Взгляд Одиссея (1995)

Величайшее художественное достижение Теодороса Ангелопулоса, один из самых сложных и концептуально наполненных фильмов 1990-х «Взгляд Одиссея» на удивление легко и быстро смотрится, несмотря на то, что идет почти три часа. Такое впечатление он производит во многом благодаря чрезвычайно событийному повествованию и самому жанру фильма-путешествия, ставшему популярным в мировом кино с легкой руки Вендерса и Херцога. Движение в пространстве становится для главного героя и зрителя движением еще и во времени (правда, лишь дважды нарратив проваливается в прошлое – в начало ХХ века и в 1945 год), путешествием-поиском первого, чистого, неоскверненного взгляда, той утраченной невинности в восприятии мира, которым, по мысли героя, обладал кинематограф начала века. Однако, обрести эту утраченную невинность взгляда спустя век, искалеченный войнами и насилием, оказывается невозможно. Собственно именно об обретении героем этой мудрости и фильм Ангелопулоса.

Путешествуя из Афин в Скопье, оттуда в Белград, герой Кейтеля (кстати, сложнейшая актерская работа, блестяще выполненная) оказывается в эпицентре европейской трагедии конца ХХ века – в изувеченном Сараево. Можно сказать, что ХХ век начался выстрелом в Сараево, там же он и закончился. Именно там безымянный герой Кейтеля находит то, что искал – три короткометражных фильма начала ХХ века, однако, находка оборачивается обманом и ловушкой: Ангелопулос снимает сцену массового убийства в тумане, так что ни герой Кейтеля, ни зритель ничего не видит. Подобным образом и искомые фильмы оказываются обманом, будучи не способны запечатлеть мир без крови и насилия. «Взгляд Одиссея» - о невозможности Европой обретения своих корней, не оскверненных насилием и войной, это фильм о том, что даже кинематограф, в который мы верим, верят герои Кейтеля и Юзефсона, верит сам Ангелопулос, не может показать то, что выламывается за границы кадра своей чудовищностью.

По этой причине, на мой взгляд, картина греческого режиссера говорит о войне на Балканах в конце ХХ века больше и глубже, чем буффонадный фарс Кустурицы «Андеграунд» (хороший фильм, но подобный трагикомический взгляд на войну сомнителен), потому что рассматривает ее как вестницу конца истории, как эмблему всеевропейского апокалипсиса. Кино не всесильно, как не всесильно любое искусство, в том числе музыка и театр (в туманном Сараево выступает уличный оркестр и бродячие актерские труппы), мелодии Караиндроу, как всегда масштабны, величественны и трагичны. Демонтированный памятник Ленину, который везут по реке в одном из эпизодов в неизвестном направлении – еще одна примета конца истории: мертвый артефакт говорит о гибели любой идеологии в апокалиптическом контексте.

«Взгляд Одиссея» - взгляд не просто путешественника, но режиссера-путешественника, не зря он трижды влюбляется по сути дела в одну и ту же женщину (одна актриса играет сразу три роли) и постоянно ее теряет. Неспособность обрести дом, покой в пространстве, постоянное скитание героя Кейтеля объясняются тем, что он жаждет обрести покой в своем искусстве – в кино. Три утерянные короткометражки становятся для него тем потерянным раем, который он жаждет обрести: но в финале мы видим, что они пусты, утраченной невинности европейской цивилизации не существует, ибо мир всегда был отравлен войной, кровью и насилием.

Пессимизм Ангелопулоса, дерзнувшего почти час экранного времени снимать в разрушенном Сараево, где еще шли боевые действия, - это глобальный пессимизм, но помноженный на мужество: да, кино бессильно, не способно выразить трагедию западной цивилизации, не может показать то, что превосходит своим нечеловеческим ужасом границы любого искусства. Однако, оно может следовать за этой цивилизацией на ее самоубийственном пути, оно способно стать ее тенью, тем Одиссеем, взгляд которого выражает мировую скорбь от человеческого несовершенства.

После 35-ти лет отсутствия в Грецию возвращается знаменитый местный кинорежиссёр. И сразу после шумной премьеры на родине своего последнего творения он неожиданно отправляется в путешествие по Балканам с целью отыскать три кинофрагмента режиссёра Янакиса, которые предположительно могут являться первыми греческими фильмами. Опасная одиссея (по обыкновению ключевой сюжетообразующий мотив у Ангелопулоса) может рассматриваться как путешествие героя в поисках утраченного времени, или, буквально, по Тарковскому — запечатленного на пропавших плёнках.

В грозящей гибелью поездке новоявленный Улисс (латинская форма имени Одиссей — отсюда разночтения в переводе названия) уподобляется своему мифологическому предшественнику. И в этом смысле Балканская война может запросто сыграть роль Троянской, хотя Ангелопулос не задается целью находить прямые аналогии. Балканы, один из главных очагов напряженности в Европе конца ХХ века, стали натурной площадкой сразу для нескольких значительных фильмов середины 1990-х годов. В 1994-м появилась притча «Перед дождем», через год «Подполье» и «Взгляд Одиссея». Все они, в той или иной степени, отражают трагедию балканских народов, которая началась выстрелом в Сараево и растянулась почти на целое столетие.

В который раз обращаясь к античному наследию, теперь интерпретируя путешествия Одиссея, главный греческий режиссёр создает вариацию эсхатологического мифа, ещё одну историю о конце света, но здесь всё же оставляющую надежду на спасение человечества. В фильме, который длится без малого три часа (что, впрочем, не является для лент Ангелопулоса рекордом продолжительности), метафорическая образность и эпическая трактовка времени хоть и характеризуют авторский стиль, но выглядят, скорее, тяжеловесными. Глубокое дыхание часто подменяется самоцитатами, готовыми распасться на визуальные банальности.

Если в картине «Пейзаж в тумане» (1988) волны океана выбрасывали на побережье гигантский указующий перст, то на этот раз Ангелопулос довольно долго показывает огромную статую Ленина, с некоторых пор уже утратившую свой символический смысл. То же самое происходит и с вербальным наполнением. Фразы, вложенные в уста героев: «Греция умирает», «Всё начинается ниоткуда и кончается нигде», «Конец — это начало», — звучат, мягко выражаясь, претенциозно. Путешествие Одиссея по временным кругам уже не выглядит откровением, как бы регулярно не обращался он к судьбоносным моментам прошлого.

Ни одну из ретроспекций нельзя трактовать однозначно, поскольку реальность и видения героя всякий раз без монтажных склеек сливаются в единое целое: персонажи прошлой жизни Одиссея перемещаются в настоящее и так же свободно его покидают. В то же время лишь пунктиром прочерченная любовная линия прорывает холодность и умозрительность повествования живыми эмоциями, в общем-то, не характерными для Ангелопулоса. Начиная со спонтанного знакомства, когда Улисс увлекает за собой женщину, стоя на подножке набирающего скорость поезда, и заканчивая горькой развязкой, когда он в полном отчаянии признаётся ей, что больше не способен любить…

В контексте творчества греческого режиссёра этот фильм следует считать скорее кризисным, хотя он всерьёз претендовал с ним на золото Каннского фестиваля. И всё-таки надо отдать должное «греческому Тарковскому», который всегда работал без оглядки на капризную моду, с завидной регулярностью вживляя в сюжеты ХХ века уже давно апробированную античную мифологию.

Прекрасный фильм! Фильм который проникает внутрь, оставляет Там мысли, чувства, боль, радость — Все. Картина длится 3 часа, но все это время пролетает практически незаметно, погружаешься в мир созданный Тео. Местами, прерванная сюжетная линия несколько обескураживает, но поймав ход мысли чувствуешь все переживания А именно благодаря этому разрыву линии.

Фильм далеко не для всех, чем то по настроению похож на «Ностальгию» Тарковского.