На вырезанной стороне (1968)

У нее было все. Новая жизнь каждую секунду. Каждый из 365 новых дней. Новые туфли, чтоб обходить нарисованные на асфальте картинки по кругу. Новый Париж, выкрашенный в апельсиновые цвета. У нее было все. Любовь, на отрезке от сердца до старого кафе «На вырезанном углу». Непрочитанные письма и синее небо, отражающееся в его зрачках. У нее было все. Наивные надежды, врезавшиеся в ее сердце, ускоряющие его ритм, не позволяющие дышать полной грудью от трепета и сладостного страха. Желанная асфиксия. У нее было так много всего, что даже смерть была компенсирована и устранена, напугана изобилием сиюминутного волшебства, в которое она верила с детской тотальной уверенностью. А в волшебных сказках не бывает настоящих смертей. У нее была сказка, спрятанная в глубоком кармане пестрого платья. В накладных карманах светлого плаща. На книжных полках, теряющаяся между фолиантами. У нее была сказка в запахе духов, в магии прикосновений и быстрых поцелуях. У нее была сказка во вдохах и выдохах. Просто была.

У него не было ничего. Прошлого, которое упразднили годы, проведенные в тюрьме. Будущего, в которое так страшно смотреть, от неведения и неприспособленности. Настоящего, которое должно быть соткано из «до» и «после», прочно стоящее на фундаменте надежд и веры в него. У него не было ничего. Любви, которая дразнила, то приближаясь, то отдаляясь, но напоминая раз за разом о своей невозможности. «Тебе со мной скучно. У меня нет образования». У него не было уверенности ни в своем завтрашнем дне, ни в завтрашнем дне его страны. У него не было страны и родины. И мира не было, ни в душе, ни вокруг. У него не было ничего и права на ошибку в том числе. И уходя вникуда по линии от ноля до бесконечности, уходящей в небо, в то самое, где светлый рай и любые возможности, он говорил, что он «не битник, и не побежденный». Верил, что энергия может родиться из ничего. Но у него не было образования, и он ошибался. У него не было ничего и права на ошибку тоже не было. И будущее, которого он так боялся, поглотило его, разрушило, уничтожило, напомнило в очередной раз, что у него ничего не было и быть не может. Ничего совсем. Включая жизни.

Недетская сказка на контрастах. Влюбленные инь и ян с горящими подростковыми глазами. Жизнь каждую секунду и смерть до конца действия вселенной. Лента, изменяющая цвет с мультиколора на монохром, словно намекающая на возможность прожить, используя все краски из палитры жизни, но снова отрезвляющая возвращением в скупые и хмурые оттенки серого. Нет, милый друг, навечно предстоит тебе остаться черно-белым наброском. Мышцы лица расслабляются, взгляд останавливается, холод скользит иглами по телу. По ту сторону смерти нет любви ни для почивших, ни для оставшихся дышать. С ее точки зрения мы все побежденные. Все, загнанные в тот самый «срезанный угол». Смерть не верит в сказки — слишком часто разочаровывалась.

А хрупкая девочка по-прежнему будет верить в них, мысленно перечитывая письма, которых никогда не видела, видя во сне своего необразованного, никем непобежденного принца. Надеясь, что он мертв, лишь бы не был счастлив без нее, и сразу же уверяя себя, что жив, конечно, жив, и уже стремится в ее сторону с полным сердцем новых историй, уже на полпути в ее апельсиновый Париж, с застывшим поцелуем на подрагивающих губах.

Но Париж по-прежнему серый, сказки остаются запертыми в клетках старых фолиантов на книжных полках, а принц окажется всего лишь глупым подростком, нашедшим свое лучшее будущее во внезапных холодных объятиях смерти. Бунт против всего мира в итоге всегда получается бунтом только против себя самого. Мы все побежденные.