Непослушный Бабби (1993)

Непослушный Бабби, Бабби-бой, Бабби, Бабби, Бабби, дрянной гадкий мальчишка! Ты все еще помнишь шершавый теплый язык своей матери, ласкавший тебя длинными темными ночами? Ее густо намазанный кровавой помадой рот, лизавший твой заостренный бугорок, все еще помнит терпкий вкус твоей спермы. Она любила тебя, да, она так тебя любила, что порой даже сама забывала, что ты ее сын, а не ее мужчина. Она любила ночной трах, под вой собак и стон сирен, в сиреневых отблесках дальних кафе и под оглушительный шум шоссе. Трах с тобой, и Бабби был не против. Бабби был никогда не против. Ты помнишь большой мир маленькой комнаты, где ты обитал, укутанный пледом? Мир, сотканный из странных снов, щенячих восторгов и воздуха, которого всегда было мало. Это был твой личный мир, твой персональный Эдем, но это был все-таки маленький мир. Бабби, Бабби, Бабби, перешедший красную черту возраста Христа, с разумом дитяти и скособоченной моралью, покидает пределы уютного затворничества. Сейчас. Сразу. И в этой своей маргинальной свободе он прекрасен.

Обладатель спецприза ФИПРЕССИ на Венецианском кинофестивале 1993 года, четвертая по счету полнометражная режиссерская работа голландца Рольфа Де Хира, в котором не умерли Йос Стеллинг и Пол Верховен, снятая, между тем, в далекой Австралии, фильм «Непослушный Бабби» физиологичен до омерзения и натуралистичен до отвращения. Рольф Де Хир, для которого этот более чем нестандартный и жуткий фильм стал прорывом в более широкое пространство всего европейского авторского кино, бесспорно, стремился зарифмовать в рамках довольно линейного нарратива картины, представляющей из себя помесь психопатологического триллера, черной комедии, анархистской и духоборческой драмы, фильма ужасов и притчи в стиле роуд-муви, мотивы изысканий шокирующих реалистов Герарда Реве(элементы «Матери и сына» проступают в картине отчетливыми отпечатками) и Виллема Фредерика Херманса, преобразуя «ревизм» с его доминирующей темой сакральных жертвоприношений и ритуальных самобичеваний в тотальный абсурдизм, нигилизм и ревизионизм, умноженный во сто крат на идеи Ницше, Кьеркегора и, само собой, Фрейда, без которого вообще голландский кинематограф невозможен априори быть. «Непослушный Бабби» с его главным слабоумным героем-антигероем, в котором грязь и чистота слились в парадоксальном dance macabre, является завершающим этапом кинематографического освобождения от любых сковывающих рамок во всем послевоенном голландском кино, начатом еще Полом Верховеном в 70-х годах ХХ века(одновременно со всем миром почти, но только голландцы распрощались с либертинажем и прочей наносной порнокуртуазностью на излете века нынешнего, а Де Хир из физиолога и гинеколога от Цейса успешно переквалифицировался в антрополога, исследующего древние племена не в духе Деодато, а скорее Аттенборо), придавшем привычным эксплуатационным темам секса и насилия дух мачизма и витализма, помимо привычного натурализма на грани. Рольф Де Хир оказался способным учеником, который, вобрав все изыскания более зрелых мастеров, в «Непослушном Бабби», как и Верховен в «Основном инстинкте», выдал нарочито броский манифест времени и безвременья, с легкостью говоря со зрителем языком табу и придавая им в то же время привкус рутинности, обыденности, привычности. Облекая при этом в удобоваримые кинематографические формы постмодернистских реприз, лапидарных высказываний, метких формул, выводящих образ этакого вихрастого «героя нашего времени», существующего и в пограничье, и в безграничье. Свободном и опасном не менее, чем Микки из «Прирожденных убийц». А свою Мэллори Бабби все равно найдет очень скоро. Гипертрофированность и гиперреализм в картине становятся всего лишь формой, играющей на содержание в ней не меньший профит, чем в сходном по фабуле «Клыке» грека Лантимоса, вышедшем намного позже и по сути опоздавшем на поезд блевотной реалистической порнографии и актуальной чернухи с бытовухой. Хотя именно последними в «Непослушном Бабби» почти не пахнет. Как и Паланик, и Ирвин Уэлш, и Брет Истон Эллис, и Реве с Жене, Де Хир склонен эстетизировать грязь, склонен к ненарочитому превращению грехопадения и вообще падения в норму, делая из беса сущего сучьего ангела, который просто хочет любить весь мир и себя в нем. И плевать, что родители удушены плотной целлофановой пленкой, а сам он полный социопат и кретин. Но Бабби, тем не менее, на фоне обычных людей, в картине присутствующих лишь номинально, на периферии, смотрится как часть нормы, а не нарушитель баланса, как сама Мораль в сугубо имморализированном пространстве.

Впрочем, натурализм в «Бабби» выражается не столько в демонстрации экстравазатного членовредительства(хотя и не без этого, естественно), сколь в сладостном, практически бесконечном и беззаботном упивании девиациями, сбитыми пределами привычных норм существования людских единиц, упоением нигилизмом, анархизмом и самоотверженной отверженностью одного ее крайне самобытного представителя — парня Бабби, который по вине собственных не вполне вменяемых родителей оказался замкнут в пространстве родимой вотчины, белого света почти не видывал, а если и видел — то только мельком. Маргинал и отщепенец, Бабби тем не менее становится для режиссера главным идейным стержнем, выразителем доминирующей авторской мысли о полной свободе воли в мире, где и сама свобода вообще стала чем-то эфемерным, существующим лишь в легендах и мифах. Не прошлого, но уже настоящего.

Непослушный Бабби, Бабби-бой, Бабби, Бабби, Бабби, дрянной гадкий мальчишка! Ты все еще помнишь шершавый теплый язык своей матери, ласкавший тебя длинными темными ночами? Ее густо намазанный кровавой помадой рот, лизавший твой заостренный бугорок, все еще помнит терпкий вкус твоей спермы. Она любила тебя, да, она так тебя любила, что порой даже сама забывала, что ты ее сын, а не ее мужчина. Она любила ночной трах, под вой собак и стон сирен, в сиреневых отблесках дальних кафе и под оглушительный шум шоссе. Трах с тобой, и Бабби был не против. Бабби был никогда не против. Ты помнишь большой мир маленькой комнаты, где ты обитал, укутанный пледом? Мир, сотканный из странных снов, щенячих восторгов и воздуха, которого всегда было мало. Это был твой личный мир, твой персональный Эдем, но это был все-таки маленький мир. Бабби, Бабби, Бабби, перешедший красную черту возраста Христа, с разумом дитяти и скособоченной моралью, покидает пределы уютного затворничества. Сейчас. Сразу. И в этой своей маргинальной свободе он прекрасен.

Обладатель спецприза ФИПРЕССИ на Венецианском кинофестивале 1993 года, четвертая по счету полнометражная режиссерская работа голландца Рольфа Де Хира, в котором не умерли Йос Стеллинг и Пол Верховен, снятая, между тем, в далекой Австралии, фильм «Непослушный Бабби» физиологичен до омерзения и натуралистичен до отвращения. Рольф Де Хир, для которого этот более чем нестандартный и жуткий фильм стал прорывом в более широкое пространство всего европейского авторского кино, бесспорно, стремился зарифмовать в рамках довольно линейного нарратива картины, представляющей из себя помесь психопатологического триллера, черной комедии, анархистской и духоборческой драмы, фильма ужасов и притчи в стиле роуд-муви, мотивы изысканий шокирующих реалистов Герарда Реве(элементы «Матери и сына» проступают в картине отчетливыми отпечатками) и Виллема Фредерика Херманса, преобразуя «ревизм» с его доминирующей темой сакральных жертвоприношений и ритуальных самобичеваний в тотальный абсурдизм, нигилизм и ревизионизм, умноженный во сто крат на идеи Ницше, Кьеркегора и, само собой, Фрейда, без которого вообще голландский кинематограф невозможен априори быть.

«Непослушный Бабби» с его главным слабоумным героем-антигероем, в котором грязь и чистота слились в парадоксальном dance macabre, является завершающим этапом кинематографического освобождения от любых сковывающих рамок во всем послевоенном голландском кино, начатом еще Полом Верховеном в 70-х годах ХХ века(одновременно со всем миром почти, но только голландцы распрощались с либертинажем и прочей наносной порнокуртуазностью на излете века нынешнего, а Де Хир из физиолога и гинеколога от Цейса успешно переквалифицировался в антрополога, исследующего древние племена не в духе Деодато, а скорее Аттенборо), придавшем привычным эксплуатационным темам секса и насилия дух мачизма и витализма, помимо привычного натурализма на грани. Рольф Де Хир оказался способным учеником, который, вобрав все изыскания более зрелых мастеров, в «Непослушном Бабби», как и Верховен в «Основном инстинкте», выдал нарочито броский манифест времени и безвременья, с легкостью говоря со зрителем языком табу и придавая им в то же время привкус рутинности, обыденности, привычности. Облекая при этом в удобоваримые кинематографические формы постмодернистских реприз, лапидарных высказываний, метких формул, выводящих образ этакого вихрастого «героя нашего времени», существующего и в пограничье, и в безграничье. Свободном и опасном не менее, чем Микки из «Прирожденных убийц». А свою Мэллори Бабби все равно найдет очень скоро. Гипертрофированность и гиперреализм в картине становятся всего лишь формой, играющей на содержание в ней не меньший профит, чем в сходном по фабуле «Клыке» грека Лантимоса, вышедшем намного позже и по сути опоздавшем на поезд блевотной реалистической порнографии и актуальной чернухи с бытовухой. Хотя именно последними в «Непослушном Бабби» почти не пахнет. Как и Паланик, и Ирвин Уэлш, и Брет Истон Эллис, и Реве с Жене, Де Хир склонен эстетизировать грязь, склонен к ненарочитому превращению грехопадения и вообще падения в норму, делая из беса сущего сучьего ангела, который просто хочет любить весь мир и себя в нем. И плевать, что родители удушены плотной целлофановой пленкой, а сам он полный социопат и кретин. Но Бабби, тем не менее, на фоне обычных людей, в картине присутствующих лишь номинально, на периферии, смотрится как часть нормы, а не нарушитель баланса, как сама Мораль в сугубо имморализированном пространстве.

Впрочем, натурализм в «Бабби» выражается не столько в демонстрации экстравазатного членовредительства(хотя и не без этого, естественно), сколь в сладостном, практически бесконечном и беззаботном упивании девиациями, сбитыми пределами привычных норм существования людских единиц, упоением нигилизмом, анархизмом и самоотверженной отверженностью одного ее крайне самобытного представителя — парня Бабби, который по вине собственных не вполне вменяемых родителей оказался замкнут в пространстве родимой вотчины, белого света почти не видывал, а если и видел — то только мельком. Маргинал и отщепенец, Бабби тем не менее становится для режиссера главным идейным стержнем, выразителем доминирующей авторской мысли о полной свободе воли в мире, где и сама свобода вообще стала чем-то эфемерным, существующим лишь в легендах и мифах. Не прошлого, но уже настоящего.

10 из 10

Об этом фильме действительно стоит написать. Экстраординарный, шокирующий, экспериментальный, смешной, грустный фильм о великовозрастном ребенке Бабби после первого просмотра вызвал очень противоречивые чувства. Его нельзя было никак измерить стандартной линейкой, просто потому, что прежде я не видел ничего подобного. Нет, конечно, отдельные элементы были в разном кино и до этого, но чтобы всё сразу в одном фильме, причем именно так, никогда. При этом фильм сразу окунает зрителя в настоящий мрак и беспросветность. Самые жуткие полчаса, что можно представить. Уверен, многие не вытерпят и вырубят фильм по-быстрому. И скорее всего сильно пожалеют. Ведь это очень светлая история о любви к жизни.

Бабби — 35-летний внебрачный сын нищей алкоголички, которая воспитала его богобоязненным и послушным сынком. За 35 лет он так ни разу и не побывал за пределами маленькой серой квартирки по полу которой бродят огромные тараканы. И хотя по возрасту он уже вполне себе взрослый, ум у него остался детским, да и все эти 35 лет в нём только воспитывался вечный ребенок. Он очень боится свою мать, но еще больше боится Иисуса Христа, чьим распятием его постоянно пугает мать. «Сиди смирно, если я не убью тебя, то Господь тебя покарает, уж точно!» Однажды в семью возвращается блудный отец, вечно пьяный бывший священник, который и не подозревал, что у него есть такой великовозрастный сынок. Он вторгается в устоявшийся уклад мира Бабби. Он больше не будет таким, как прежде. В приступе детской игры, он убивает своих «родителей» и выходит в большой мир.

Оказавшись в новом мире за пределами своей квартиры он начинает видеть всю прелесть жизни. Ведь мир прекрасен, каким бы он ни был. Он встречает людей из «Армии спасения», которые накормили его, впервые в жизни видит детей, встречает разных людей. Так же он встречает много ненависти, сквернословия, жестокости. Но главное, что он слышит и это его по-настоящему преображает — это музыка. Она его манит. Именно музыка делает его человеком. И тут стоит добавить одну техническую деталь. Звук записывался с двух микрофонов, закрепленных на ушах Николаса Хоупа, потому зритель слышит то, что слышит и герой фильма. В итоге звук немного резковатый, но при этом совершенно естественный. Возвращаясь к сюжету, отмечу, что лучшими друзьями Бабби в итоге стали неудачливые рок-музыканты на чьи концерты никто не ходит. Они смогли увидеть в этом «большом ребенке» тягу к музыке, хотя он был довольно эктраординарен. Сами то они тоже не были обычными людьми, живя в грузовичке, который путешествует от одного музыкального клуба к другому. Ну и нельзя забывать полную женщину с говорящим именем Энджел, которую полюбил Бабби, но её история оказалась слишком похожей на историю Бабби.

Первоначально Рольф де Хеер хотел снять начальный 35-минутный эпизод в стандартном формате (4:3) для создания ощущения полной клаустрофобии у зрителя, но испугался, так как фильм и так вышел довольно шокирующим. Вообще с технической стороны это действительно экспериментальная работа. Кроме необычного способа для записи звука, надо отметить, что над фильмом работало 32 оператора-постановщика. По режиссёрской идее каждое новое место, которое посещал Бабби должен был снять другой оператор. Тем самым создавая уникальность интерьера для Бабби и передавая новые ощущения от посещения нового места уже у зрителя. А Николас Хоуп согласился на довольно экстремальную роль после которой можно, как стать звездой, так и загубить всю карьеру раз и навсегда. Ну а сама лента получила «Специальный приз Венецианского кинофестиваля».

Да из этого описания сложно понять, что это за кино. Потому я вынужден раскрыть еще одну сюжетную деталь. Это настоящее гуманистическое и, одновременно, богоборческое кино. Оно наполнено, несмотря на довольно жесткие моменты, любовью к жизни. Бабби видит не просто большой и огромный мир, он видит мир, который одновременно веселый и трагичный, добрый и злой, узнает, что такое любовь и ненависть, жизнь и смерть. И именно это многообразие является самым прекрасным для него. В фильме при этом есть два прекраснейших монолога на тему религии. Первый произносится на электростанции. Ученый говорит, что нет никакого Бога, это глупо. Даже людей нет. Есть только наборы молекул и атомов, которые составляют сложные механизмы. И люди не умирают. Они не могут умереть. Это всего лишь атомы перестраиваются под новую модель. Потому люди обязаны проклинать Бога. Потому что нет никого со сверхъестественными способностями, кто им поможет в этой жизни. Нужно посылать Бога в задницу каждый день. Только тогда человек сможет понять, кто он есть на самом деле. А второй монолог посвящен религиозной вражде, хотя мир прекрасен тем, что в нём живут разные люди, потому не нужно подавлять и уничтожать кого-то, только потому, что он не похож на тебя. Ведь прекрасно именно многообразие жизни.

Финал же фильма открытый. И не может быть иначе. Хотя у Рольфа де Хеера, после того как пошли слухи о введении в Австралии смертной казни, была идея с финалом, где Бабби арестовывают и выносят приговор за его неумышленные преступления, но слухи не оправдались, а такой финал был бы слишком жесток для зрителя и был бы приговором современному обществу, не терпящему отклонения от нормы. Потому в финале Бабби поёт на сцене и мечтает о будущем. Свершится ли оно нам неизвестно, но каждый человек, сам является архитектором собственного бытия.

Трудноватый, местами шокирующий, но очень значительный фильм. Киноману стоит посмотреть его, невзирая на «скандальные» и прочие моменты, которые я и сам не люблю, но этот фильм, тем не менее, оставил глубокое впечатление. Существует закономерность, согласно которой истинно выдающиеся произведения искусства редко выпячивают какую-либо скандальную или табуированную тематику и берут чем-то другим. Если же произведение имеет целью прежде всего эпатаж (Сорокин, например), оно быстро умирает, так как после того, как проходит первая волна шока, ошибочно принимаемого многими за глубину, вдруг оказывается, что больше в произведении ничего особенного и не было. Короче говоря, эпатажные произведения просто неглубоки.

Но этот фильм удивителен. Здесь есть умственно отсталый главный герой, используемый собственной матерью для секса, есть крайне откровенные (и отталкивающие) сексуальные сцены, есть страшненькие персонажи, страдающие, кажется, церебральным параличом, и т. д. Но все это действо срежиссировано исключительно качественно и вообще это тот редкий случай, когда в картине действительно есть некая не сразу постижимая глубина, которую тужатся и не могут родить молодые французские режиссеры, заливающие экран постмодернистским кетчупом. В «Бабби» есть одна сцена, снятая на некой фабрике, где нашему герою объясняют, существует ли бог на самом деле. Эта сцена поставлена так, что она остается в сознании как что-то неуловимо грандиозное, как некое тайное знание. Одна эта сцена затмевает любые потуги на глубокий смысл в каких-нибудь «Мученицах». Я не люблю преувеличивать значение того, что вижу, поэтому в данном случае пишу совершенно искренне: это кино стоит посмотреть. Вам будет не по себе, но вы его не скоро забудете.

8 из 10

(по моим меркам это высоко).