Любовь к ближнему (1988)

За сто лет по произведениям Леонида Андреева было снято чуть менее сорока фильмов. Многие из них канули в лету. Из тех, что все же доступны современному зрителю, наибольшего внимания заслуживают, пожалуй, немой фильм Виктора Шёстрёма «Тот, кто получает пощечины» (1924), короткометражный мультфильм Залины Бидеевой «Ангелочек» (2008) и недавняя экранизация «Иуды Искариота» (2013) Андрея Богатырева. Они одновременно самодостаточны и максимально, на сколько это возможно с андреевскими текстами, приближены к первоисточникам. Малопримечательный и еще менее известный фильм «Любовь к ближнему» интересен разве что тем, что обращается к «другому» Андрееву. Фильм состоит из двух никак не сообщающихся друг с другом частей, в основу которых легли одноактные комедийные пьесы писателя, достаточно точно перенесенные на экран. Первая часть, «Монумент» предложит зрителю театральную сатирическую зарисовку о провинциальных сливках общества и чиновническом крючкотворстве. В маленьком городе N решили установить памятник Пушкину, и вот для обсуждения проекта монумента (как изобразить, где установить, кому доверить) в богатом доме собираются градоначальники, местная аристократия, знатные персоны. Это обсуждение, в ходе которого высокие лица оборачиваются маленькими людьми, и составляет сюжет первой части фильма. Во второй, «Любовь к ближнему», сатира становится шире и направлена уже практически на любого обывателя. Курорт, пляж, гора, на горе — человек, вот-вот сорвется. Ах, волнительное зрелище! Вокруг — кучка отдыхающих зевак, журналисты, дети, дамы, господа — обсуждают, проявляя собственные лица и типичные человеческие черты характера. Жизнь человека и любовь к ближнему или хлеба и зрелищ? Вообще, надо признать, — комедийный жанр Андрееву не давался. В своих юмористических произведениях он предстает скорее непутевым пародистом Чехова и Гоголя, нежели оригинальным автором. Но да простит меня за подлог невольный читатель этого текста, рассчитывавший, вероятно, прочитать анализ или хотя бы описание фильма, но всему приходит свое время, и мне кажется, что оно пришло. Ниже я буду говорить о себе. И о Леониде Андрееве.

~ Любовь к Андрееву

Семнадцать лет я не знал этого имени, восемнадцать мне оно ни о чем не говорило. Случайность, что однажды я взял с полки именно его. Прочитал «Жизнь Василия Фивейского» и дочитал томик избранных произведений до конца. Кажется, с тех пор ни один день не проходил без Андреева. Сказать, что это имя стало для меня нарицательным, будет неверно. В интернете популярна картинка «Достоевский в моей голове» — но и это, если заменить Достоевского Андреевым, не то. Как солнце и луна, сменяя друг друга, встают каждый день над землей и людскими судьбами, так имя Андреева взошло над моей жизнью. И то как солнечный день, озаряет её теплом и светом, то погружает в ночную мглу и холод. И если бы сказали мне: «Открой, исповедуй душу!», то андреевскими текстами была бы эта исповедь. Впервые я читал и понимал, что это то, что хотел бы написать я. Я читал себя. Я читал свои тексты. Только написаны они были так, как я не смогу. Найдя Андреева, я вообще могу больше ничего не говорить.

Я встречал людей, пытающихся выдать наследие Достоевского за новое Евангелие, а самого его считающих святым, Пророком, еще больше. Я не пытаюсь сделать этого с Андреевым. Я не возвожу его в ранги, не переоцениваю его талантов, признаю его недостатки. Тем не менее, есть в его творчестве то, что Юнг называл «визионерским» искусством, но и это я не ставлю в абсолют и не навязываю. Меня не задевают нелестные отзывы и выпады в адрес его текстов и его самого, не обижает критика — меня не обидеть через Андреева: для меня не имеет значения, кто и как к нему относится. И здесь нет ни авторитетных, ни объективных точек зрения. Андреев для меня — это случившееся и принятое. Если кто-то поймет и разделит, обрадуюсь, нет — не огорчусь и не стану доказывать. И если даже весь свет скажет «фу», отвернется или забудет, я буду нести это имя как флаг, как знамя, как символ своей жизни.

~ Любовь к ближнему

[… часть текста — в комментариях]

Андреев много сомневался, сильно увлекался, бесконечно искал. Всё это нашло отражение. Посмотрите на его портреты — сколько тяжелых раздумий, сколько сомнений, боли, адской работы мысли отразилось на его лице, в его взгляде. Ища ответов на мучающие его вопросы бытия, Андреев постигал жизнь, предчувствуя ответы, но не успел этого понять и осознать, поэтому не создал теорий, концепций. Однако в его письмах, дневниках, прозе и драматургии вы найдете всё, что каждодневно преследует вас и волнует. Он подытожил, резюмировал многое, что было до него, и многое предсказал, чему еще только суждено было родиться на свет. Остро, как никто другой, он поставил вопрос тупиковости человеческого существования. Невозможности веры в Бога, но необходимости этой веры. Непримиримости этих двух «не». Он, до Сартра, до Камю, лучше их, сказал об абсурдности человеческого бытия. О потерянности, вброшенности в мир, об одиночестве. О низости, слабости человеческого существа. Но с каким понимаем, каким сочувствием к этому жалкому человеку! Андреев писал, что поверить в Бога он не может, что это абсурд, но должно же быть хоть что-то, хоть что-то! Иначе же невозможно. Невозможно знать, что ты родишься и умрешь, из неоткуда в никуда. Когда не знаешь, зачем. Когда ты — атом земной пыли. Когда тебе не станет, и ничего не изменится. И никакого смысла, никакой высшей истины, цели, оправдания. Ты можешь убивать, можешь спасать — все одно. Андреев страдал и болел за человека, лишенного опоры, доверившего себя изменчивой мысли, слабому разуму, ограниченному и несовершенному. За человека — за людей.

«Мне не важно, кто «он» — герой моих рассказов: поп, чиновник, добряк или скотина. Мне важно только одно — что он человек и как таковой несет одни и те же тяготы жизни. Более того: в рассказе «Кусака» героем является собака, ибо все живое имеет одну и ту же душу, все живое страдает одними страданиями и в великом безличии и равенстве сливается воедино перед грозными силами жизни». (Л. Андреев)

Андреев любил ближнего. Ближнего не по классовой или национальной принадлежности, не по вероисповеданию, не царя, не Иисуса Христа, не пролетария, а в истинно христианском значении слова. Но любовь его была мрачной, угрюмой. Этого ему многие не простили. Не пора ли сегодня вспомнить об этой любви и вернуть миру Леонида Андреева? Чтобы и впредь были актуальными слова, сказанные Корнеем Чуковским вскоре после смерти друга: «… и главное, главное, главное — я уверен, что Андреев жив».