Лучшие годы (1955)

«Лучшая доля» — один из последних заметных фильмов Аллегре, хорошо показывающий причины стилевого упадка его творчества в середине 1950-х годов. Время показало, что Аллегре был художником одной темы — человеческого удела как непосильного бремени, что лучше всего выражено в картине «Такой красивый маленький пляж». Пытаясь разработать в «Лучшей доле» проблему солидарности людей труда, Аллегре пошел против своих художественных и мировоззренческих предпочтений, вследствие чего лента получилась беспомощной и неубедительной.

Будучи близок атеистическому экзистенциализму, постановщик в принципе не понимает, на каких основаниях строится межчеловеческое единство, ибо теории его соотечественников-философов культивируют обособленность субъекта, воспевают одиночество как колыбель свободы и творчества, а ад для них — «это другие» (как гласит хрестоматийная фраза из пьесы Сартра «За закрытыми дверьми»). Именно эта герменевтическая непроницаемость для Аллегре темы солидарности людей становится причиной драматургической рыхлости «Лучшей доли», превращая картину в последовательность несвязанных между собой сцен.

Совершая серьезную ошибку при создании повествовательного нерва — полностью отказываясь от крупных планов, режиссер низводит уровень драматизму к нулю. Статичные характеры, отсутствие мировоззренческих столкновений между персонажами, среди которых нет ни двойников, ни антиподов, ни антагонистов, погруженность в бытописание жизни рабочих — все это превращает «Лучшую долю» в любительский документальный фильм. Даже таланту Филиппа, повидавшему много за свою карьеру и часто спасавшего даже самый безнадежный замысел, негде развернуться в этом удушливом предметном мире, лишенном малейшего намека на психологическую глубину.

Картина наследует многие стереотипы советского производственного кино: «борьба хорошего с лучшим», развитие социалистической сознательности и прочие химерические принципы соцреализма — то, от чего наше «оттепельное» кино бежало как от чумы. Замечательные пейзажи, атмосфера героического подвига, витающая над историей постройки грандиозной плотины — все это улетучивается уже в первые минуты просмотра, уступая место дряблому повествованию, состоящему лишь из малосодержательных бесед, танцев, гулянок и эпизодов трудового быта. Здесь нет даже комического колорита, который мог бы спасти положение хоть отчасти.

Одним словом, достаточно посмотреть лишь половину «Лучшей доли», чтобы понять, почему впоследствии на протяжении многих лет Аллегре не создал уже ничего выдающегося и заслуживающего зрительского внимания — он отказался от своих эстетических и концептуальных предпочтений, и это погубило его как режиссера.