пространства и времени (как большинство режиссеров), а в плане игры, когда сцена разворачивается непосредственно перед зрителями. Удивительным образом, но им удалось это воплотить в кинематографе, нет ощущения снятого на пленку. Я такое вижу впервые.

Другой вопрос, что эта пьеса вышла чересчур маленькой. 103 минуты, что следишь за Оливье и Фрэнсисом, пролетают незаметно. Остается ощущение, что посмотрел короткометражку, но такую глубокую, просто невероятно глубокую. И шок еще остаётся. Всё вроде бы ясно, даже финал хороший, но шок всё равно остаётся.

Блестяще.

10 из 10

Я пишу сейчас о духовном реализме в искусстве. Потому чаще стала смотреть фильмы о чуде. О внедрении метафизического пространства в человеческие жизни и дни. О сквожении нашей реальности неземным светом…

Посмотрела недавно «Чудо» Прошкина. Но почему-то пока смотрела все время думала. А так не должно быть. Тут же другие механизмы восприятия включаться должны: жажда, слезы, трели души, молитва… Не проняло, может?

А сегодня посмотрела «Сына» Дарденнов. И как само собой разумеется испытала головокружительную близость Бога.

Фильм кроток, краток и прост. Один мальчик умер, другой — живет. А взрослый должен простить его жизнь. Понять, принять, отдать, одарить… Ненавязчиво, без грубости нравоучений, без туманов мистики и метафизики (вера — очевидность невидимого!) чертится самый что ни на есть План Спасения. Такой непогрешимый, что фильм с легкостью можно назвать иллюстрацией к девятому слову «Лествицы» Иоанна. Потому что в нем сказано все о помиловании. И о памятозлобии тоже.

Я покажу несколько «лествичных» истин; в них, по-моему, — все содержание фильма:

Памятозлобие есть исполнение гнева, хранение согрешений, ненависть к правде,

пагуба добродетелей, ржавчина души, червь ума, посрамление молитвы, пресечение моления, отчуждение любви, гвоздь, вонзенный в душу…

Не тогда узнаешь, что ты совершенно избавился от сей гнилости, когда помолишься об оскорбившем, или за зло воздашь ему дарами, или пригласишь его на трапезу: но когда, услышав, что он впал в некое злоключение душевное или телесное, восскорбишь о нем, как о себе, и прослезишься.

Некоторые взяли на себя труды и подвиги, чтобы получить прощение; но человек непомнящий зла опередил их. Отпустите мало, и отпустят вам много (Лук. 6, 37).

Есть в «Сыне» один момент. Бывшая жена Оливье падает в обморок, когда узнает, с кем он общается, с кем возится, кому помогает… И ведь для многих из нас, столкнись в жизни с такой ситуацией, она выглядела бы дико. Со стороны.

Но милосердие не знает ситуаций «со стороны». Оно — в короткой формуле «о нем, как о себе», как о сыне…

Оно — вне формул.

На протяжении всей своей карьеры братья Дарденн, по сути, снимают один и тот же фильм о том, как обстоятельства влияют на моральный выбор, который зачастую приходится делать людям. В «Сыне» это дилемма отца, сталкивающегося с убийцей собственного сына. Оливье Гурме удостоился в Каннах серебряной ветви за лучшую мужскую роль, а экуменическое жюри отметило христианскую природу картины. Впрочем, религиозные отборщики могут награждать братьев Дарденн за все фильмы разом. Апостолы от кинематографа ведут неустанную пропаганду раскаяния, искупления и прощения грехов.

В «Сыне» главный герой Оливье много лет обучает плотницкому делу молодых ребят из неблагополучных семей. Для них он больше, чем мастер, помогающий разобраться в тонкостях обработки дерева. Чувствуя ответственность за этих ребят, Оливье живо интересуется в каких условиях они живут и часто помогает дельным советом. Давая им профессию, тем самым он оберегает их от криминального пути, на который очень часто ступают дети из маргинальных семей. Однажды к нему в школу записывается только что вышедший из тюрьмы Франсис, и Оливье узнает в нем убийцу собственного сына. Руководствуясь неосознаваемым скопом чувств, он принимает парня в подмастерья и с тех пор неотрывно следит за ним. Что происходит в душе Оливье можно только догадываться.

В «Сыне», ставшая привычной манера съемки братьев Дарденн (они всегда работают с одним и тем же оператором — Аленом Маркоэном), обретает подлинный смысл. Камера не теряет Оливье из виду практически ни на секунду, только лишь когда необходимо сфокусироваться на объекте его внимания. Вездесущий Маркоэн, с первого взгляда небрежный, виртуозно захватывает в кадр физические и эмоциональные движения Оливье, превращая его в своеобразную загадку с тех самых пор, когда выясняется подлинная природа его интереса к Франсису. «Никто так не поступает» — после легкого обморока заключает его жена, застав парня в машине мужа. Оливье соглашается, и весь этот хаос в его душе передается с помощью изображения. Если бы этот фильм снимался иначе, то динамика душевных метаний Оливье была бы вовсе не видна. Да и то, если сравнивать с «Розеттой», гораздо более подвижной, что присуще характеру самой героини из предыдущего фильма Дарденнов, «Сын» еще может показаться визуально эстетически драмой.

Самое главное в «Сыне» то, что братья Дарденн, наконец, не стесняясь, облекают фильм в аскетическую форму притчи, практически библейскую по содержанию. Конечно, этот трюк с дидактикой режиссеры проделывают в каждой своей режиссерской работе, но именно в «Сыне» сам сюжет выстраивается по соответствующим канонам короткой поучительной истории о всепрощении. Слишком претенциозно для режиссера средней руки, но в самый раз для обладателей Золотой Пальмовой ветви, и это то, что на мой взгляд, выводит картину в число лучших у братьев Дарденн.

Братья Дарденн — одни из лидеров современного независимого кино. Правда, широкой публике они малоизвестны даже в отличие от многих своих коллег. Видимо, дело в том, что они предпочитают правду провокации, достоверность — остросюжетности, независимость — коммерческому успеху. И известны они в основном в Западной Европе. Более того, в христианской Европе.

Тут всплывает еще одна фишка Дарденнов — их традиционализм. По крайней мере, в «Дитя» и особенно в «Сыне» они проповедуют традиционные семейные ценности с поправкой на политкорректность современности. Впрочем, в «Сыне» они еще и демонстрируют умение обращаться с символами и строить головоломки. Сюжет приобретает ясность лишь к финалу. Актерская игра становится понятной тоже лишь ближе к финалу. Наконец, и режиссура становится понятной также к финалу. Сосредоточение камеры на главном герое требовало уверенности в Оливье Гурме и смелости от авторов фильма. При всей не новизне приема (довольно часто главный герой не отлучался от кинокамеры), в современных условиях это было вполне неординарно. Гурме не подводит. Игра его целиком построена на нюансах. Взрыв эмоций происходит только лишь в финале. Что, достаточно заинтриговал концовкой? Но не только он достоин внимания. Вернемся к деталям — название, отсылающее к Евангелию, туда же отправляет и профессия главного героя (столяр, плотник), ученики… Отсюда приз каннского экуменического жюри. Как мы способны преодолеть свое желание к возмездию, восходящее к архаике и пройти путь к раскаянию и всепрощению как истинные христиане? Может быть, об этом неторопливое, но достоверное и эмоциональное повествование бельгийских братьев. Главное, дотерпеть до того самого финала. Так что наберитесь терпения, и интеллектуальное удовольствие у вас в кармане.

9 из 10

В мастерскую по профобразованию, где хозяйничает плотник Оливье, прибывает новый ученик — 16-летний подросток Франсис, только что освободившийся из заключения после отсидки за убийство. Из документов Оливье узнает, что новичок как раз и есть тот самый убийца его малыша, погибшего при ограблении пять лет назад.

Не подозревая, что его тайна раскрыта, нелюдимый подросток начинает тянуться к учителю. А тот лишь всё больше мучается от незнания, что же делать. Невозможность однозначно ответить, что победит — прощение или месть, до конца держит в неведении как Оливье, так и зрителя…

Братья Дарденн, скорее авансом получившие за три года до этого от прозорливого Дэвида Кроненберга «Золотую пальмовую ветвь» за (как бы простоватую) «Розетту», на этот раз с лихвой её окупают, предлагая историю о мучительном процессе правильного выбора.

Они вновь исповедуют аскетизм стиля — минимум выразительных средств: лёгкая ручная камера (как и в «Розетте») буквально по пятам следует за главным героем, и потому часто снимает его сзади, со спины, почти дыша ему в затылок. Они полностью убирают из звуковой дорожки музыку, ограничивая цветовую гамму блеклыми, естественными тонами, и занимаются исключительно наблюдением, то есть тем, что у документалистов (а Дарденны начинали как неигровики) ассоциируется с подлинным кино.

Весь фильм герои что-то делают своими руками, по-настоящему, без всяких дешевых имитаций. Оливье зажимает в тисках доску, отмеряет расстояние, забивает гвоздь, поправляет ученика, переходит к другому ученику и так далее. И так битых полчаса, никаких пояснений, на сюжетном уровне — одни недомолвки. При этом странным, непонятным образом возникает саспенс: все нарастающее ожидание чего-то совсем нехорошего, хотя в мастерской делают совсем не гробы, а всего лишь табуреты.

Авторы максимально долго хранят молчание по поводу мотиваций нервозного поведения Оливье. Актер Оливье Гурме воплощает любимую фактуру Дарденнов — одутловатый, невзрачный, не меняющий выражения лица (как и в случае с точно такой же «неинтересной» Розеттой — снова актерский приз в Канне за лучшую роль!). Он больше скрывает, чем демонстрирует, и благодаря этому ничего не упрощает. Потому-то, когда смотришь, как он вбивает гвоздь в деревянный брусок, понимаешь, что на самом деле он вбивает его в себя.

«Сын», состоящий как бы из одних существительных и глаголов, заостряющий взгляд на самых простых физических действиях, говорит исключительно о душе и духовных проблемах. И только тут начинаешь догадываться, что фильм этот глубоко религиозен, и только тут замечаешь тщательно замаскированную христианскую символику. Если и читать сегодня проповеди с экрана, то только так, как это умеют делать Дарденны — в форме завуалированной притчи.

В объятии стального неба — индустриальные кварталы. Еще вчера их стены принимали нелегальных иммигрантов, а юная Розетта, разочарованная в социуме, сбегала прочь от режущих оков. Теперь в дарденновских улочках исчезла суета, подавленная скорбным молчанием отца, чьё сердце стынет без тепла потерянного сына. Сама жизнь плотника замкнулась в круг, где дом сменяется работой, а люди холодны внутри. Но аскетичные пространства и опустошенные дни не исцеляют его раны. Только в висках пульсирующая боль, которая точностью хирургического скальпеля вольна позволить режиссерам препарировать душу любого маргинала. Прелюдия картины наоборот изводит нерв, рефреном электропилы ломая немые откровения. Невыразительные глаза героя скрывают неизменную тревогу, переходящую в конфликт, который рискует превратить «Сына» в заложника одной интриги.

Под натиском минимализма уйдет экспрессия ленты, что сводит скулы от тоски. Без напускного марафета флегматик Оливье продолжит обучать ремеслу несовершеннолетних преступников в невзрачной мастерской. Но средь рутинной полировки досок и вбиванием гвоздей резко зардеется семейная драма героя, обнажив его неотесанный характер. Параллельно Дарденны усугубят моральные дилеммы пересечением судеб неприкаянного убийцы и пострадавшего отца, распутав сюжетные нити. Однако ясность канва фильма все равно не приобретет, ведь психологию аморфного плотника понять сложнее, чем раскусить источник подозрений. Скрывая в себе эмоции, отец запутается в гневе и в жалости к хладнокровному мальчишке из неблагополучной семьи. Мысли режиссеров будут дезориентировать в аккурат людским терзаниям, а камера оператора, вальсирующая за плечом плотника на манер «догмы», спровоцирует приступы клаустрофобии. И свет не прольется на мотивы отчаянного человека, чья исповедь балансирует на грани возмездия.

Построив картину по принципу опиумов Фон Триера, приверженцы французского рационализма и бельгийской сдержанности сохранят свое лицо, вопреки провокациям. Но привив духовность к семейным узам, уйдут режиссеры за милю от дебютного «Обещания», где отец эксплуатировал родную кровь. Религиозные истины полноправно выступят каркасом их ленты и догмой, с принятием которой столкнется плотник в попытках мести и прощения. Кража, которая привела к трагедии, предсказуемо преобразится в конфронтацию наставника с согрешившим учеником. Но не так важен облик кульминации «Сына», как внутренняя борьба обоих героев с невыносимой тяжестью потери и вины на пути, пресекающая всякую горечь слез.

В столярную мастерскую для осужденных подростков, сразу после «отсидки», прибывает новый ученик. Столяр Оливье узнает в нем убийцу, который при попытке ограбления убил его сына, пять лет назад. Сам убийца не догадывается об этом и искренне старается научиться столярному ремеслу. Оливье приглядывает за мальчиком, еще не решив, что же делать…

Оставшись верными методам создания своей «Розетты» — триумфатора в Канне, Дараденны двигаются дальше, двигаются с ручной камерой, на расстоянии метра наблюдая за Оливье преимущественно со спины. Оператор становится полноправным участником событий, стараясь при этом остаться незаметным. Но, именно он решает когда следовать за Оливье, когда его отпустить, когда обойти и дать крупным планом лицо с (казалось бы), полным отсутствием эмоций. Чем ближе объектив камеры направлен на героя, тем глубже она в него смотрит, в какой-то степени обнажая его мысли.

Средних планов немного, общих почти нет, пейзажей нет вообще, но это некий, как говорил Андрей Плахов, «новый реализм» — а чего вы хотели? Способ повествования как некая форма новой, драматической документалистики — то есть наблюдения. Торжество последовательности и минимализма, не радикального, но документального — мастерская, квартира, склад и лес — минималистичность во всем кроме сути и неподдельного психологизма.

Аскетическая, молчаливая документалистика — Оливье берет доску, несет, кладет на место, берет молоток — забивает гвоздь, вытаскивает линейку — меряет — убирает. Дарденны лишь наблюдают, не выставляя оценок, не распределяя персонажам конкретных положительных или отрицательных ролей. Рассказывают историю, не принимая личного участия в ней, проявляя нейтральность. Используя реальную фактуру серой квартиры или неброской на краски мастерской. Не используя музыку (ее нет вообще), правомерно заменяя ее естественными звуками инструментов из той же мастерской. Шум электропилы и стук молотка — для режиссеров это музыка призвана поддержать ощущение важности реализма, сократив до минимума все, что может отвлечь от главного героя и его ситуации. Дарденны не используют даже слов для объяснения сюжета, мотивы которого постепенно, шаг за шагом проявляются из того минимума информации что дают нам режиссеры.

Непростой, но эффективный способ сохранить относительную интригу и вывести на первый план актерскую игру, за которую Оливье Гурме был удостоен приза в канне. Столяр — плотник в его исполнении выражает свои эмоции не словами, а действиями и движениями, жестами и пластикой, в его отношении к ученикам, в четких ударах молотком по гвоздю вбивая его в доску. Его минимальное количество изречений «по делу» сохраняют недосказанность, неясность окончательных мотивов, вероятно, до конца неизвестных ему самому. Закрытый изнутри герой тонко и осторожно раскрывает зрителю свою душу, не зная, что с этим делать, как и не зная, что сказать убийце своего сына, а теперь ученику.

В этом лейтмотиве аскетизма Дарденны, отсекая все лишнее, движениями рук и невыразительностью глаз Оливье, говорят о грусти, одиночестве, мести и прощении. А сам герой-отец сложный психологический механизм, который можно изучать полтора часа, ничего не понять и начать сначала.

Братья Дарденн создают современный европейский арт-хаус в наилучшем, как я его себе представляю, исполнении — лишенное штампов незаезженное малобюджетное (с точки зрения эффектов; в нем нет даже музыки + использование ручной камеры) кино на морально-социальную тематику. Дойдя до финальных титров, понимаешь, что увидел притчу.

«Сын» входит в «20 самых-самых» моих фильмов.

В фильме очень интересная манера съемки (кстати, в шутку или всерьез, братья упрекают участников знаменитого проекта «Догма», что те переняли у них эту манеру) — камера постоянно находится на уровне головы героя и следует за ним по пятам. Постепенно складывается ощущение, что сам «влезаешь» в его голову, смотришь на мир его глазами, мыслишь его категориями.

Главный герой в исполнении любимого актера Дарденнов Оливье Гурме имеет возможность отомстить подростку — убийце своего маленького сына. Сам парень не представляет, кто перед ним находится. Какой путь изберет отец?

Финальная сцена стала для меня полным катарсисом. Я много чего ожидала, но мои ожидания она превзошла.

10 из 10

Как страшно, когда смыслом жизни становится чья-то жизнь… Не твоя собственная.

Фильм, несомненно, оригинальный.

В нем напрочь отсутствует музыка, почти нет диалогов и, примерно, две трети времени занято длинными переходами и телодвижениями главного героя, которым, на самом деле, является отец…

При этом зритель вынужден лицезреть, в основном, только его затылок. В лучшем случае — ухо и край щеки. Иногда как бы его глазами — фрагменты того, что видит он сам: ровным счетом ничего интересного. Но такова жизнь отца, потерявшего любимого сына.

Итак, отец без сына и сын без отца встретились. Что дальше?.. Что ждет убийцу, волею судьбы, оказавшегося в полном распоряжении осиротевшего отца?..

Этот фильм не похож ни на один из виденных мною раньше. Полагаю, он придется по душе только ценителям тонкого психологического кино, склонных к глубокому осмыслению увиденного.

Смотреть его непросто. Но забыть, думаю, будет невозможно…

8 из 10

Это очень психологический фильм. У главного героя убит сын. И по нелепому стечению обстоятельств убийца, такой же подросток как и его убитый сын, приходит к нему на обучение. После отсидки срока в тюрьме этот совсем еще мальчик должен получить специальность столяра. А его учитель — отец жертвы. Поначалу отец отказывается обучать убийцу своего сына, но затем по непонятным причинам соглашается. До последнего момента мальчик не будет знать, кем на самом деле является его учитель.

Этот фильм снят в удивительно простой манере. По сути дела, весь фильм показывают одного главного героя — отца жертвы. Это гениальный ход. Так как режиссер старался передать внутренний мир отца попавшего в такую ситуацию. А все что вокруг могло помешать этому исследованию. Гланый герой оказывается как бы под микроскопом. Шаг за шагом мы следим за его поступками, мучениями и горем о погибшем сыне. Оливье Гурме прекрасно передал страдания своего героя. Отец хочет понять за что и почему этот неокрепший юныша лешил жизни его сына. Но более этого он желает понять психодгию убийцы, заглянуть в его душу. Для этого он даже проникает в комнату где живет мальчик, внимательно смотрит на его вещи, ложится на его кровать. Он пытается влезть в его шкуру.

И все это проходит на фоне методичного обучения ремеслу. Судя по всему столяр хороший учитель. Он знает свое дело, имеет терпение донести секреты мастерства до своих учеников. Учит он и убийцу, никак его не выделяя. Оказывает ему доверие, предлагая поехать за город за пиломатериалом на лесопилку.

Посмотрите этот фильм. Он не является триллиром, это не фильм для отдыха мозгов, это кино для их работы. Фильм называется «Сын», но вполне мог бы называться «Отец».

9 из 10

Фильм использует минимальные средства: простой, не отягощённый ничем видеоряд, в основном павильонные съёмки, строгую игру актёров и никакой музыки.

Хотели того авторы или нет, но каждый поворот их истории накладывается в сознании на известные библейские истории.

Все эти «не убий», «око за око» и др.

Но помимо всех убеждений и идей существуют эмоции: страх, ужас, ненависть…

И, если им поддаться, то спасения уже не будет.

Можно ли совладать с собой? Как?

Фильм пронизан морально-этическими темами, что делает его интересным лишь очень узкому кругу интеллектуалов.

При том, что для такого типа лент фильм отличает изящная режиссура и чёткая, проникнутая пониманием игра актёров. Это относимтся и к Гурме и Моргану Марину.