Остров Сахалин (1954)

Эльдар Рязанов когда-то начинал документалистом, снимая пейзажи и людей в отдаленных краях огромной советской страны. Помимо Сахалина, Эльдар Александрович увековечил ещё и Камчатку.

Сказать, что это шедевры, конечно, не получится — фильм снят по шаблону советской эпохи, почти энциклопедично — труд, природа, люди. Главная фишка — романтика исследования и малых народов, живущих в суровых, но красивых условиях сахалинского ландшафта. Так что лёгкое дыхание шестидесятничества чувствуется уже здесь, хоть на дворе ещё даже не оттепель.

Гораздо интереснее последствия, которые добавляют искренности вроде бы стандартной, на первый взгляд, работе — помнится в одном из первых своих художественных фильмов Дайте жалобную книгу Рязанов отправил своего героя-журналиста аккурат на Камчатку и Командоры, а его антагониста (вполне, кстати, симпатичного) вообще там работать оставил. А своего соратника и друга Василия Катаняна упомянул (на моей памяти) аж в двух фильмах — Иронии судьбы и Забытой мелодии для флейты. Так что присмотреться к Сахалину стоит — и под таким углом замечаешь, что в нем поменялась интонация советского кино. От монументальности и героики к простым людям труда. Без доли официоза, особенно в языке и трудовых свершениях, не обошлось, но в этом есть даже своё очарование — в конце концов, почему это обязательно неправда? Просто рабочие будни наполняли позитивом. Рязанов именно это и и пронес затем в свои фильмы.

Красивую сказку посмотреть всегда приятно — и чтобы ублажить своё эстетическое «Я», и чтобы поучиться навыкам рекламы и пропаганды давно ушедших (но теперь стремительно возвращающихся) дней.

Мне — коренному сахалинцу — трактовка интересна своей неправдоподобностью. Основной оптимистичный посыл: «Здесь не хуже, чем у других» подаётся так бодро, что даже не хочется вспоминать детство, означенное вечным «дефицитом». Не замечать существующих проблем с продовольствием, выражающиеся хотя бы в наших астрономических ценах. Не помнить исторических сведений о комсомольских десантах, сдохших с голода. Не вспоминать рассказов бабушки о том, что не померли с голоду и цинги только благодаря едва выросшей черемше (по-вашему — «земляной лук»).

Главное — бодро и ярко! Смотри, зритель, на спускаемые краном с парома новенькие авто! Смотри на пирамиды банок с консервами в главном универмаге города (мы его называли «Старый универмаг»).

В тайге случайно выхваченные камерой геологи внезапно начинают исполнять хорошо поставленными голосами душевно-патриотическую песнь.

Нивх-оленевод прямо из своего чума путешествует в Москву, на ВДНХ, где легко подтверждает статус героя Советского Союза.

Симпатичные выпускники столичных вузов, перегибаясь через перила парома, вонзаются вдохновенными глазами в сахалинские берега, представляя, как осуществят там социализм.

За семь лет империалистическая Тоёхара уступила место свеженькому Южно-Сахалинску, по распланированным японцами улицам которого ходят улыбающиеся комсомольцы и их стройные потенциальные жёны.

По горным дорогам (тоже японцами сделанным) стремительно несутся автомобили, неустанно преобразовывающие островную реальность под соответствие принципам «коммунизма» (т. е. непрестанной внутренней колонизации и эксплуатации своего народа).

Торжественно (но с оттенками якобы-провинциалистской душевности) вещает диктор, уверяя зрителя, что тут не хуже, чем везде, что и тут люди живут.

Конечно, после 30 000 расстрелянных в Верхнем Армудане (включая моего прадеда) нужен человеческий капитал, нужны новые винтики в машине, грубо разворочавшей то, что осталось от поганых милитаристов-японцев, собиравшихся здесь жить самодостаточной жизнью. Нужны люди, чтобы использовать все наши ресурсы (нефть, газ, лес, рыбу) для процветания далёкой Ктухлуании, коммунистической или колониальной.

Фильм — неплохой образец советской пропаганды. В 1960—70-е гг., благодаря ряду таких фильмов (этот — первый!) сюда хлынул поток недоотчисленных из институтов романтиков, которые и сформировали сахалинскую ментальность — временщическую, поверхностную, меркантильную. Этот человекопоток не только смёл всё, что оставалось от осуществлённой японской идеи самодостаточного Карафуто, но и вытеснил память о предыдущем потоке наивно надеющихся в 1930-е, в эпоху телефона и телеграфа, схорониться здесь от материковских репрессий.

Кто теперь из нас, сахалинцев, помнит об Армудане и Дрекове? В Смоленской области в каждой дыре, где хоть сотню партизан расстреляли, ныне возвышается мемориал, а здесь тысячами в день расстреливали — кто это помнит? Запоминаются только пирамиды консервных банок и замечательные натурные кадры необычайной сахалинской природы, привлекательной для здорового отдыха. А ещё удивляются: откуда взялось нынешнее потребленчество как образ отношения к жизни?..

6 из 10