Инугами (2001)

Есть на нашей планете места, где время будто замедляет ритм. Мы здесь всё несёмся куда-то, хотим успеть больше, а там люди проводят дни в рутине и созерцании, не торопясь приближать момент истины. Мы будто живём с ними в разных мирах, хотя географически можем находиться в одном месте. Наш мир полон ненужных страстей, каменных стен и того, что кажется нам свершениями. Но всё это не имеет цены там, где волокна тканей так похожи на изгибы дорог, а ястребы кружат в скользящих над горами облаках.

Она живёт именно в таком мире, не пытаясь вырваться из него. День за днём, монотонно, Она творит искусство из земляных даров. Искусство, примиряющее Её с этим местом, с этим миром. Иных в здешних краях быт разъедает, и они сбегают в большой город в мечтах о телевизоре, а Её будто совсем не интересует материальное. Она — одна из рода Бономия, который все вокруг считают проклятыми. Жрецами, вынужденными хранить тайну рода Диких Собак. Но так ли всё на самом деле?

Масадо Харада, мало кому известный за пределами Японии режиссёр, создал кино, которое кто-то из европейцев вряд ли способен оценить адекватно. И даже берлинский Золотой Медведь — скорее, дань чему-то странному и завораживающему, чем истинное понимание. Вам никогда не понять эту культуру, даже если пришлось бы прожить всю жизнь — будто об этом говорит режиссёр. В мире всеохватывающей информации, когда Большой Брат уже не кажется странной придумкой одного писателя, Харада показывает Японию изнутри. И это погружение в спрятанный от посторонних глаз мир поистине удивительно. Там, где совсем недавно еще не было электричества, люди до сих пор боятся камер, считая, что они крадут душу. Кастовая система в прошлом, но кто-то до сих пор не наигрался в самураев. Время как будто остановилось здесь, прислушиваясь к байкам, которые престарелый охотник рассказывает уже, наверно, в сотый раз. Порой лишь течение реки, где Она полоскает рисовую бумагу, напоминает о том, что эти места всё-таки живы — пусть и на грани растворения в истории. Пока другие бегут из этой глуши, боясь обратиться в призраков заброшенного края, Она коротает время, пересчитывая соломинки в татами, когда не удается уснуть. Странные сны преследуют Её и весь род. Сны, когда ощущаешь будто стены сжимаются. Впрочем, сны не бывают плохими или хорошими — они просто просачиваются сквозь трещину в сердце в наш мир. Да и как может быть иначе в месте, где сны составляют большую часть жизни — зачем еще жить, если не для их обсуждения?

И в эту безмятежность врывается Он. Ничего особенного, просто учитель. В Её жизни уже был мужчина, но эта встреча послана откуда-то свыше. У них просто нет шансов избежать пророчества, предсказанного когда-то давно. Впрочем, что им эти сказки прошлого? Он просто смотрит на Неё, старуху для всех остальных, и душа Его наполняется чем-то новым. Клей, гибискус — обычные слова в Её устах кажутся волшебной музыкой, и Он готов слушать Её до конца дней этого мира. И пусть болтают, что Она несёт в себе проклятие древних духов, — всё равно. Её движения подобны порханию бабочки, и даже демон не способен устоять перед этой красотой. Опьяняющая страсть — так уже было, с тех пор люди косо смотрят на Неё, но здесь и сейчас это неважно. Пусть жизнь Её подобна листу рисовой бумаги — изрезана, промыта, высушена и собрана вновь — в кои-то веки в бессмысленном повторении дней появилась надежда. Но людская ненависть провоцирует несчастья, вынуждая, казалось бы, к бегству. Бегству, о котором так мечтаешь, но которого никогда не случится.

Как бежать, если только здесь — один шаг и уже небо? Даже когда другого выхода нет, ты всё равно остаёшься, потому что только здесь ты можешь дышать. Потому что только здесь ты — это ты. И каждый день ты снова и снова молишься о тех, кто ненавидит тебя. Даже осознавая трагическое грядущее, ты не можешь бросить эти места. Не можешь бросить себя. Но когда точка невозврата пройдена, остаётся лишь доиграть свои роли в этом спектакле. Перестать сдерживать духов, выпустить их наружу, позволяя, наконец, сожрать твоих недругов изнутри, сводя с ума. И пусть это будет на твоей совести — это уже не имеет значения, ведь тебя тоже поглотит тьма. Пророчество сбывается, позволяя сгущающемуся туману снова скрыть единственную верную истину этих мест, да и всей нашей жизни: самые страшные демоны — родом не из древних проклятий. Они живут в нас и носят вполне человеческие имена.