Вечная семейка (1997)

Публичное бичевание телевидения стало дурным тоном уже давно. При всей продолжительности процесса, немногие вышли за рамки банального освистывания, еще меньше было тех, кто решался на разумную критику или разностороннее изучение этого феномена. Маршал МакЛюэн, как главный теоретик медиа-арта, посвятил говорящему ящику порядочную часть своих изысканий и весьма в них преуспел. Нам Джун Пайк шагнул дальше — от теории к практике. Его «ТВ-Будда» стал одни из главных критических инструментов препарирования телевизионного медиа. Студия «Четыре градуса [по Цельсию]» сделала ТВ-Будду из каждого зрителя своей яростной «Eikyuu Kazoku».

Созерцательность кино представляет человеческий глаз безжалостным режущим инструментом, способным расправиться с тонкой фильмической тканью не менее холодно и методично, чем бритва расправляется со зрачком. Еще задолго до попытки «Drawn Together» сымитировать критику на телевизионные шоу в реальном времени Кодзи Моримото сделал за двадцать восемь минут больше, чем действующий в однообразной плоскости физиологической сатиры американский абсурдный опус — за три сезона.

Как и все четырехградусные работы, «Eikyuu Kazoku» абсолютно консистентен и действует тонко. Несгибаемый индивидуальный стиль узнаваем и не вписывается в рамки какого-либо из классических стилей. Персонажи не попадают ни в одну из принятых типологий. Каждый характер принадлежит собственному экранному времени и кадровому пространству, вырываясь за его пределы только в постпроцессах разума зрителя. Стремительный клиповый монтаж прямо отсылает к опыту восприятия телевизионных постановок. Увесистый подкислоченный техно-OST не дает спуска.

Разрез произведен. Его края аккуратно раздвинуты в стороны, ватные тампоны вобрали в себя весь возможный красный цвет. Там мы видим себя. ТВ-Будду. Главный предшественник-и-последователь студии «Четыре градуса» Сатоши Кон тоже часто обращался к смешению реального и ирреального, которое сопутствует погружению в медийную симуляцию действительности. Своеобразный дуэт Кона и Моримото обязывает зрителя через экран смотреть в самого себя.

Первый же представитель телестудии дважды за минуту заявляет, что не является Франциском Хавьером. Это элиминирует мессианскую сущность массовой телевизионной культуры, является авторским жестом отвержения проповеднических функций предлагаемого продукта. Тем не менее, все признаки языческого культа налицо. Ежедневное поклонение изображениям, тотемные столбы рекламных щитов и ритуальные пляски вокруг костра, исполняемые работниками проекта в химерических одеждах в своей сумме противоречат контр-теософскому посылу первых мгновений эфира.

Каждый микроэпизод завершается воронкой смыва изображения в унитаз. Первая часть оканчивается канализационным катаклизмом, для разрешение которого продюсеры предложили вантуз. Триединство героев, зрителя и ТВ-Будды покидает закрытое пространство многострадальной квартиры через Главный вход и устремляется вниз с высоты вавилонской телебашни на поиски истинных себя, не обремененных фальшивыми личинами.

По прибытию с небес на землю первый из вопросов озвучен хором: «Ты кто?». Травматичность покидания воздушного замка искусственной реальности запускает механизм самоидентификации в условиях агрессивной среды, переполненной рекламными плакатами и слоганами, изображениями и текстами, дающими стопроцентно точный и утвердительный ответ на этот вопрос. «Ты — человек из телевизора». «Ты успешен, здоров, богат». «У тебя хорошая машина, квартира и полноценная семья». «Ты — звезда!».

Поэтому, кризис телевизионной культуры, не способной вечером пятницы на площади в семь десятков каналов предложить что-то более интересное, нежели повтор матча «Бордо» и «Монпелье» — не более чем кризис отдельно взятого Эго, загнанного в угол иррациональностью Ид и избалованного неумеренным потреблением медиа.