Третье чудо (1999)

Вера творит чудеса. Впрочем, обратное утверждение даже более справедливо — чудеса порождают веру. Чем уповать на трансцендентного Бога, проще сотворить себе кумира и тут же обожествить его — лишь бы увидеть сиюминутный результат. На что только не пойдут пройдохи всех мастей в желании завладеть умами и содержимым кошельков легковерных грешников — и вот уже статуи парят в воздухе, иконы плачут кровью, пластиковый Иисус пьет молоко. Аллилуйя! Католическая церковь строго следит за подобными тенденциями, и на переднем крае обороны всегда дежурят готовые по одному слову вступить в бой убийцы — «убийцы чудес».

Фрэнк Шор когда-то был одним из них, одних из лучших, променяв на веру даже любовь. Впрочем, это не так сложно как кажется — куда сложнее, потеряв веру, снова отречься от одиночества ради людей. Время не щадит никого, а с верующих всегда двойной спрос. Стоит задуматься, усомниться, попытаться осмыслить — вера пошатнется, а восстановить её сложнее, чем придти к ней. Поразительно, но единственный, кто воистину познал Бога — Фома, который не поверил в Него. А путь обычного человека много тернистее: мало увидеть чудо — в него нужно еще поверить. Но даже если видел и поверил — чтобы поддерживать веру, чудеса нужно повторять, рассеивая нарождающиеся сомнения. А убийца чудес уже не верит в них и страдает от этого. Ведь разрушать веру — его работа. Но ломая чужое, неизбежно ломаешь и свое. По ночам это не дает покоя — сотни укоряющих взглядов во снах выворачивают собственные остатки веры наизнанку. Но Церкви плевать, какими демонами ты одержим, пока ты её приспешник. Впрочем, это неудивительно, когда даже позади крестов маячат тени нацизма.

Заигрывая с трепетными чувствами в душе зрителя, Агнешка Холланд всё же отстранена и как будто нарочито предвзята — сказываются славянские корни, не иначе. Влагая в уста одного их персонажей пророческое «Я живу в Америке — как я могу верить в чудеса?», режиссер скрывает главный замысел полотном из тумана и музыки — ведь чтобы понять, нужно поверить, а не увидеть. Да, порой очень хочется чтобы Господь показал свое лицо. Но если у него нет лица — что тогда?

Бог не тратит чудеса попусту, но для ищущих Его вокруг всегда есть знаки: кто-то молится на самолеты, кто-то благодарит за внезапную прибыль. Истово верующему даже бомбардировка кажется знаком Божьим — а, может, именно она и является откровением? Всадники апокалипсиса уже занесли карающую длань, но страха нет: ведь про жизнь после смерти знаешь уже на первом курс духовной семинарии. Но это — для тех кто верит. Для скептиков, пусть и облаченных волею судеб в сутаны, чудо всегда останется чем-то непринимаемым. А гордыня и эгоизм способны удержать от поклонения Всевышнему, даже когда своими глазами видишь как бомбы превращаются в голубей. Остается лишь упорствовать во грехе, физически ощущая как рушатся бастионы атеизма, сдавая позиции твоим личным внутренним крестоносцам. Впрочем, кто знает волю Божью — может, всё это лишь очередное испытание? В конце концов, верить или не верить в чудо — личное дело каждого. Точно можно сказать лишь одно — мы всегда в ответе перед своей совестью за сделанный выбор.

Вера в святых — неотъемлемая часть любой религии. Различается только понимание сути. Кто есть святой? Католики настаивают на двух подтвержденных случаях чуда — и да пребудет с тобой святость. В евангелии от Агнешки святой — тот, кто исцеляет, когда молишь о смерти. Ведь истинные чудеса совершаются святыми даже после их смерти, а значит, даже когда остальные отчаялись, надежда одного способна преодолеть общий скептицизм, заразив всех вокруг бациллой веры. Стоит поверить два раза, и третье чудо — подтвержденное или нет — для католиков уже не играет роли. Посыл режиссера зрителю куда более прозаичен, а оттого керигматически стопроцентно более убедителен и точен: возвращение блудного сына к Отцу — это ли не третье, главное из всех, чудо?