И стал свет (1989)

Мне сложно оценивать истории, где каноничность традиционной, может быть, деревенской жизни возводится в абсолют, а все современное – плохо, просто потому, что это современное. Некоторые истории перестают быть актуальны с течением десятилетий. Это нормально, ведь все, что может после них остаться - художественная ценность. К фильмам Отара Иоселиани я отношусь с большим предубеждением. Я не считаю их плохими, или скучными. Автор мне просто не близок, я по своей сути не люблю терпеть кино, я люблю его смотреть. Как всегда говорю, получать вдохновение, чувствовать, что внутри что-то откликается.

И стал свет - фильм с громко звенящей аннотацией: жизнь племени меняется под натиском технологий. Рецензенты пишут про экологическую притчу, а я час жду хоть какого-то экранного развития. По сути, вся история - это последние 20 минут, когда племя просто перестает существовать. Происходит типичная эволюционная социализация, история не стоит на месте, все каталогизируется, и вот пастуху за 3 минуты рисуют паспорт, обыскивают на границе и отпускают за шлагбаум.

На фоне массовой урбанизации 20 века история, конечно, выглядит свежо, рассказана она просто. Грузинская ирония автора белой нитью сшивает сцены. Правда, такой взгляд на историю создает неплохое впечатление. Но мне, резиновому зрителю, испорченному яркой картинкой и бодрым ритмом; человеку, забывшему о подростковой любви к старому кино; все повествование кажется ужасным. Первые полтора часа - племенной африканский ад, без начала и конца, без смысла и содержания, с бытовыми почти документальными сценами. Они сном закрывают глаза, и только иногда врывающиеся в поле видимости грузовики, везущие вырубленный лес, заставляют проснуться и вспомнить: Так, я смотрю классику авторского кино, я дам еще один шанс, обязательно, сейчас что-то произойдет и во мне что-то да откликнется.

Маленький человек беззащитен перед лицом цивилизации. Она пожирает его, возбужденно хрустя костями и хрящиками, поглощает без остатка его самобытность, индивидуальность и значимость. Маленькое племя аборигенов в африканской глуши еще слабее — безжалостные челюсти этого монстра перемалывают в серую пыль не только многовековой уклад жизни простодушных туземцев, но и самые основы их бытия и не оскверненных капиталистическим душком первобытных отношений. Надменный европейский артхаусник завершил бы эту нравоучительную зарисовку далекими звуками набата и символическим плачем Ариадны, но то — европейцы, а то — грузины.

Точнее — вполне конкретный грузин, чудесным образом осевший еще в железнозанавесные времена во Франции. С тех пор щедроты европейских кинокритиков регулярно сыпались на маэстро Отара Иоселиани, обильно сдабривая его славную биографию золотыми статуэтками разной формы. Гениальность его таланта довольно быстро возвели в кубическую степень и выставили в качестве непреложной характеристики всего творчества. Оспорить эту аксиому пытается каждый уважающий себя маргинал, однако даже самые ярые из них признают наличие у Иоселиани оригинального авторского почерка, который сложился еще на заре его творческого пути. В далекие 1960-е наивный грузинский юноша со взором, горящим огнем неистощимой любви к родным просторам, доказал, что любить можно с доброй ироничной ухмылкой на лице.

Не все оценили его чувство юмора. Однако, отказавшись «колебаться вместе с партией», Иоселиани нашел свою тематическую нишу, где он в течение последних десятилетий денно и нощно шлифовал позывы творческих страстей.

«И стал свет» многим кажется самым грузинским фильмом Иоселиани. Дело, конечно, не в том, что полуголые негры невероятно похожи на чернооких кавказских парней. Экзистенциальная подоплека центральной темы фильма сводится к трагической гибели одной культуры под натиском другой, более новой, развитой, прогрессивной. Этот конфликт, а точнее — эпическая кончина патриархальной традиционности — есть квинтэссенция сюжетных линий почти всех фильмов Отара Иоселиани. Он машет рукой на индивидуальность, отсылая ее в мусорный ящик, и приковывает внимание зрителя к некой общности людей, живущей по своим собственным, только им понятным порядкам. В этом процессе он похож на чудаковатого энтомолога, который, вместо того, чтобы наколоть своих героев на нужную сюжетную булавку, предпочитает наслаждаться наблюдением их тихой размеренной жизни, которая, по сути, мало меняется даже с прибытием адских всадников цивилизации — грузовиков и экскаваторов. «Берегись автомобиля!» — крикнул бы Рязанов, но Иоселиани предпочитает отмалчиваться в стороне, по ходу пьесы лишь констатируя неизбежные изменения, которые настигают десять (или чуть больше) негритят, наиболее заметных персонажей его фильма. Присущий режиссеру «псевдодокументальный» стиль, который кому-то покажется крайне утомительным и нудным, высвечивает с дотошной тщательностью даже самые крохотные бытовые детали. Да, иной раз стареющий моралист ударяется в откровенные выдумки, заставляя поверить, что в Африке большие злые крокодилы на самом деле — добрые, и поэтому катают диких аборигенов от одного берега реки до другого. Но кому из нас иной раз не хотелось слегка приукрасить правду, чтобы другому было еще интереснее и приятнее ее услышать…?

При этом фильм не позволяет даже с легонца взгрустнуть. Под веселые африканские распевы самих жителей деревни, где, собственно, вот-вот «станет свет», разворачивается мыльная опера под названием «жизнь». Девчонки собачатся из-за неказистого паренька, мужики стирают грязное белье — ибо матриархат, старая, больше похожая на высохшую обглоданную кость старуха шаманит рядом с деревянным божком, а голопузые дети мешаются под ногами всем и каждому. Однако, эта рутина замирает, когда вся деревня собирается на отшибе, чтобы проводить заходящее солнце.

Это потом умные дяди в очках скажут, что узрели в образе деревушки обобщенную модель мира с кучей вытекающих аналогий. Что библейское название фильма скрывает непостижимую тайну мироздания, сообразно которой ветхозаветные примеры Бытия присутствуют в жизни и по сей день. А простой рядовой зритель просто насладится осколком девственной жизни, пусть чуть утрированной и грубоватой, зато — такой естественной и бесхитростной. Ведь этих осколков с каждым годом становится все меньше.