Бегун (1984)

В условиях почти что теократической диктатуры иранская культура с 1970-х годов находится в довольно специфической ситуации, которая и схожа, и отличается от квазитоталитарных примеров из Восточной Европы. Конечно, снимать все, что захочется, никак нельзя, некоторые контексты в этой азиатской стране попросту невозможны, даже уголовно преследуемы. С другой стороны, иранских режиссеров отличает вполне себе искренняя религиозность, поэтому «духоподъемность» многих их фильмов очевидна и не подлежит сомнению. Детский и юношеский герой, постоянно возникающий в иранском кинематографе, в этом смысле принципиально важен. Это не только его инициальное наполнение, это сам принцип открытости души, для которой по умолчанию существует и мир, и бог, и все то, что делает бытие исполненным смысла.

Бегущий герой ленты Надери — живущий практически на улице маленький сирота Амиро — сгодился бы и для лент неореализма. Все, что его окружает, является не декорацией, а реальностью с рядом особенных примет, которые подчеркивает режиссерское видение. В этом мире есть только мелкие монеты, микроскопический бизнес чистки обуви, собирания бутылок в море или продажи холодной воды. В этом мире надо выживать, и мы видим, как постепенно герой приходит к осознанию, что надо уметь не только противостоять из упрямства, а самосовершенствоваться из принципа. Поэтому он учит родной алфавит (выговаривая на берегу моря, как своеобразный Демосфен упрямые, не дающиеся с первого раза названия букв родного языка), когда разглядывание картинок с красивыми самолетами и планерами становится для него мало. Символ показательный: освобождает не бегство, освобождает культура. Но маленький бегун бежит не от себя, а движется к себе, постепенно приближаясь к своему «самостоянью».

И режиссер показывает, что это самостоянье не холодная голая вершина одиночества, «акмэ» героя неразрывно связано с людьми, как это продемонстрировано в гениальном и душераздирающем финале на примере огня и льда. Поэтому амплитуда героя при схожих обстоятельствах резко уводит в сторону, противоположную герою Трюффо из «400 ударов» (в одном эпизоде Надери попросту цитирует финал французского фильма). Его свобода не единолична, не протестна, она связана с включением в мир. Так и только так человек получает свои смыслы и ценность.

И последнее. В отличие от многих иранских фильмов 1980-х не стоит видеть в «Бегуне» религиозную притчевую аллегорию. Притчевость в этой истории, конечно же, есть, но это притчевость, так сказать, для общего потребления. Режиссер представил нам универсальный сюжет, лишний раз продемонстрировав, что в тяжелой ситуации вынужденного самоограничения кинематограф не приобретает черты изоляционизма, а, напротив, ищет пути подключения к мировой культурной «базе». И это получилось без всяких сомнений превосходно.

9 из 10