Тайна Пикассо (1956)

Когда рисует Пикассо, вдруг обнаруживается, что живопись проникает в природу глубоко, как физика, обращенная к силам, которые держат и формируют мир. Живопись (Пикассо) обнажает эту глубину в момент кульминации, на контрапункте сил, где распадается материя и видно, как брызжет энергия, оставляя следы в виде схем, линий, цветных пятен и полос, точек и штрихов. Эти следы — отпечаток времени. Оно обусловило эти живописные приёмы.

Не вдаваясь в экскурс истории живописи, только о 20-ом веке: мощные энергии, уже неподвластные человеку, вырвались из недр материи и вышибли формы из своих границ. Материя растопырилась углами, обвисла кубами, поползла полосами, расплылась пятнами. Осыпалась, обнажая схемы силовых линий. Это видно в живописи Пикассо. Он и художники его поколения в таких формах писали мир: иногда как трагедию, иногда, как гармонию. Фильм Тайна (или таинство) Пикассо помогает увидеть это.

Первый рисунок — черной тушью «Художник и его натурщица». Он возникает под шорох кисти, как чудо из ничего. Художник как будто небрежен, пренебрегает похожестью, красивостью. В результате, затушеванная картина кажется простой и легкой, чуть иронично изображая творческий порыв живописца.

Дальше вступает музыка. Она привносит ощущение драматизма в процесс (например, под барабанную дробь выстраивается геометрия прямых и окружностей, а в результате мир мужского и женского в соприсутствии являет гармонию целого — «Король и королева»). В другой раз музыка словно выносит на своей волне на обозрение драматический смысл картины. А бывает, что под её аккорды рисунок будто наполняется цветом и светом торжества жизни.

В один момент Пикассо просят рисовать на время. Получается сюрприз. Сначала узоры-схемы превратились в рыбу, рыба — в петуха. Потом почти все было залито черным. На фоне светлеющей ночи красноглазый черт почти заслонил петуха, а внизу появились силуэты (кого?), может быть, съемочной группы. Экспромт художника вдруг оказался ироничным и многозначительным высказыванием.

Во всех рисунках Пикассо присутствуют он — художник и его модель: его женщина, его дом (натюрморты) …, его друг-соперник (Матисс) со своей моделью. У художника сначала удивление, восхищение перед другим талантом, потом Пикассо рисует поединок — коррида («Смерть на арене»). Бык поднял на рога человека, но на его морде не звериная ярость, а скорее удивление. Следующий рисунок — коррида, как праздник («Арена»). И, наконец, цирковая арена, где два художника со своими моделями чуть снижены в своей значимости, в чем-то вторичны.

Этот рисунок Пикассо не стал заканчивать, заскучал. Он сказал, невзирая на возражения, что рисунок довольно поверхностный. «Я хочу пойти глубже. Я хочу рискнуть показать все слои. Я воспользуюсь маслом». Картина «Голова козла» — это кульминационная точка и для художника, и для фильма. Картина никаких личных мотивов не воспроизводит, но углубляется в природу так, что холст просто гудит энергиями. Художник растворяется в своей работе. Он, картина и мир становятся единым целым. Симфонические аккорды сопровождают её появление на экране.

Режиссёр усилил драматизм музыкального сопровождения тем, что с момента, когда очертания рисунка обозначились, картина начала являться этапами (блоками). Словно художник бросал на холст краски, штрихи, готовые детали. Следующий натюрморт-коллаж теряет бытовой мотив и приобретает эпический. И женщина «Читающая» в квадратах коллажей уже не чья-то, а сама по себе. «Грезящая», она драматична во времени, а не в отношениях.

Снова возникает мотив корриды. «Смерть матадора» и «Смерть быка». Появление этих картин сопровождается пением. Под гитару человеческий голос исполняет балладу (как мне представляется) для каждой картины — свою. Поэтому для нас, для зрителей фильма, очевидно драматический сюжет приобретает окраску эпоса. В схватке человека и быка сквозит тема жизни и смерти, тема судьбы, которой человек бросает вызов и рискует жизнью.

Но музыка просто обостряет смыслы, которые художник выразил чисто живописными средствами. Только боль и удивление в нежном лице и широко открытом глазе человека — красиво экипированного матадора, которого бык закинул себе на спину.

На наших глазах художник искал выражение морды быка. Первый набросок: голова животного с маленькими глазками. Затем, попеременно она выражала, мощь и силу, красоту и торжество победителя, свирепость зверя-убийцы. Потом Пикассо изуродовал её, схематичными линиями вырвав из ряда натуральности. И эти три выражения стали выражать удивление и ужас убийцы. Естественно, за этим последовала смерть быка. Бык еще стоит, и даже рога его еще цепляют матадора, но спина уже сломана тонкой шпагой. Это круг неизбежности начал и концов.

«На берегу» Пикассо сначала рисует красочную мозаику пляжа, а потом начинает ее упрощать, снимать шум и мишуру внешней жизни. «Ведь, правда внутри, и только изнутри её и увидишь» — говорит он. Возникает вариант за вариантом. Ему не нравится: «Плохо, очень плохо». Идут еще варианты. Наконец яркий и внятный рисунок превращен в мазню. Но художник говорит: «По крайней мере это картина, теперь я знаю, что делать дальше».

В процессе его работы становится ясно, чего он ищет и чего хочет. А именно: обнажить лики судеб, чтобы зазвучали эти одинокие голоса. «На берегу, вариант N 2» эта идея выражена очевидно и лаконично. Пятна краски простых геометрических форм. На них изображены несколько фигур, даже, можно сказать, символически обозначены. Так обнаруживается одиночество бегуна на длинную дистанцию длиною в жизнь, пусть даже, при ярком солнце и блеске моря.

Очевидна драматургия фильма (была ли она продиктована художником, или это работа режиссера): от личного и частного к обобщению, к высказыванию о человеческой судьбе и своем времени. Художник так незаинтересован собой, так открыт и беззащитен, что в него входит его пространство, где встречаются силы, принесенные его временем. Гений умеет выразить коллизии этой встречи. Он открывает и задаёт смыслы современности. Поэтому искусство не только отмечает, но и определяет шаг истории, его масштаб, ставя зеркало перед глазами современников и потомков.

Анри-Жорж Клузо участвует в документальном эксперименте. Он посвящает свой фильм гению — Пабло Пикассо. На протяжении картины мы следим за двумя напряженными Творцами.

Один напряженно рисует, даже не заботясь о своем внешнем виде. Другой напряженно следит за постановкой. Оба — перфекционисты, следят исключительно за процессом. Слова здесь вторичны.

Пожалуй по самопрезентации в этом фильме, Клузо напоминает мне позднего Скорсезе. Творец стремится к идеалу. Напряженный, ответственный, уверенный в своих способностях, но переживающий за итоговый результат.

Собственно, ни Пикассо, ни Клузо доказывать было нечего. Один был всемирно известен, а карьера второго достигла своего пика. Недавно были сняты признанные шедевры — «Плата за страх» и «Дьяволицы».

Предложенный ими концепт вызывает интерес. Следя за работой Пикассо, на экране перед нами, штрих за штрихом будут создаваться (в самом буквальном смысле слова) его картины.

Я бы сравнил этот фильм с «Ван Гогом», документальным фильмом о творчестве нидерландского живописца, который был снят Аленом Рене. Если Клузо концентрируется на творческом процессе, вовлекая зрителя в «соучастники», Рене просто показывает картины. Но, используя все преимущества операторского искусства, Рене делает показ картин таким, что создается эффект присутствия — путешествия по картинам. Такой режиссерский ход мне кажется более интересным, что впрочем никак не умаляет достоинств фильма Клузо.

В итоге: особый приз жюри Каннского фестиваля — справедлив. Картина получилась оригинальной, а участие в ней двух гениев-перфекционистов создает настоящее напряжение и эффект «соучастия». Впрочем, для того чтобы в полной мере оценить достоинства этой картины, нужно быть почитателем творчества Пикассо

7 из 10

Не правы те, кто воспринимает этот фильм просто как документалку о Пикассо. Анри-Жорж Клузо — виртуоз триллера, главный конкурент Хичкока, не раз уводивший сценарии у него из-под носа, и этот фильм он тоже превращает в триллер. Он начинается неспешно, с шаловливого этюда, рисуемого в полной тишине; потом включается музыка, рисунки становятся сложнее; затем Клузо заводит «таймер», заставляя Пикассо писать на время. После этого упражнения Пикассо словно преображается, в его глазах блестит огонь, и он предлагает изменить концепцию: теперь он будет писать по несколько версий картины, одна поверх другой, пока не найдёт ту, что будет его устраивать. То, что происходит дальше, во второй половине фильма, трудно описать словами: это восхитительная, порою леденящая душу схватка художника с холстом и с самим собой, когда каждая картина на наших глазах меняет стиль и технику, и не раз хочется схватить его за руку и крикнуть: «Остановись!» — столько прекрасных версий он отметает, чтобы поверх них создать совершенно другие. Заключительная часть, минут на 15—20, посвящёна одной картине, изображающей мирный день на пляже — и тут битва принимает поистине эпический размах. Когда стихает грохот оружия, и усталый Пикассо уходит вглубь студии, мы остаёмся на пепелище контуженными и оглушёнными. А кто сказал, что встреча с гением будет безопасна?

«Тайна Пикассо» — это шедевр триллера, и один из лучших фильмов великолепного мастера этого жанра.

Существуют «Репортеры без границы». Есть «Врачи» без тех же самых пределов. Наконец в бескрайней среде бытует так называемая «Учеба»… Но живут на свете во тьме гнета еще и Художники без границ. И последнее — не движение, не партия, не организация. Художники без границ — состояние души и нечеловечески внеземное сплетение разноцветных нитей таланта. Художник — бог. Художник — везде и нигде. Он — в холодильнике вашей мучительной рациональности, он же — на сковородке чьего-то чувственного сердца… Для художника не существует границ.

Пабло Пикассо — один из художников без границ. Я понял это вчера. Некогда далекий, странный, неродной Пикассо вдруг преобразился. Я его почувствовал. И причин тому много. Разумеется, абсолютно гениальная задумка Клузо, которая могла родиться лишь в нахальном сознании друга — человека, знавшего и, главное, любимого самим Пикассо. Воплощение сей же задумки сим же другом Клузо и удивительным оператором Ренуаром, одна фамилия коего — уже «бренд» и уже подтверждение образности мысли и художественности труда. Молчаливая «антиработа» Орика, темп и размеренность, цветовая гамма, легкость свершившегося и тяжесть происходящего… (На сколько минут вам надо перечислений?) И все же главная причина — сам Пабло Пикассо.

Наверное, да нет, скорее всего, для публики, не видевшей «Тайну Пикассо», нестройные ряды достоинств, перечисленных мной уже во втором абзаце, не скажут ни о чем. Что же такое «Тайна Пикассо»? «Тайна Пикассо» — картина художников о картинах художника. «Тайна Пикассо» — документальный фильм, самодовольно-нагло обнажающий, но не разоблачающий процесс творения неповторимого искусника. «Тайна Пикассо» — почти 70 минут бессознательной страсти, с которой вы будете глядеть, как перед вашим взором пишет Пикассо, пишет, ориентируясь на время, коим нужно заполнить остатки кинопленки. «Тайна Пикассо» — другая сторона холста, за какой вы, «растекаясь мыслию по древу», будете размышлять, к чему может прийти странный странник с чудесно-чудной фамилией Пикассо. Наконец «Тайна Пикассо» — действительно бесконечный мир, познакомиться с которым вы просто обязаны, хоть раз услышав его имя.

Малюя отзыв на яркую, характерную «картину о картинах» Клузо, я, как вы уж заметили, вовсе не касаюсь особенностей, качеств, специфик творчества основоположника кубизма. Дело в том, что, во-первых, критиковать или восхвалять Пикассо бессмысленно. Он у каждого свой. Чаще всего — неподдающийся описанию. А во-вторых, «владелец» голубого и розового периодов — художник в самом идеальном смысле слова. И обращать внимание нужно не на то, что получается в итоге (а получается то уникальное, что большинство признает за аналоги собственных заслуг второго класса), а на то, как получается этот итог. «Следите за процессом», — словно призывает Клузо, доказывая, что настоящее искусство может понять лишь другой художник, знающий, что такое «процесс» (ох, как оказывается важно это слово!). А еще друг Пикассо, позволивший и запретивший приблизиться к гению, в очередной раз аргументирует, что нельзя мастера оценивать по критерию «нравится/не нравится». Нахальный приятель обосновывает, что порой совершенно бессмысленно даже искать смысл (как рекомендовал мой учитель-культуролог), ибо иногда он сокрыт под тысячами мазков и миллионами рек размышлений. Оказывается, главное — почувствовать ту наполненную страданиями работу художника, его бесконечный самопоиск.

И если раньше я только догадывался, что анализ стихотворения или картины, пусть даже в интерпретации обаятельно-гениально-талантливого педагога, есть высосанная из пальца несуразица, то теперь я в этом уверен. Если раньше я знал, что художник отличен от бездаря тем, что может изобразить свою мысль в любом стиле и любой технике, то теперь в это поверил. Если раньше я подозревал, что художник, в первую очередь, творит для себя, а не для среднестатистического мальчика из другого поколения, то теперь я в этом убедился. Думаю, и Пикассо было не столь важно, что выйдет в конечном итоге. Его привлекал и увлекал процесс творения, созидания. И именно за безграничную самоотдачу, самопожертвование музе мучений, именуемых творчеством, Пикассо, чью тайну в очередной раз доказали и не разоблачили, признал мир…

Жаль. Жаль, что я не могу подписать под отзывом «Picasso»…