Сестра сна (1995)

Я хочу, чтобы ты играл так же, как Иллиас.

А потом ушел домой.

Я хочу, чтобы ты стал звуками,

музыкой, душой.

Всё прошлое: любовь, измена, разлука

и то озарение на плоском камне…

Исцеление? Сумасшествие? Созидание иль разруха?

Сыграй мне!

Снятый в близкой фильмам Вернера Херцога манере «Спящий брат» рассказывает нам историю одаренного гением музыки и гением жизни юноши из глухой немецкой провинции. От первого до последнего вздоха. Становление, развитие, познание и самовоплощение. Но «Спящий брат» не есть лишь история одного человека. Нет. Здесь нравы. Здесь философия. Социальные проблемы. Палитра шокирующих, вызывающих жалость или отторжение образов и ситуаций. Жизнь?

И пройдя чрез недолгое многое,

Не сомкнуть очей больше.

Устремив взор в бесконечное,

Улыбнуться. Ибо всё уже было.

Кто порождает кого: гений музыку, или музыка — гения?

Это вечный коловрат соответствий двух неотделимых друг от друга существ — гения и музыки. Да, именно музыка является существом. Ни человеком, ни даже образным подобием зверя, а неким существом, квинтэссенцией всего сущего, символом хаотичного начала. Ведь, как известно, «сначала был Хаос, потом появился рассудок, и навел везде порядок» (Ф. Ницше).

Бесконечно можно рассуждать о художественной ценности и идейности данной картины. В полноте образов и дыхании эпохи, во флейтах, свистах, тишине, дуновениях альпийского ветра, маниакальных глазах гения-безумца, — во всем блещет завершенность. Нет проблеска фальшивости. Это то, во что действительно веришь, то, куда необратимо падаешь, садясь за просмотр, забывая свое текущее место и предназначение. Ты — бесплотный дух, парящий и наблюдающий Его. Всеобъемлющее око, что созерцает.

Основной мотив, что проскальзывает на протяжении всей картины — Музыка, не только как движущая сила искусства, но и как движитель всего. Да, гений встретил много непонимания, но стоило ему сесть за орган, как музыка покорила его недалеких скупых на мысли сожителей. Все они, словно новоиспеченные безумцы, пускали в себя его звуки. Кто-то узрел в ней, музыке, извергаемой настроенным на лад художника инструментом, божественное начало; кто-то был преисполнен гордости за того, кого раньше окунал в грязь лицом; кто-то просто блаженно вкушал мистерии звуков.

Слабо затронутой и неясной остается для меня линия отношений гения и его отца. Как известно, он — бастард — родившейся от связи матери с безумцем, анархистом-отшельником, жившим неподалеку от их селения. Всю свою сознательную жизнь гений был осведомлен о своем рождении, но ни разу на протяжении фильма я не почувствовала той теплоты, которая должна быть между отцом и сыном. Тем более между отцом и сыном, близкими по духу — художниками от природы, безумцами, непринятыми. Отец, неоднократно срывавший серую мессу своими рассуждениями о природе и о боге, о том, что все те, кто находится внутри этого обветшалого здания, ищут бога не там. Они, скудные люди, должны искать его в природе. Единственное, что сын взял от отца — это высказанный им принцип «те, кто любит, не спят». И это стало его фатальным концом, ведь именно гений нес еще одну очень важную идею — человек делает себя сам. Это ярко видно в той сцене, когда он силой мысли заставляет птиц кричать хором в тишине Альп. «И тогда я понял: я умею все» — говорил он.

Линия односторонней гомосексуальной любви лучшего друга к гению — важное место картины. Многие могут подумать об этом и брезгливо поморщится. Но именно здесь нет совершенно ничего плотского, что так попирается и осуждается в наше время. Сама что ни есть чистая любовь. Скорее даже магнетизм слабого к сильному. Гений служил своеобразной подпиткой и надеждой, за которой другу хотелось следовать, следовать всегда.

Интересным является еще и такой момент, как понятие религиозности у городских и сельских жителей того времени. Моим наблюдением смею заметить, что время «ответа» слушателей на музыку гения разительно колебалось, когда он играл для односельчан, и когда выступал в огромном соборе в городе. Это объясняется вернее всего простотой построения сознания грубого деревенского человека, и тонкой образованностью, а, может, скорее скептицизмом городского жителя. Тогда как музыка затронула односельчан гения почти сразу, для «встревоженности» чувств городских слушателей понадобилось пройти некую черту, когда скептицизм, порождаемый внешним видом, неотесанностью, и попиранием классических канонов гением, сменился уже знакомым нам безумством первобытного единства толпы и музыки.

Почему я не называю гения по имени? С моей точки зрения, гений в фильме не есть собой какая-то отдельно взятая личность, а является аллюзией на абсолютного Гения, Творца, который, избирая разные облики, приходит, чтобы резко осветить все, а потом надолго погаснуть.

Цитата «Гении уходят рано» еще раз подтверждается фильмом, где творец умирает по собственной, и, исходя из этого, высшей воле.

Фильм действительно шикарный — по музыке, по операторской работе, по всему прочему.

Прекрасно снятая в декорациях средневековья философская притча, притча о человеке, Боге и конечно — любви.

Должен уточнить, что средневековье здесь вовсе не декорация, а детально и подробно описанная жизнь.

Вообще фильм — я бы сказал, воплощение немецкого религиозного духа.

Духа искреннего стремления к правде.

Смотреть. Думать. Пересматривать.

Фильм смотрел очень давно на кассете, но впечатление осталось от просмотра на всю жизнь. Фильм снят как короткая симфония жизни. В глухой, горной, средневековой, немецкой деревушке рождается необычный ребенок, который наделен идеальным слухом. Нет, даже не слухом, каким-то доселе неизвестным чувством способным соединять стрекотание кузнечиков, журчание ручья, плеск рыбы, стук сердца в волшебную, неповторимую музыку. Музыку способную выкрашивать нелегкую жизнь главного героя в фантастические картины. Органная музыка в фильме просто божественна. Фильм смотреть обязательно!