Молох (1999)

К дню Победы пересмотрел эту великую ленту, гордость нашего кино. именно с «Молоха» началось безусловное приятие отечественной критикой сокуровского кинематографа, после этой картины уже никто не мог отрицать мастерства постановщика и сценариста, сделавших все возможное, чтобы она получилась максимально зрительской и доступной публике. Насыщенный интереснейшими диалогами, выдающейся визуальной фактурой, блистательной актерской игрой и незаметным, артикулированным монтажом при участии внятной, сдержанной режиссуры, «Молох» стал подлинным триумфом нашего кино в годы тотального безденежья и малокартинья.

Лента Сокурова построена на сказочном, архетипическом противопоставлении Красавицы и Чудовища: уже первая сцена с нагой Евой Браун как бы намекает на заточение, плен прекрасного тела в логове монстра, так же, как и ее танцы на столе и драка-пародия с Гитлером. Виктимизация образа Евы Браун — возможно, смелое допущение Арабова, не имеющее фактологического подтверждения, но вполне логичное, если иметь в виду физическое уродство и ипохондрию Гитлера, закрепощающего, как сказочный монстр, любую красоту. Молохом, кровавым языческим божеством, требующим жертв, выступает здесь не столько сам немецкий тиран, сколько та система насилия и угнетения, которую он создал, метафорой ее и становится его резиденция, похожая на пещеру.

Глубочайшее проникновение Леонида Мозгового в бездны зла, в характер кровавого диктатора, тончайшие пластические и мимические нюансы выстраивают перед нами колоссальный в своем уродстве портрет ничтожества, возведенного на престол. Любопытные факты из жизни Гитлера, такие как вегетарианство, ипохондрия, зависть к Геббельсу, любовь к пошлым анекдотам и сальностям, оголтелое богоборчество и антихристианство используются Арабовым и Сокуровым для того, чтобы объяснить этот парадокс всеобщего поклонения ничтожеству. По мысли создателей «Молоха», окружение Гитлера (Борман, Геббельс, даже рядовые эссэсовцы) ненавидело, презирало и насмехалось над ним, подспудно мечтая о том, чтобы рано или поздно сместить с трона этого маньяка.

Другое дело, что фюрер оказался не так прост: требуя поклонения себе и той системе, которую он выстроил, став языческим идолом для миллионов немцев, он постоянно боялся оказаться в глазах других неполноценным, оттого пытался всеми средствами доказать обратное. Оттого нелепы суждения Гитлера и его подчиненных о новом гармоничном человеке при всем их физическом и психическом уродстве (Геббельса вообще играет актриса (!), подчеркивая этим его мужскую несостоятельность). В «Молохе» бунтует лишь Ева Браун (даже не знаю, подкреплено ли это фактически), как архетип красоты и гармонии, и восстает она против зла, которое всегда агрессивно, хамовато и пошло.

Сокуров и Арабов создали антитезу злу в своем фильме — это всегда хрупкое добро, женщина-жертва или печальный пастор: диалог Гитлера с пастором — вообще ключевой для понимания художественной системы «Молоха». В нем сценарист и режиссер показывают несовместимость добра и зла, христианской гуманности и ницшеанского социал-дарвинизма, объясняют, почему слабое, уродливое ничтожество стало обладать такой властью: ему просто стыдно было быть слабым, было стыдно молиться, просить чего-то у Высшей силы, что однозначно признанию над собой Существа более могущественного. Гитлер и его последователи не хотели быть слабыми, не хотели, чтобы над ними кто-то был, хотели сами быть идолами и богами.

Но слабый человек продолжает оставаться слабым, и Бог над ним никуда не девается, потому эта попытка нацистов ницшеански пыжиться и строить из себя сильных и даже победить смерть (финальная важная фраза Гитлера, опровергаемая Евой Браун) рано или поздно обернулась пшиком: «сильные» трусливо покончили с собой, оставив после себя лишь руины, кровь и бедствия. Лента «Молох» — не столько о Гитлере, она даже не о нацизме и ницшеанстве, сколько о бесовской гордыне всех массовых убийц и преступников, их тщетной попытке преодолеть человеческую экзистенциальную неполноценность, закончившейся их бесславной смертью и проклятием будущих поколения, ибо бытийная неполноценность человека превозмогается лишь в Боге, альтруизме, творении и выпестовывании хрупкого добра, а не в агрессивной мизантропии, кровавой истерии и поклонении языческому идолу войны. Тех, кто отказывается это понимать, ломает сама жизнь, а их следы беспощадно стирает время.

Смерть — это смерть. Её нельзя победить.

Одинокое пребывание Евы в Альпах нарушается приездом её Молоха. Того, ради которого она лепит из себя идеальную атлетку, в духе идеалов времени; ради которого достаёт вечернее платье и туфли на каблуках. Чтобы встретить его Ева спускается в тёмную глубину горы. Это — единственное место, куда лифт везёт без задержки.

Жизнь женщины ограничена периметром каменных стен. Кажется, без Молоха она даже думать не может: «Я, вообще, ничего не знаю. Я не знаю даже, кто с кем воюет», — говорит Ева. А чуть позже произносит: «Отправьте их в Освенцим». И тут уже Молох отвечает: «Я не знаю, что такое Освенцим». И кто здесь становится Молохом для другого?

Но, как бы то ни было, Ева уже принесла в жертву Молоху свою свободу, независимость. Тот хрусталь, что когда-то освещал путь Юнте, поднесён Молоху. Без него Еве уже не найти дороги в скалистых ущельях. Она оказалась в тупике и не находит выхода. А лифт везёт только вниз — так далеко от света.

У Евы не осталось ничего — только жизнь. Лифт снова уносит её в темноту: прощаться с Молохом. Она принесёт ему свою жизнь: Юнта не найдёт больше в горах дороги наверх и сорвётся в пропасть. Женщина и сама это понимает неизбежность этого: «Смерть — это смерть. Её нельзя победить».

Молох же ещё не понимает. Двуликий, как Янус, он, прежде, смотрел на всё ликом Молоха, не зная, что второй — ждёт своего Молоха.

Какую дать оценку этому явлению под названием Гитлер? Как построить его модель и для чего? Чтобы изучить и взять на вооружение? Или чтобы просто констатировать произведенные этим явлением изменения в мире? А может надо научиться бороться с этим, уметь быстро выявлять и уничтожать на корню?

Вот Гитлер в окопе первой мировой войны. У него усы на прусский манер и непрерывно сверлящая мозг книга Ницше — «Так говорил Заратустра». Вот он бежит с донесением в штаб и французская пуля царапает ему ляжку. Что он подумал в этот момент: бог умер и я остался жив только потому, что быстро бежал? Затем происходит газовая атака англичан, и он судорожно цепляясь за первого попавшегося, не видя ничего, покидает поле боя. Что у него на устах — бог умер, а я не убит только потому, что задержал дыхание?

Когда ты на волосок от смерти, когда ты видишь, что снайпер промахнулся самую малость, когда ты остаешься в живых после разрыва гранаты поблизости, а кто-то стоящий рядом был разорван на куски, всегда наступает момент истины, в ходе которого ты однозначно можешь ответить на вопрос — «кто ты».

В фильме «Молох» представлены кадры документальной кинохроники. Немецкий солдат засовывает в сапог парабеллум. За секунду до этого он убил пленного русского. По его глазам видно, что он ищет себе оправдание. Это тоже момент истины. Кто решил — быть или не быть этому человеку. Бог или мой палец? Кадры, показывающие лицо летчика пикирующего бомбардировщика в момент сброса бомбы — есть ли в этот момент у него в голове мысли о чем-то? Скорее всего нет и я думаю, что он выйдя из пике, добираясь до своего аэродрома молился чтоб двигатель не заглох, радиатор не потек, русские не засекли, а потом еще благополучно сесть. Если он не промахнулся, то кто в этом отличился — Бог или что? Ведь в момент сброса бомбы он ни о чем не думал! Да, его руки, ноги функционировали по определенной программе, но ведь и у комара это наблюдается.

Кадры с колонной русских пленных. Если бы можно было следом за ними показать документальные кадры с колонной немецких пленных, то глаз сразу заметит различия. Насколько здоровы русские ребята и как много среди немцев щуплых очкариков. От одной живой массы исходит грубая первобытная физическая сила, а от другой интеллектуальное коварство и подлость.

Что мог бы сказать себе Гитлер, делая рецензию на эту кинохронику о войне на восточном фронте? Я думаю, что он бы констатировал факт — против грубой физической силы русских у него пока нет средств борьбы. Ведь они как мухи — сколько их не убивай, они плодятся снова и снова. Самое противное в них то, что их практически невозможно заставить мыслить по-европейски. Они сотни лет воспитывались азиатским кнутом и миллионы лет были дикарями. Для него это будет безрадостным умозаключением. Кто решил, что властвовать будут они? Ответ может быть только один — Бог. Для фюрера — это момент истины. Он как солдат на поле боя с разорванным животом знает, что скоро умрет. Чем можно скрасить этот медленный, мучительный процесс умирания. Только молитвой и воспоминаниями о радостях жизни. Если рядом лежит еще пара раненных солдат, ожидающих смерти, то их близость позволяет меньше страдать от одиночества. Девятая симфония Бетховена — это то самое обезболивающее, морфий, который так нужен ему в этот момент и только дурные бабы могут этого не понимать.

Муссолини расстреляли, подвесили за ноги и забросали камнями. К японскому императору японцы повернулись спиной. Также как существует история о распятии Иисуса теперь есть история о самоубийстве Гитлера.

Так был ли молох или Сокуров иронизирует? Я думаю, что не было. Молох-Гитлер — это миф, сочиненный многими авторами, начиная от секретарш и заканчивая генералами вермахта. Единственное новое, что этот человек смог преподнести миру — это жестикуляцию во время произнесения речей. Ну а восстановление экономики — это дело рук трудолюбивых немцев. Ну а колоссальные людские затраты на ведение войн — это естественная болезнь европейской цивилизации, которой время от времени надо сделать кровопускание, чтобы дурная кровь вышла. Болезнь эта из-за того, что они слишком много надежд возлагают на науку и перестают любить землю. В этот раз они хотели вырастить расу господ, а так называемых недочеловеков переработать в удобрение. Чья идея? Эта идея была озвучена в романе Олдоса Хаксли (англичанина) «О дивный новый мир» уже в 1932г. Забавно, что в ходе второй мировой войны немцы были преданы англичанами, а те потом еще взяли и ограбили: вывезли из Германии кучу технологий и ценностей. Поистине Европа — это большая семья в которой время от времени кто-то кого-то предает, обворовывает, но потом снова живут все вместе души не чая, рассказывая друг другу какими героями они были.

По тому как люди проводят свободное от работы время можно многое сказать. Показанные в фильме Геббельс и Борман — это единственные кто остался верен фюреру до конца и это единственные люди в его окружении без внутреннего стержня, без яиц. Они конечно понимают, что Гитлер в свои 53 года очень состарился, выжат как лимон. Но они не могут допустить, чтобы этот артист покинул сцену. Кто же тогда будет оправдывать все эти обманы, грабежи и убийства? А старик хочет уйти на покой. Он неспроста любит собак и ненавидит людей. Высоко в горах меньше вони от этих людишек, подносящих документы на подпись. Борман с его железобетонным задом значительно облегчил жизнь фюреру, взяв на себя документооборот. Геббельс с его сиплым голосом снизил нагрузку на голосовые связки Гитлера. Вопрос — почему Гитлер тянул с уходом? Почему не назначил нового фюрера? Да не могло его быть — нового фюрера! Вся эта канитель под названием «нацизм» нисколько не изменила Германию и мир. Теория относительности Эйнштейна и та больше дала миру понимания самих себя.

У женщины есть шестое чувство, безошибочно определяющее жизненный тонус мужика. Если у него не встает, значит стар стал, может только скрипеть. Чем объяснить любовь Евы Браун к Гитлеру? Я думаю только его аскетизмом. Он был весьма сдержан в еде, женщинах, роскоши. Добровольный отказ от многих радостей жизни, в том числе детей — возможно это тот самый случай когда можно сказать «Это не Бог, а я сам так решил».

Нет ничего удивительного в том, что первая полнометражная работа Александра Сокурова была экранизацией рассказов А. Платонова. Могильный холод, которым веет практически от любой картины режиссера, — свидетельство симпатически чуткого внимания автора к загробью, учуянного в прелом, кислом запахе смердящих, потихоньку разлагающихся тел склизкой платоновской вселенной. «Быть нерожденным — великое счастье». Или: «В смерти пожить хочу, истосковался». Этакий некрофилический манифест как пощечина общественному искусу в непременных мутно-зеленых цветофильтрах. Пробираясь в нежилой мир Нави, по-парфюмерьи вынюхивая любимые гнилостные ароматы, Сокуров населяет ненаселяемое, первыми запуская назойливых жужжащих мух как истинных гурманок тошнотворного пира, и оставляет гадкое послевкусие у зрителя — своей нечаянной (и не чаемой — всё же для Канн, как будто) жертвы: точно личинок этих самых мух наелся. Ну, и как?

Размышляя над тем, что такое, собственно, Молох, осознаешь, что дело не в очевидном, однозначном ответе, а в игре, затеянной режиссером с кинореальностью, взятой, конечно, измором. Пресмыкающееся ли, семитский бог ли, требующий человеческих жертв, — главный герой Ади (или просто Гитлер) интересен автору как тело еще живое, но уже не вполне, из сумеречной зоны инобытия вытянутое на сумеречную же пленку и распластанное на кровати со свищом в горле, катаром в кишках и мокрыми подштанниками в ногах. Тело, по которому постановщик-патологоанатом будет изучать дегуманизирующую природу власти. «Когда перед вами нет слушателей, вы превращаетесь в труп», — говорит Ева Браун своему жениху, но говорит с любовью. С той же мерой эмпатии взирает на героя режиссер и осуществляет приближение к объекту по-европейски технично и современно: комкает, мнет, выпукло-вогнутыми линзами искажает кадр — словно прицеливается (перед надрезом?), как тот стрелок-телохранитель в баварских горах, за которым в свою очередь наблюдает другой стрелок, за ним — третий, и так далее. Сокуров иллюзионистки точно подбирает тон, фактуру, освещение, грим. Остраняет действо монотонным переводом немецкой речи персонажей на русский. И, конечно же, интересуется тем, насколько эстетски-идеальное получается у него пространство одного дня 1942 года в летней резиденции нацистского вождя с чудным названием «Орлиное гнездо».

Призрачный Кельштайнхаус, окутанный туманами, скрытый на невероятной высоте от грешной земли, похож одновременно на Вальхаллу, бункер и кафкианский замок, в который наконец-то умудрился попасть землемер К. Внутренний мир души Ади, дом тускл, мраморно-холоден, но роскошен. Сюда фюрер приезжает с гротескной свитой — безмозглым толстяком Борманом и суетливым, андрогинным Геббельсом (в исполнении миниатюрной актрисы), чтобы выкушать «трупного чаю» и черно-бурых щец за изящно сервированным столом, прогуляться по альпийским тропкам на пикник, достойный кисти романтического Фридриха, и порассуждать с философической серьезностью о том, например, почему среди финнов так много сумасшедших и почему у чехов кончики усов всегда смотрят вниз. Сцены из частной жизни великого вождя рисуют фигуру властную, поэтическую, инфернальную, ипохондрическую, а главное — надежно захороненную в глубинах собственной мифологии. Потеряв связь с реальностью, Ади дирижирует на просмотре фильма экранным оркестром, мечтает засадить Украину крапивой, а раков призывает ловить исключительно на мертвых бабушек трехдневной свежести. Приставленный к гению секретарь запишет только то, что нужно, в обыденных жестах и оборванных фразах родится легенда, и, разобранный на атомы психики, фашистский протей ускользнет из цепких рук интерпретаторов, дразня многоликостью: не человек — эпоха, страна, война!

Фантасмагорический образ Гитлера создается в дуэте с его блистательной музой Евой Браун. Начальные кадры с обнаженной нимфой, выбегающей на балкон озорно помахать охранникам и сделать ласточку, завораживают хрупкостью античной красоты, которая должна увянуть, как огромный букет в гостиной. Трагедия преданной фюреру невесты — в невозможности подарить свою любовь невротичному, болезненному существу, возбуждающемуся лишь непристойностями да психологическими качелями. Принципиально отступая от сценария Юрия Арабова, тонко изобразившего нюансы взаимоотношений пары, Сокуров снимает кино не о двух людях — женщине и мужчине, но о красавице и чудовище (женщине и не-человеке), переходя в плоскость, в которой не действуют законы здравого смысла и гуманистического порядка. Фюрер для Евы — ничтожество и гений, убогое тело и великая тайна. Изучая непонятные записи Ади об общей каплевидности, она даже не пытается постичь их смысл. Женская доля — с трепетом ждать телефонного звонка, получить, подобно прислуге, конфетку из рук возлюбленного, при этом бросить ему в глаза правду, которую не решится сказать никто во всем мире. Постепенно умирая в каменном замке, Ева томится от преизбытка жизненных сил, символизируя своей гибкой, упругой фигурой нацистскую эстетику красоты и здоровья, подсмотренную автором у Лени Рифеншталь, и страдает от фатальной бездетности, оказываясь, по сути, главной жертвой немецкого Молоха.

Кажется очень заманчивой мысль о том, что режиссер бессознательно последовал уникальной поэтике «Парфюмера» и создал в образе Гитлера, чуткого, кстати, ко всем запахам, гения зла, подобно Греную, обладающего надличностным даром и потому способного поработить человечество. И тогда цель картины — показать фюрера без диковинной эссенции сверхчеловека, ангельски притягательной для толпы, обезличить демона, изобразив не суть вещей, а кожу вещей: впоследствии Леонид Мозговой так же достоверно, как Гитлера, сыграет Ленина во второй части сокуровской тетралогии власти. Парадокс «Молоха» в том, что веришь фильму, веришь безусловно, но отторжение от увиденного из-за постоянного окунания в воды смерти сильнее. Сонливая, по-тарковски тягомотная стилистика без проблеска надежды засасывает в зеленые пучины некрофилии, переведенной режиссером на постчеловеческий так умело, что поневоле задаешься вопросом: а не Молох ли сам Александр Николаич?

Моисей сказал: не сотвори себе кумира.

Сам Моисей это сказал. О, великий Моисей!

Сокуровские фильмы, как постаревшая подруга, тяжело и неизбежно ложатся на усталую душу. Попользоваться и быстрей забыть. Так и «Молох» опустошает, пожиная остатки чувств. На пепелище разыгрывается эндшпиль с двумя голыми королями, один из которых зритель-романтик, не получивший ни долгожданного света, ни покоя. Второй — кумир миллионов, божество и сатана, фюрер великого Дойчланда и всея Европы, идол, низвергаемый в одночасье.

Если быть точнее, фильм включает один день из жизни Адольфа Алоизовича. Действие происходит в замке, высоко в горах и с окончанием на «штайн», прообразом будущего бункера, тёмного внутри, но райского и радужного снаружи, как пока ещё планы его обитателей. Голая Ева танцует и ждёт Ади со свитой, повара раскладывают яблоки, и, дополняя библейские аллюзии, чистокровные арийцы возводят очи и винтовки горе. Вскоре аналогии дают трещину, ибо свита на поверку оказывается воландовской, притом отнюдь не симпатичной: имбецильный лизоблюд Борман, капризный андрогин Геббельс, и, вишнёвой косточкой на торте, — сам фюрер. Все персонажи скорее серьёзны, комичность образам придают ситуации, в чём немалая заслуга сценаристов (их наградят в Каннах), чего стоит разглядывание в оптический прицел вождя, по-собачьи закапывающего «последствия» вегетарианского пикника. К слову, актёры больших и малых партий отсолировали безупречно.

С анализа типажей пошёл безусловно верный и однобокий взгляд многих кинокритиков, объявивших, что лента суть пародия на абсолютную власть, которая, как известно, развращает абсолютно. Самолюбование, маниловские прожекты, «больше люблю собак» и в довесок, разумеется, паранойя — всей этой башитуркмен атрибутики в фильме хоть ложкой черпай. Притом самого диктатора в кадре мало. Камера избегает прямого взгляда, скользит по лицам женщин, солдат, стыдливо прячется за стёклами и временами даже не попадает в звукоряд, переключаясь на ландшафт с высоты стерхового полёта. Кажется, утопический дух рождается там, внизу, где фюрер не властелин и не Избранный, а лишь квинтэссенция чаяний толпы. Он — Фауст, время — Мефистофель. Правила игры озвучены в диалоге с падре: создать новое бытие или стать чашей, из которой выпьют за него. Апофеоз мистики наступает в эпизодах просмотра гостями военной ленты. Внезапно не человек, а зловещая тень заполняет пространство, дирижируя симфонией мирового кошмара.

Это единственный кадр, где наличествуют война, но та обыденность, с которой Гитлер жуёт протёртый латук и рассуждает о горных козлах, погружает сильнее горящего самолёта. Воображение включает кино внутри кино о событиях и жертвах там, у подножия Горы. Ощущения складываются из мелких деталей интерьера, костюмов, грима; череды невзначай брошенных фраз вроде: «Осве… Освенцим, где это?» Момент, когда насмешка над одураченным вождём оттеняется букетом цветов, что сжигает Ева в топке камина. Глупо, беспричинно, просто так. Сокуровская эстетика вся, сродни этому поступку, собирает тревогу из зарисовок дурной одномоментности. Сухой взгляд почти вертовской камеры, скрытой туманом и болтовнёй, которая изучает события прошлого, а руки дрожат отчего-то сейчас.

Такая реакция подразумевает, что лента готова удивить и выстрелить актом спасительного «силенсио». Хотя, чего скрывать, уже с первых минут взгляд не сходит с главной героини, образа, созданного Еленой Руфановой. Обаятельная и пластичная, подобно Маргарите на балу висельников и убийц, она трагично влюбляется в самого главного из них. Сознание до последнего гонит от себя эту правду, пускай историческую, даже когда все фразы, жесты, поступки Евы стремятся в одну, пустую и мёртвую глазницу пространства. Где-то там разыгрывается и финальный аккорд, произносятся слова, способные смутить всё давно осознавшего зрителя. И тому, скрепя сердце, придётся признать, что если не красота и любовь — слишком высокие смыслы для всей этой истории, то простая, скрашенная соломинкой повседневность и та, не размениваясь на судьбу, способна оживить мертвеца.

В один из весенних дней 1942-го года Адольф Гитлер приезжает в Кельштайн — горный замок «Орлиное гнездо», расположенный в Баварских Альпах. Там страдающего от раковой фобии вождя уже поджидает томящаяся от одиночества любовница Ева Браун. Вымышленный, на первый взгляд, сценарий об амурной связи лидера Третьего рейха, основан на стенограммах, сделанных Пикером, личным секретарем фюрера, и состоит из разговоров Гитлера (порой откровенно абсурдных) на самые разные темы.

Двигательной основой едва обозначенного сюжета становятся асексуальные контакты Адольфа и Евы, в присутствии которой нервные припадки и комплексы мнительного ипохондрика только усиливаются (совсем как у Вуди Аллена). Никакой войны тут нет и в помине, но зато среди прочего можно услышать недоуменный вопрос главного нациста о концлагере Освенцим, о существовании которого он даже не догадывается.

Александр Сокуров, как обычно, верен себе: вновь держит зрителя на длинном поводке, не прибегая к эпатажу и откровенностям, даже при обращении к столь пикантной теме. По этой причине картина может показаться слишком мрачной и даже выморочной, под стать мизантропии главного героя. Но возможно, отсутствие у персонажей простых человеческих чувств как раз предвосхищает агонию нацизма, до которой, правда, ещё остаётся долгих 3 года.

Помимо Гитлера и его любовницы здесь присутствуют — Борман и карикатурный андрогин Йозеф Геббельс, закатывающий истерики супруге. Геббельс, сыгранный актрисой, выглядит злобным карликом — одним из самых отвратительных нацистских идеологов, когда-либо появлявшихся в кино. Все эти фантомы-нелюди помещены в экспрессионистские конструкции, которые делают ленту похожей на кинооперы Висконти, с той разницей, что Сокуров предпочитает Вагнеру музыку Малера.

Фокусирование ключевой идеи на отношениях диктатора и любовницы не облегчает дешифровки смысла происходящего. В фильме происходит своеобразная реабилитация нацистского лидера через интимную сферу, а содержание, как это обычно бывает у Сокурова, становится пасынком формы. Изощренный шумовой фон и изображение, будто обесцвеченное патиной времени (словно на старинной бронзе), производят эффект необычной визуально-акустической медитации.

Как и прежние работы Сокурова, эта тоже оказалась полна сумрачных мыслей о смерти, поэтому здесь не находится места живым эмоциям. Но иррациональное воздействие индивидуального стиля как магнитом притягивает «обращённых», а тем, кто не посвящён в мир авторских исканий, это кино может показаться скучным и болезненно-претенциозным.

Лента Александра Сокурова «Молох» представляет собой довольно интересный взгляд на жизнь одной из самых значимых личностей всего двадцатого века, а именно Адольфа Гитлера. Сокуров один из немногих, кто взглянул на фюрера через призму человечности, а не политики.

Весь сюжет фильма выстроен вокруг одного дня, в течение которого вождь немецкой нации, находясь в альпийском замке занимаясь… чем же он занимается, спросите вы? Может быть отчитывает генералов? Нет. Может изучает карту сражений на западном фронте? Опять мимо. Всё куда проще: в «Молохе» Адольф Гитлер занимается тем же, чем любой другой homo sapiens в повседневной жизни: обедает и ужинает, общается с окружающими его людьми (в первую очередь с Евой Браун и Мартином Борманном), временами капризничает, и многим другим, как и любой человек. В «Молохе» личность Гитлера как будто расщепляется, и зрителю демонстрируется только та часть, что относится к его человеческой натуре, а та политическая часть его личности, которая эксплуатировалась в течение последних шестидесяти с лишним лет, остаётся за кадром. На мой взгляд, это очень смелый шаг со стороны Сокурова. Ведь мы знаем на примере опального Ларса фон Триера, чем может закончиться попытка очеловечить Гитлера в глазах общественности.

Стоит отметить тот факт, что «Молох» был удостоен приза на Каннском кинофестивале за лучший сценарий, а так же был в числе номинантов на Золотую пальмовую ветвь, что уже говорит о том, что эта лента была по достоинству оценена европейским зрителем. На фоне всего этого, мне очень жаль, что такой режиссёр как Сокуров не признан у себя на Родине. Даже сейчас, став триумфатором на Венецианском кинофестивале, его последняя лента «Фауст» совершенно не востребована в российском кинопрокате. И я уж молчу про скандал связанный с игнорированием «Фауста» и выдвижение третьих «Утомлённых солнцем» Никиты Михалкова на Оскар 2012 вопреки всякому здравому смыслу. Мне видится абсурдным такое положение дел в отечественном кинематографе; режиссёры уровня Александра Сокурова должно быть на навес золота, а наши «кинобоссы» приносят их творчество в жертву второсортной кинопродукции.

Напоследок, я настоятельно рекомендую ознакомиться с этой лентой всем тем, кому небезразлична судьба отечественного кинематографа, ибо именно творчество Александра Сокурова является важнейшей составляющей российского кино.

Еще перед началом фильма основная фабула казалась мне довольно понятной — деструктивное и развращающее влияние власти на отдельного человека. Думаю по-другому быть и не может, и чем большей властью обладает человек, тем быстрее он теряет все человеческое, уподобляясь кровавым богам прошлого. Молох. Очень точная аллегория.

Первые кадры задают настроение всего фильма — бледные цвета, туман, парящий в облаках замок. С самого начала создается ощущение оторванности, отрешенности этого места от всего земного, человеческого.

Эта же отрешенность прослеживается и в поведении фюрера — он увлеченно рассказывает гостям о крапиве и раках, дирижирует оркестром во время просмотра фильма (в то время, как танки на марше вызывают у него уныние), находит ежа и кладет его на спящего Бормана. Да что там — даже о существовании Освенцима он не знает! Его планы о развязывании войны с Италией, идеи засадить Украину крапивой — следствие больного, развращенного сознания, развращенного в первую очередь властью, полной и никем не ограниченной.

На его ближайшее окружение — Бормана и Геббельса — без отвращения невозможно смотреть. Чего стоит одно признание Геббельса в своей готовности менять убеждения и взгляды в зависимости от ситуации. Весь фильма с их лиц не сходит фальшивая улыбка. Любое слово фюрера, любая его идея, пусть даже самая бредовая, сопровождаются одобрительными возгласами со стороны элиты Третьего рейха. В чем же причина такого жалкого поведения?

Страх. Страх перед всевластием одного человека, страх, основанный на потребности самосохранения. Мастерство, с которым Сокуров показывает всю эту гниль зрителю неоспоримо.

Особое внимание хочу уделить женским образам в фильме. И не только Еве Браун, но и супруге Геббельса. Обе они, конечно же, глубоко несчастны. У первой есть любовь, но она как бы замкнулась сама на себе, эта любовь ищет и не может найти выход — ведь фюрер ясно дает понять, что не хочет «рыгающих и толпящихся в ванной Гитлеров». У второй же есть и дом и семья, но «любовь по необходимости» — для нее, как и для любой женщины, несчастье.

Фильм и его персонажи пугают. Пугают своей неестественной, я бы даже сказал противоестественной сущностью, безумно далекой от принятых норм гуманности, добра и справедливости.

Не думаю что кино будет интересно всем. Его просмотр требует усилия и понимания. Но ведь именно эти качества и рождают эстетическую ценность кино, придают ему глубину.

'Молох» началь часть тетралогии Александра Сокурова о власти. В этой картине Сокуров обращается к личности одного из самых известных диктаторов истории — Адольфа Гитлера. Сюжет повествования — один день из жизни Гитлера и его любовницы Евы Браун в горной резиденции фюрера в Берхтесгадене. В фильме создана особая атмосфера тени, тумана и музыки, оказывающая гнетущее, подавляющее состояние, впечатление нереальности, т. е. те чувства, которые вспоминали люди находившиеся поблизости от Гитлера. Во время просмотра не можешь избавиться от впечатления странности происходящего, в Берхтесгадене царит аура ненормальности всего состояния, дополняемая наигранной веселостью Евы Браун, лицемерием окружения Гитлера.

Диктатор показан таким, каким он и был без всяких прикрас. Большинству зрителей такой образ Гитлера-обывателя, ипохондрика, отвратительного и потерявшего всякую связь с реальностью человека может показаться невероятным, но он таким и был, особенно оставшись один на один с собой или с Евой. Сокуров, несомненно, тщательно личность Гитлера и сделал фильм максимально достоверным. Великий диктатор предстает вполне ординарным человеком, болтающим всякий вздор и не желающим быть в реальности, хотя в это время идет величайшая война в истории. Картины его отношений с Евой откровенно шокирующие, именно в отношениях с ней во всю свою силу проявляется деструктивизм личности Гитлера. Гитлер и его окружение представляют собой яркую картину деградации и разложения, а лицо фюрера зачастую напоминает маску мертвеца.

Картина, несомненно, не для массового зрителя. Она создана для разбирающихся, хотя бы немного, в личности главного персонажа и его эпохи. Гитлер предстает человеком с «погремушкой из сумасшедших идей и предрассудков» вместо головы, постоянно болтающейся во время его активных действий. Власть Гитлера и нацистов, в которых верили так много людей, кажется абсолютно разлагающей и деградирующей. Человек, втянувший мир в ужаснейшую войну в истории, оказался обычным обывателем, пришедшим к власти путем интриг, демагогии и коварных приемов. Трагической выглядит судьба Евы Браун, которой фатально не повезло полюбить Гитлера. А главную идею фильма, на мой взгляд, лучше всего выразят слова лорда Актона: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно»

9 из 10

«Молох»

Сказать, что фильм странный, значит ничего не сказать. В этом фильме мы видим один день из жизни Гитлера и Евы Браун и весь фильм построен на их взаимоотношениях. Гитлер нам показан не беспощадным тираном, а настоящий человеком, причем человеком, который один ничего не представляет — когда он один или со своей женой он смотрится как то блекло и неинтересно, зато когда у него появляется публика — он снова борец за идеалы, он снова великий диктатор.

Очень правильным было решения снимать весь фильм в таких мрачных декорациях и оттенках. Странно, конечно, но на фоне всего этого ничего, кроме Гитлера и Браун не видно. Да и в кадрах, когда вокруг много людей Сокуров ставит сцену таким образом, что в центре все равно эти двое и остальных актеров просто не замечаешь.

Но главное что есть в фильме — это диалоги между героями — о чести, о долге, о стране, о любви, о смерти…

В общем, чтобы понять то, что я написал — нужно увидеть фильм.

8 из 10

Лучшее кино о Гитлере и гитлеризме. Очередной фильм, который можно озаглавить «Куда приводят мечты». На сей раз они приводят к известным историческим последствиям. В фильме эти последствия не показаны. Ни одного выстрела, не считая кадров военной хроники, которую Ади просматривает на своем Олимпе — в резиденции в Альпах. Эти кадры, собственно, оттеняют картинку, которую создал Шакуров: безмятежную, вялую, расплывающуюся в акварельном тумане пастораль каникул императора. Фюрер несёт чушь «космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить», и, главное, сам в неё верит — потому что возразить ему некому, кроме Евы Браун. В общем, фильм о глобальном вреде иллюзий.

Кино должно понравиться дамам. Ибо они, в первую очередь, в лице Евы Браун, воплощают в картине здоровый реализм и здоровье во всех смыслах — в противопоставление псевдоинтеллектуальным разглагольствованиям о таковом со стороны больного по всем статьям Ади и его ближайших соратников: Геббельса и Бормана. Недаром первые десять минут фильма мы наблюдаем исключительно Еву Браун, беззаботно скачущую по пустой усадьбе голышом во всей своей арийской красе. Таким образом, женщины («дуры набитые», по оценке Гитлера) у Сакурова воплощают простое и естественное добро.

Заглянуть в спальню к Гитлеру — человеку, нравственная деградация которого достигла почти абсолютного предела, может быть очень полезно. Мне, по крайней мере, в своё время это было полезно. Простая истина о том, что нравственный урод — он урод не только в общественной, но и в личной жизни, и страдает от этого, показанная столь наглядно, может образумить многих людей, стремящихся к власти.

Что мы знаем о Молохе? Молох, он же Ваал, есть карфагенский бог, в жертву которому приносили младенцев. Сначала жрец перерезал младенчикам горло, а уже потом трупики клали на жаровню, вмонтированную в статую. При раскопках Карфагена были обнаружены тысячи младенческих скелетов. Самое интересное, что жители Карфагена, в том числе знатные и зажиточные, сами отдавали своих младенцев на убой, когда городу грозило бедствие. Вот такая вот родительская любовь! Прям как у Iron Maiden: bring your daughter to the slaughter!

Одним словом, сравнение Гитлера с Молохом — весьма удачное сравнение. Несмотря на экзистенциальную глубину, фильмы Сокурова не грузят (если зритель хотя бы немного подготовлен, т. е. занимается поисками смысла жизни).

И почему Сокурова сравнивают с Тарковским в смысле «дотягивает он или не дотягивает да мэтра»? По-моему, Сокуров намного переплюнул Тарковского. По крайней мере, его нравственная вменяемость гораздо более очевидна.

Что ещё сказать? Наверное, приблизительно так всё и было, как изобразил Сокуров. Не исключено, что «Молох» будет признан лучшим фильмом за всю его режиссёрскую карьеру.

Прекрасный фильм! Что называется, режиссерский, смотрится на одном дыхании. Гитлер Сокурова — это, прежде всего, человек, со своими комплексами, амбициями, чувствами, но человек. Это и подкупает в фильме, в котором отсутствуют стереотипы, сложившиеся годами и преумноженные многими режиссерами.