Ожившая ведьма (1952)

Экранизация пьесы финского писателя Мико Валтари до сих пор считается одним из первых фильмов ужасов, снятых в Финляндии. Но одновременно это — очень красивая и поэтичная картина, заставляющая вспомнить о таких классических лентах, как «Колдунья» Анри Мишеля или «Вий». А если быть точнее в своих ассоциациях, то «Оживающую ведьму» можно охарактеризовать, как «Колдунью» снятую в стилистике страшной сказки. Или скорее — притчи. С присущей притчам (или страшным сказкам) моралью в финале, а также с обычно для них не характерной изрядной долей эротизма, из-за которого фильм в пуританские 50-е годы имел серьезные проблемы с выходом на экраны. Это сегодня танец обнаженной ведьмы выглядит вполне невинно, равно как и ее монолог со словами: «Я хочу сжимать в объятиях молодое теплое тело, обнаженная, среди луговых цветов…». А в те годы цензоры сломали немало копий в спорах.

Впрочем эротика эротикой, но она лишь одна из составных частей очарования «Оживающей ведьмы», хотя, что греха таить — частей немаловажных. Все-таки игравшая роль ведьмы Мирья Мане была очень эффектной девушкой, что было подчеркнуто шикарной операторской работой Эско Тёйри, за что тот и получил национальную премию. Нашлись-таки в Финляндии тех лет люди не испугавшиеся красоты обнаженного женского тела и ничем не прикрытой чувственности. А вот герои фильма их испугались. До такой степени, что от ужаса полностью потеряли рассудок, превратившись в группу ненавидящих себя и все окружающее людей, хотя еще накануне спокойно и рассудительно осуждали предрассудки крестьян и их суеверный страх перед способной ожить спустя триста лет после смерти ведьмой.

Но археолог Ханну неосторожно вынул осиновый кол из груди найденного им на болотах тела, и всего лишь ночь спустя вместо таинственно исчезнувшего из погреба трехсотлетнего трупа в разрытой могиле обнаружилась дрожащая от холода обнаженная девушка. Вот и говорите потом про темных крестьян с их нелепыми выдумками. Те-то сразу хотели наброситься на незнакомку с дрекольем, но господа из баронского замка не позволили. За что вскоре и поплатились — слишком уж красива оказалась их незваная гостья, слишком непосредственна и таинственна. А суеверия — они ведь заразны ничуть не меньше какого-нибудь гриппа. Глядь — и ты уже вовсю кашляешь и чихаешь, видя в лихорадке странные сны. А может и не сны это вовсе, а и в самом деле твой лучший друг с вожделением смотрит на твою собственную жену, а сам ты глаз не можешь оторвать от совершенного и притом ничем не прикрытого тела ведьмы, которое обнимаешь почему-то не ты, а твой второй друг. И вот ты уже начинаешь ненавидеть и свою еще вчера любимую жену, и друзей, и, конечно, ведьму. А если ненавидишь — что еще остается? Только избавиться от объекта ненависти: застрелить, вбить в грудь осиновый кол, закопать… И хорошо, если все это только страшный сон, рожденный вызванной простудой лихорадкой. Но даже кошмары могут чему-то научить. А уж если между сном и явью стерты границы…

Наверное, если бы фильм снимался сегодня, в его финале не читали бы столь откровенно (и назойливо) мораль, которую зритель вместе с героями должен был извлчь из рассказанной истории. Но опять-таки, как и в случае с эротикой, не будем забывать о том, что страшная и красивая сказка об ожившей спустя триста лет после смерти ведьме была рассказана в далеком от нас 1952-м году, когда не только кино было другим — другим было его восприятие. А то, что фильм режиссера Роланда аф Хелльстёма и сегодня смотрится так, словно он был снят едва ли не вчера — просто еще одно чудо, которое кинематограф дарил нам во все эпохи своего существования.