Каменный крест (1968)

Поэтический язык, подчеркнутая набожность героев фильма сочетаются с нетерпимостью злостью и жестокостью. Попросил прощения и все. И земля плохая, и жаворонок, и лошадь, и жена. Немец, чех и поляк плохи уже потому, что чужие. Только к друзьям своим добрые слова. А они хладнокровно убивают человека за попытку украсть. Но соблюдают ритуал, поят его водкой и рассказывают подробно, как они обычно убивают мужика, горожанина и пана. Жестокость с претензией на традицию и обычай становится еще бесчеловечней. И эти люди считают себя христианами. Не хотел бы я иметь дела с такими. Вот и хлебосольство есть и помощь убогим (слепым). Но не верится, что от души, показное какое-то. Крест поставил как памятник себе. Тащил на себе, как будто повторил путь Христа. Всем это подробно рассказал людям и наказал ухаживать за крестом. Гордыня большая.

Писатель, общественный деятель и член австро-венгерского парламента Василий Стефаник считается основателем экспрессионизма в украинской литературе. Этого мастера короткой прозы из Покутья по богатству языка сравнивали со знаменитым современником с Западной Украины Иваном Франко, а его выразительные сюжеты из тяжелой крестьянской жизни привлекали внимание не только коллег, но и политиков. Так включить его творчество в свой идеологический фарватер пытались в Советском Союзе, где Стефанику даже выделили правительственную пенсию, что было неординарным шагом в отношении писателя, открыто выступавшего на стороне украинских борцов за независимость в войне с большевицкой Россией и позже отказавшегося от нее же в знак протеста против Голодомора. Впрочем, высокий социальный градус его творчества обезопасил имя литератора от забвения и умалчивания в советские времена, что, увы, случалось со многими опальными деятелями от культуры, а в 1968 году мир увидела единственная пока экранизация его произведений.

Главным героем сценария шестидесятника Ивана Драча есть старый крестьянин Иван Дидух, вынужденный на склоне лет вместе с семьей эмигрировать в Канаду. На память о себе он оставляет только большой крест из камня, который ближе к концовке фильма получает символическое значение. Иван Дидух имел реального прототипа — Штефана Дидуха, чья семья стала одной трех сотен тысяч украинцев, сменивших Галичину на Северную Америку во время т. н. первой волны украинской эмиграции в конце XIX — начале XX века. Эта картина Леонида Осыки оказалась одной из вершин украинского поэтического кино, продемонстрировав не только самобытность отечественной «новой волны», но и ее созвучие многим тенденциям европейского искусства.

Обращает на себя внимание визуальный ряд фильма. Черно-белая, зачастую темная картинка и выразительные крупные планы сморщенных и усталых крестьянских лиц вызывают аллюзии на картины Рембрандта, тогда как сцены проводов уже вынуждают вспомнить сюжеты его соотечественника Брейгеля. Камера Валерия Кваса временами по-экспрессионистски искажает пространство, начиная резонировать с расколотым внутренним миром главного героя, а простоте и силе сюжета могли бы позавидовать лучшие представители итальянского неореализма. Леонид Осыка сохраняет живую и полную диалектизмов речь персонажей Стефаника, продолжая курс взятый Параджановым, который в «Тенях забытых предков» аналогично отказался от неправдоподобия рафинированного литературного языка в диалогах. С учетом же того, что роли крестьян исполнили местные жители в собственных костюмах начала столетия, аутентичность у фильма поднимается на высочайший уровень.

Значительную часть фильма занимает сцена прощания главного героя с родной землей и односельчанами, которая разбавляется эпизодом своеобразного суда над пойманным в хате старого газды вором. Метафорически очень сильная вступительная сцена, в которой обычный украинский старик Иван, тянущий на пару с собственной лошадью тяжелый плуг, изображен эдаким Сизифом, обреченным на извечную борьбу с участком неплодородной земли на высоком холме. И когда он вдруг оказывается освобожденным от этого тяжелого бремени, то сталкивается с самым сложным испытанием в своей жизни. Тема отрыва от родной земли — самая большая трагедия в понимании режиссера. Для героя она приравнивается к смерти, и только долг перед детьми и их будущим вынуждает старика сдаться. Он не только вкапывает на холме большой крест, но и заказывает по себе панихиду. И хотя церковь считает большим грехом служить поминальную по живым, для Дидуха в этой жизни все определенно кончено, и он совсем не уверен, что сможет добраться до земли обетованной своего времени. Поэтому сменившим традиционную одежду на европейские костюмы искателям лучшей судьбы после танца отчаяния вслед зазвучит доносящаяся из церкви «Вечная память».

Другой, менее заметный, но важный пласт фильма — жизнь украинского крестьянина под чужим сапогом. В фильме перечисляют многочисленных гауляйтеров, сменяющихся здесь примерно раз в поколение — от чехов и австрийцев до поляков и венгров — и делают горький вывод о том, что жить на родной земле стало уже невыносимо. В этом плане фильм остается актуальным даже спустя полстолетия, ведь украинцы еще как минимум дважды будут массово покидать собственные дома в поисках лучшей жизни. Отрыв от своих корней нарушает извечную моральную установку украинского крестьянина — трудиться, не покладая рук, на собственной земле, а ее нарушение чревато потерей жизненных ориентиров и, возможно, собственной идентичности.

Общей идее подчинен также эпизод с пойманным вором, который в свое время настроил против режиссера официальную советскую кинокритику. Там до конца так и не поняли всей символической и моральной подоплеки сцены самосуда. Все же без знания исторического и культурного контекста очень сложно разобраться, кто здесь палач, а кто жертва, что как раз и поставили в упрек Осыке, обвинив того в излишней жестокости. Дело в том, что по вековым традициям Покутья пойманный вор практически не имел шансов уйти живым. А поскольку кража обрекала на голодную смерть целую семью, то злодея избивали практически до смерти. Герой Брондукова это отлично знает и поэтому даже не пытается сопротивляться. Единственное, что ему остается, так это в последний раз выпить крепкого самогона, в знак покаяния поцеловать руку газде, которого только что хотел обокрасть, и о чем-то очень грустно и долго молчать. Он уже давно оторвался от тесно связанных с этой землей традиций и потерял связь с людьми. В метафорическом смысле он уже давно умер и эта встреча в доме готового к эмиграции Дидуха — лишь момент свершения неизбежного и встречи двух приговоренных жизнью к высшей мере наказания. Разница лишь в том, что далеко не после каждого останется хотя бы крест.