Лакки (1992)

Лакки никак не может пережить последствия давнего разрыва своих родителей, преследующего его нервными припадками и возвращающими в прошлое волнами воспоминаний. Оставшись без семьи, он оказался без опоры, поскольку его отец и мать предпочли заниматься собой, предоставив сыну возможность самому устраивать свою жизнь. Пережив психологическую реабилитацию, мальчик нервно воспринимает любое упоминание о своей болезни, со страхом рассматривая неосязаемые плоды своих иллюзий.

Пока мать пропивает свою жизнь, тестируя одного любовника за другим, а отец сетует о неожиданной беременности своей новой подруги, узнавший о нежелательности своего рождения Лаки устремляется на улицу, где, как это обычно бывает, его караулят насильники и наркоторговцы.

Так вот, рассказывая о перипетиях материнского разгула и подоплёке отцовской неверности, авторам хватает чувства, толка и правильной расстановки акцентов, что напрочь исчезает во вставных номерах явления неуклюжего педофила и невесть откуда взявшегося продавца веселящей дури, превращающих вполне достойное действие в пародию социальной рекламы, отдающей прокисшим клюквенным сиропом.

Связывая воедино сложный ассоциативный ряд, мистику и настоящую драму, действие с гулом перекатывается по грубым стыкам эпизодов, разбивающих картину на ряд неравноценных частей-этюдов, красивых и самодостаточных, но так и не сливающихся в столь желаемое гармоничное единство.

Увлёкшись знаками, режиссёр, как мне кажется, потерял канву истории, временами подгоняя ход событий под избранные им символы, упрощая и примитивизируя поступки действующих лиц, кое-где лишенных логики в контексте характеров представленных нам героев.

Всё это диссонирует со старательностью актёров, насколько им позволяет масштаб роли, выкладывающихся в неспешных диалогах и вспышках гневных тирад, выражая при этом широкий спектр человеческих чувств, среди которых выделяется нервная экспрессия Андерса Борчгревинка, гибко перестраивающегося при переходе из реальности в небытие и обратно, минуя опасные рифы искусственных гримас и неловкого позёрства.

Страдающий мальчик получился. Но в формах сконструированной режиссёром искусственной реальности терзания юного Лаки оказываются бесцельной суетой, прикрывающей назидательный схематизм педагогической поэмы.