Время жить и время умирать (1985)

“Время жить и время умирать” - одна из самых известных работ тайваньского классика Хоу Сяосянь. Как и “Парни из Фэнкуэй” или “Пыль суетной жизни”, это автобиографическая работа, к тому же, помимо жизнеописания, здесь довольно деликатно спрятаны аналогии с социо-политическим развитием Тайваня. Как и многие другие тайваньские ленты, “Время жить и время умирать” - это реализм, медленное кино, которое призвано не идти на поводу у зрителя, а демонстрировать эпизоды с приближенным к реальности течением времени без множества склеек и явного выражения акцентов. В фильме практически отсутствует движение кадра - камера статична, в результате натуралистичный эффект усиливается, поскольку оператор не “прикасается” своей кистью к происходящему по ту сторону объектива. Это, кстати, вообще визитная карточка тайваньской новой волны.

Картина рассказывает историю одной семьи, по стечению обстоятельств перебравшейся из материкового Китая на Тайвань. По ходу развития событий мы увидим адаптацию главного действующего лица - парня по имени Ахао (или А-ха, как его называет бабушка) - к жизни на острове, а заодно он познакомится и с разными сторонами быта и сложностями взаимоотношений между парнями местного сообщества. Однако, как говорил еще в одном из своих романов Оноре де Бальзак, “нередко смерть близких застает молодых людей среди праздника жизни”. То есть на здоровое взросление накладываются недуги, а затем и кончина родственников. Тем не менее такие моменты преподнесены без переполняющего драматизма, как раз чтобы показать, что жизни и смерти в целом свойственно идти рука об руку.

Если со взаимоотношениями между действующими лицами все понятно, а сложных сюжетных перипетий в фильме не предусмотрено, то исторические моменты преподнесены не очень явно. Однако основная метафора заключена в связи между Ахао и его бабушкой, которая даже в свои неизвестно-сколько-лет активно бегает по улицам (но постоянно теряется), вечно чем-то занята и очень любит внучка Ахао, на которого возлагает большие надежды. Но бабуле все время кажется, что она и все остальные остались на материке - есть даже сцена, когда она берет Ахао с собой на поиски некоего моста, существовавшего “в прежней жизни” на материковом Китае, но на Тайване не только не знают моста с таким названием, но и даже едва понимают слово “мост” на ее диалекте. Это – глубокое неизбежное тяготение Тайваня к Китаю, который на момент съемок фильма хотя уже и встал на демократические рельсы вскоре после событий вокруг журнала “Формоза” в 1979 году, но все равно еще долгие годы будет связан с материковым Китаем как экономически, так в социо-культурном плане. Кого олицетворяет бабуля, а кого – Ахао, догадаться несложно. Не менее интересный намек на развитие Тайваня и определение его идентичности дан ближе к концу картины, когда Ахао делает выбор между тем, пойти в военную академию или поступить в колледж.

Даже если не углубляться в исторические аспекты, на которые делает намеки Хоу Сяосянь, “Время жить и время умирать” - это образец потрясающего повествования на тему семьи, взросления и обретения собственной идентичности вне зависимости от тех ударов, которые нам преподносит судьба. Хоу Сяосянь в своих работах всегда детально описывает чуждый западному человеку быт и культуру Китая и Тайваня, но эти истории не кажутся чем-то далеким, в них всегда видишь себя и свое окружение.

«Время жить и время умирать» — это фильм, навеянный воспоминаниями о юности и, конечно же, о тех смутных ожиданиях, что неотрывно следуют за этим наивным временем. Маленький Асяо и его становление на протяжении десяти лет с попутным погружением в быт самой обычной китайской семьи, вынужденной переехать на Тайвань из- за нового назначения отца. Казалось бы, что может поджидать случайного зрителя, заранее уверовавшего в то, что он увидит очередную историческую драму с легким налетом лиричности и сознательным затягиванием сюжетных пут ближе к финалу. Быть может, даже качественную поделку с попутными отсылками к Ремарку и обещанными в синопсисе семейными испытаниями, невзгодами и многочисленными смертями, которые вытянут несколько гипотетических слезинок, если драме не будет уготована роль совсем уж явного режиссерского костыля для сведения всех сюжетных нитей воедино. Впрочем, именно за возможность удивить зрителя чем- то совершенно новым и столь же восхитительным, многие так любят десятую, кинематографическую музу. Удивить чем- то настолько поразительным по своей форме и наполнению, что место для привычного синопсиса занимает нелепое, изобилующее местоимениями признание в любви, что для рецензирования смерти подобно. Я и вправду люблю этот фильм и очень надеюсь, что этот факт нисколько не притупит мое желание рассказать о нем случайным исследователям, блуждающим по просторам интернета в поисках чего- то нового.

«Время жить и время умирать» — это хрупкая, практически невесомая сфера из родственных образов и воспоминаний, где нет нужды для особых разъяснений, оставляя зрителя наедине с домыслами и желанием попросту наблюдать за течением жизни, без малейшего шанса для полного понимания истории, представшей перед его глазами. Нет, в этом простодушном творении напрочь отсутствуют диковинные хитросплетения сюжета, со всевозможными внезапными поворотами в третьем акте, хотя само название фильма и время действия предполагают вмешательство режима Кайши, но режиссера вовсе не интересует история в качестве столь топорного рычага воздействия на своих подопечных. Наверное, медитативность фильма Хоу Сяосяня и его своеобразная любовь к каждой сцене неспешного быта многочисленной семьи Асяо, их внутренних обобщающих монологов, надежд, чаяний и простодушных исповедей — именно все это вызывает неподдельный интерес. Бабушкины монеты из фольги, которые могут пригодиться на небесах и рассказы матери об умершем ребенке. Путешествие на далекий материк и неотвратимое взросление со столь же неотвратимым вторжением Смерти. И даже не столько вторжением, но ее смиренным, вовсе не театральным принятием с безуспешными попытками жить дальше в привычном, рутинном течении жизни.

«Время жить и время умирать» — это Кино, где режиссер сознательно не акцентирует внимание на главном персонаже, раскрывая пред зрителем свою кинематографическую повесть в форме удивительной панорамы, позволяя ему самому сделать некие выводы. Намеренное отторжение фактора сопереживания приводит к столь удивительному явлению, что относительно классический сюжет воспринимается скорее, как некая зарисовка на тему безумной жизни от Реджио, где идея созерцательности ставится на первое место, работая на единый эффект вместе с персональным ассоциативным рядом, а затерянное в анналах истории кино находит свою отдельную полку близ с теплой меланхолией кинематографа Эрисе, ностальгическими воспоминаниями Кинга о Касл- Роке и теле несчастного мальчика, найденного четырьмя мальчишками и Консервным рядом Стейнбека. Ряд слов и всевозможных образов, призванных пояснить достаточно простые, можно даже сказать — прописные истины. Однако, именно в неоднократно упомянутой простоте и кроется весь гений Сяосяня, сумевшего разобрать на составляющие саму жизнь и некую печаль об навсегда ушедшем пласте времени; найти отклик у зрителя, виртуозно играя на его персональной ностальгии при помощи одной лишь филигранной созерцательности, оставляя после просмотра чувство эмоционального отклика на манер старины Скруджа, который внезапно вновь уверовал в Рождество, отбросив прочь духа будущих Святок и его мрачное предзнаменование.