Игры для детей школьного возраста (1985)

Я посмотрела этот фильм очень давно, примерно в возрасте главной героини, и сейчас хочу отдать ему должное, пока его окончательно не забыли. Если в двух словах, то это кино о воспитании чувств. Действие происходит в детском доме, причём в настоящем. Возможно, это, а так же детдомовское прошлое самого режиссёра, сказалось на том, что фильм получился настолько естественным, что порой кажется документальным. И хотя в картине немало печальных моментов,

это не чернуха и не беспросвет, это просто жизнь, в которой есть и плохое и хорошее. Мне нравится, что авторы не демонизируют, не судят, не сгущают краски. Это деликатное, по-эстонски сдержанное повествование под аккомпанемент саксофона.

Но полюбила я этот фильм когда-то давно всё же за его красивую линию первой любви. Помню, что мою неокрепшую детскую психику тогда очень впечатлила финальная сцена свидания, а поведение главного героя, молодого, горячего, влюбленного, но так хорошо контролирующего свой порыв, и вовсе показалось героическим актом самопожертвования.

Сейчас я в ней вижу просто нормальное поведение порядочного мужчины, но должна признаться, что эротический заряд этой сцены нереализованной юношеской любви до сих пор делает её одной из самых красивых любовных сцен в кино в моих глазах.

На излете советской эпохи эстонский кинематограф переживал замечательное для себя время. Впрочем, не только он. Анимация этой небольшой прибалтийской страны дала ряд восхитительных режиссеров. «Игры для детей школьного возраста» — пример позднего цветения эстонского кино. К этому фильму приложил руку Арво Ихо, четырьмя годами ранее снявший свой шедевр «Что посеешь…», крайне своеобразно и без особого налета идеологии реконструирующий первые годы Советской власти в Прибалтике.

«Игры» — фильм о ее конце, как оказалось совсем скоро. Впрочем, он совершенно нерегионален, выбранная для сюжета фактура имеет, что называется, общечеловеческое значение. Дети интерната — сироты, отказники или отданные из-за занятости взрослых — заведения жесткого, если не жестокого, ломающего или навсегда искажающего судьбы. Это только в официальном искусстве детдом был питомником правильной, как углы квадрата, советской молодежи, в жизни все обстояло гораздо печальнее. С высоты прошедших лет можно пенять создателям фильма, что они показали жизнь детского дома излишне мягко, без пресловутого гиперреализма, который на несколько лет станет характернейшей чертой так называемого перестроечного кино. Или, наоборот, винить их в чрезмерном сгущении красок (рецепт, подходящий для нынешних реконструкторов «идеального» советского строя).

На самом деле они заняты совсем другим делом. Не сгущать или прореживать, но показать неоднозначность взрослеющих характеров, интересных, талантливых, по-настоящему живых, но уже подавленных обстоятельств. Эти герои вынуждены каждый выстраивать свою защитную стратегию, пытаться обезопасить себя от насмешек и издевательств. В начале фильма кажется, что герои могут быть отчасти поделены на черную и белую фракции, но это только так кажется. Когда в одном из эпизодов главная героиня случайно находит личные дела детдомовцев и читает их, то зрителю становится совершенно ясно, что здесь нет ни подлецов, ни ангелов. Каждый выживает, как может. Каждый маскирует под благополучие и стабильность свою неказистую судьбу. Режиссеры напрямую не винят в этом взрослых: родители, возникающие в кадре, отвратительны, но нельзя сказать, что это настоящие антигерои.

Скорее жизнь в детдоме и около него — метафора, точнее, парабола позднесоветского бытия, лишенного перспективы и сверхцели. Сиротливость, покинутость при бушующих подростковых страстях — это общий не диагноз, а скорее вывод о некоей общей бесперспективности, от которой можно уходить в мечты, игру или руины старого дома. Но общей картины это, увы, не меняет.

8 из 10