Чёрная мантия для убийцы (1980)

О, не лети так, жизнь! Слегка замедли шаг!

Другие вон живут, неспешны и подробны,

А я живу — мосты, вокзалы, ипподромы,

Промахивая так, что только свист в ушах…

О, не лети так, жизнь, я от ветров рябой.

Мне нужно этот мир как следует запомнить.

А если повезёт, то даже и заполнить

Хоть чьи-нибудь глаза, хоть сколь-нибудь собой…

(Леонид Филатов. «Не лети так, жизнь»)

Мы — люди, живущие в меняющемся мире. И, пожалуй, из нас мало кто вообще задумывается о том, что такое наша жизнь. Наш мир. Для людей, погружённых в повседневные заботы, смерти просто нет. Это то, что бывает с другими, но обойдёт их стороной.

А что значит жизнь для человека, несправедливо приговорённого к смерти? Того несчастного, которого просто подвели под лезвие? Того, кто стал пешкой в чужой игре? Для него всё ненужное отслаивается, как шелуха.

Мы читали рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Рассказ о том, как в человеке, попавшем в безнадёжную ситуацию, горит, горит не переставая животное желание жить. Просто жить. Жить — неотчуждаемое право каждого. Святое право. Ещё Гюго в 19 веке сокрушался устами епископа Мириэля: «По какому праву люди посягают на то, что даётся Богом?». Действительно, вопрос в обе стороны. А впрочем, когда в грязных политических заварушках учитывалась такая вещь, как мораль? По какому праву человека приносят в жертву хитросплетениям и лицемерию? Все беды из-за политики. Грязное дело. Способное замарать каждого — правых и неправых. Бежать от неё надо. Бежать, как от чумы. Но порой бывает, что некуда бежать. Вокруг кольцо, которое сжимается. Эх, сколько же откровенной низости во всех политических играх… Собрать все политические издержки современного мира — и получится нечто, перед чем даже трактаты Макиавелли побледнеют. Во всех грязных делах априори страдает слабое звено. Жертва, которую выбрали как ответ в лицо вопрошающим.

Существует несколько избитых истин. Самое страшное в смерти то, что её приходится ждать. Только перед лицом смерти начинаешь любить жизнь. Если хочешь жить — то борись, чёрт побери, сражайся, рвись из западни, хотя бы небо, ад и чистилище, да и грешная земля заодно, были против тебя. Всё ненужное — мимо. В печку. В этом образе перед нами предстаёт Симон Лисслер. Преступник, несправедливо приговорённый к обезглавливанию. Странное дело. Вот удивился бы изобретатель «хлеборезки» Жозеф Игнас Гийотен. Адская машина была придумана для того, чтобы преступники из всех слоёв общества были судимы единообразно, без привилегий. Боже правый, во что превратилось это равенство… Какое единообразие? О чём может идти речь, когда от человека попросту решили избавиться? Звучит как жалкая насмешка в отношении великого лозунга Французской революции — «Свобода, равенство, братство!».

Приговорённый к смерти человек. Приговорённый несправедливо. Он это понимает. Равно как понимает и то, что терять ему нечего. Одну голову всё равно дважды не отрубят. Жажда жизни… Вопреки всем табу и запретам… Прорыв за флажки, как некогда страстно пел Высоцкий. Лезвие бритвы, приставленное к горлу прокурора — «Ни с места! Иначе полетят две головы вместо одной!». Побег. Рискованный, дерзкий.

Долгожданная свобода обретена. Что же делать? Никому нельзя доверять. Никто не хочет зря подводить себя под монастырь, укрывая смертника. Но повод ли это для капитуляции? Нет, никоим образом. Примирение смерти подобно. Уж коли практически вырвался из лап палача, есть для чего сражаться. За что сражаться? — Да за жизнь. За старинные права, завещанные предками. За то, чтобы не быть пешкой в чужих руках. А когда в двух шагах опасность, когда рискуешь, преодолевая в себе сомнения и страх — тогда жизнь приобретает совсем иные тона. Небо становится ярче, воздух свежее, а уверенность в себе — сильнее.

И образ этого человека, жаждущего выжить вопреки тому, что система его уже похоронила, жаждущего восстановить справедливость и думающего, что лучше сдохнуть на улице, чем на гильотине (очень французская мысль о том, чтобы умереть свободным) — на экране воплотил Клод Брассёр. Герои не умирают — они остаются в сердцах. Остаются в жизни примером, поднимающим со дна сердец отвагу.

Героиня Анни Жирардо, Флоранс Нат — профессиональный адвокат, появляется на сцене в роли защитницы преступника, у которого даже нет денег и который является жестоким убийцей. Она не строит иллюзий и не занимается самообманом. Ей прекрасно видно, что общество лишилось морали, государство охотится за собственной выгодой, а обычные люди — винтики. Но она прилагает все усилия к тому, чтобы спасти от несправедливого наказания невиновного человека. Почему, спрашивается, служитель правосудия укрывает у себя дома смертника, подводя под монастырь и себя заодно? Да потому что она — последняя надежда Симона Лисслера. Надежда простого человека, пусть не белого лебедя, но не заслужившего смерти на гильотине.

Непривычно положительный герой Бруно Кремера, Алан Ривьер — подвижник, работающий хозяином ночлежки для наркоманов в изолированном уголке деревни. Человек из того же теста, что оба главных героя, дающий Симону безопасное убежище.

В фильме нет никаких попыток «открыть на что-то глаза» или переубедить кого-то. Кого сейчас удивишь историей о том, что обычного человека решили принести в жертву ради политики? Людям (при условии, что они не ослепли от лжи) и так видно, до чего доходит аморализм в человеческом обществе. Но картина несёт в себе один посыл, касающийся именно жизнелюбия, жажды жить на чисто физиологическом, бессознательном уровне. А именно — не пасуй, не сдавайся. Пусть даже ты и в ловушке. Ломай шоры, стереотипы и путы. Рвись к тому, что тебе нужно. Спасай жизнь. Особенно, если ты знаешь о том, что на самом деле тебя подставили, и нужно восстановить доброе имя. Не репутации ради. А во благо того, чтобы жить. Просто жить.

Ты не знаешь, чего ты хочешь. Ты не видишь перед собой ясной перспективы. Но впереди — нож гильотины… И понятно только одно — нужно спасать свою шкуру и доказывать этим проклятым политикам, что «не верблюд»…

Непонятно, что будет после побега. Что тебя ждёт на свободе — рука дружбы или кинжал предательства. Но раз впереди только смерть — позволь, жизнь, ещё хотя бы пару дней видеть свет солнца вне стен тюрьмы… Позволь мне тебя помнить такой, какой ты была…