Элисо (1928)

Грузия оказалась в составе СССР в 1921 и, конечно, сразу же стала испытывать потребность в новом кинематографе — в том числе агитационном. Кино там снималось и раньше, но в совершенно микроскопических масштабах. И накормить жаждущий массового искусства народ взялись местные умельцы, ученики (не важно, прямые или косвенные) Пудовкина, Эйзенштейна, Козинцева и др. Одним из первых «буревестников революционного кино» стал Николай Шенгелая, отец, между прочим, Георгия и Эльдара — известных ныне режиссеров.

Поэт, выпускник физмата, он нашел себя в кино, но даже в нем прежде всего остался поэтом. Поучившись у Кулешова, Шенгелая решил, что кинематографу Грузии не хватает поэзии, жизни и самобытности — в том числе в экранизации литературных произведений. «Элисо» — стал его полноправным дебютом, где он попытался соединить социальное звучание большого нового государства, агитацию с поэзией гор, национальной литературой и живыми грузинскими характерами. Получилось у него это… как бы сказать… по-кавказски изящно.

«Элисо», несмотря на плохое качество с трудом восстановленной пленки, действительно дышит поэзией. И если в России в этот же период выпускались иногда совершенно ломовые агитки, то Шенгелая очень тонок. Прямой агитации здесь нет, это фильм-легенда, красивая (?) былина, в финале которой дается лишь намек на будущее. В сердцах изгнанных царской властью со своих земель людей уже зародилась ненависть, злость к угнетателям, жажда справедливости — и когда сила духа окрепнет, когда человек перестанет бояться и отступать, а выйдет на борьбу — вот грянет гроза. И дальний отзвук грома слышен уже сейчас.

До Шенгелая никто не пытался так разнообразно и ответственно подойти к раскрытию национальных характеров. Не без доброго юмора он показывает простых людей — двольно темных, хотя и житейски мудрых, гордых, но покорившихся силе или судьбе. Здесь есть и молодой горячий джигит, готовый пожертвовать всем, ради любимой — эдакий революционный элемент, плюющий на традиции — в том числе и религиозные — своих и чужих предков. Есть и старейшина, он же отец главной героини — привыкший жить по закону предков, но уже сомневающийся, ломающийся, не верящий в правильность молчаливого терпения и веры, что «раз власти поступают, значит знают». Есть и предатели, и сумасброды, и кликуши… И сама Элисо — настоящая горная дикая лань, готовая ради любви презреть законы предков и родовой чести, выйти замуж за неверного, убежать, куда глаза глядят… но не в силах бросить семью.

Важиа и Элисо — это молодость Грузии, ее революционное будущее, ее сила и страсть, красота и наивность, гордость и непонимание, невероятная сила и незнание, куда эту силу направить. Элисо хватило пока на сожжение своего аула, чтоб он не достался выгнавшим их из родных мест царским взяточникам и казнокрадам. А Важиа, привыкшего как и все, ломать перед начальством шапки — на драку с генералом. Это пока. То ли еще будет. Ой, то ли еще будет! И вместо традиционных завываний и слез пляшут на похоронах эти неотесанные мужики лезгинку, как будто чувствуя близость перемен. Не будем больше плакать! Нельзя плакать!

А главной темой все равно остается любовь. Запретная, и от того еще более трогательная. И несмотря на поражение в этой маленькой битве, в финале повествования не чувствуешь печали. Любовь убить нельзя, как и потушить народный гнев — как бы возвещает Шенгелая.

«Элисо» — интересная и весьма успешная попытка соединить приемы эпически-поэтического кинематографа с исследованием индивидуальных характеров и психологии героев-носителей ярко выраженных национальных черт, а также перекинуть мост к кинематографу патетически-революционному, придать мифологически-историческому контексту революционное звучание. Красивые (несмотря на качество истерзанной временем пленки) виды бурных рек, зеленых долин (почему-то чувствуется, какие они зеленые, несмотря на черно-белое изображение), сизых гор. Разные люди, который живут там — на краю света, умудряются выживать, бороться и даже любить. Это действительно кинопоэма, в которой, несмотря на немоту фильма, как-будто даже слышны песни горцев.

Шенгелая был поистине поколенческим режиссером — отвечающим за целое поколение молодых грузинских кинематографистов 20—30-х гг., благодаря которым грузинское кино и сейчас невероятно самобытное и необычное. А что касается госзаказа, то Шенгелая хоть и пытался петь оды, это были искренние оды любви к своему народу и своей земле, и до конца советскими они так и не стали. Может быть поэтому, несмотря на влияние, оказанное этим режиссером на своих коллег и последователей, несмотря на прижизненную славу и даже Сталинскую премию, о нем постарались как-то быстро забыть в советское время, его имя не мелькало в антологиях и списках, а его фильмы, в отличие от лент других мастеров того периода, вовсе не считались обязательными, «звучащими», «рупорами эпохи».

Потому что он и не был рупором эпохи. Как Блок, Есенин, Мандельштам, на которых, Революция, конечно, оказала серьезное влияние, но, видимо, совсем не… или не совсем такое, как надеялась новая власть. Однако, спустя годы, читая или смотря их, мы понимаем, как глубоко, эмоционально, чувственно, они восприняли перемены. И как изящно, истинно поэтически, сильно, но нежно смогли это показать… Сила и звучание поэтических образов в данном случае победили революционные отзвуки. Оно и к лучшему.

8 из 10

Специально решил пересмотреть для написания заказанной рецензии фильм «Элисо» грузинского режиссёра Николая Шенгелаи, поскольку видел ещё во ВГИКе, то есть почти сорок лет назад. Кстати, узнал из финальных титров, что копия была восстановлена в 1987 году старшим сыном — Эльдаром Шенгелаей, хотя качество изображения явно оставляет желать лучшего. Но даже и в таком виде это кино 85-летней давности покоряет своей кинематографичностью, пусть это прозвучит тавтологично. Ну, что ж делать, если в нынешние времена всё реже встречается истинное кино, хотя снимается гораздо больше фильмов во всём мире!

Ради смеха можно было бы трактовать типичную нарезку кадров в стиле монтажно-поэтического кинематографа 20-х годов (особенно виртуозно и покоряюще это сделано в предфинальных сценах «танца на похоронах») почти как современный клиповый монтаж. Вот только кардинальное и даже программное отличие заключается в том, что стремительная смена коротких планов на экране не просто отражает суть тогдашней революционной эпохи тотальных и решительных перемен во всём способе бытования, а главное — мышления, также и в искусстве, но и способствует созданию новой образности (знаменательно, что чуть позже Сергей Эйзенштейн в исследовании «Монтаж» сопоставил слова «обрез» и «образ»).

При внешней незамысловатости сюжета, относящегося к 1864 году, когда российские власти решили выселить чеченцев из горных аулов Кавказа вообще на территорию Турции (кстати, теперь эту ситуацию поневоле начинаешоь воспринимать сквозь призму последующих событий ХХ века и даже недавних лет), «Элисо» — именно кинопоэтическое творение, своего рода легенда, рассказанная на языке кинематографа. Любопытно обнаруживать теперь (может, и не имея надлежащего подтверждения этих ассоциаций) неожиданные переклички «Элисо» и с «Мольбой» Тенгиза Абуладзе, и с «Грузинской хроникой XIX века» Александра Рехвиашвили.

Молодой Николай Шенгелая (ему было всего лишь 25 лет во время съёмок) создаёт на экране вольнолюбивую и раскрепощённую по средствам выразительности историю «кавказских Ромео и Джульетты» на фоне исторических катаклизмов. Причём знаменательно ставит имя девушки в название своей картины, поскольку для него пробуждение самосознания нации в большей степени связано с тем, как начинают меняться и играть важную роль в жизни небольшого сообщества людей или целой страны именно женщины.

Нелишне упомянуть, что заглавную роль исполнила юная Кира Андроникашвили, младшая сестра кинозвезды Наты Вачнадзе, жены Николая Шенгелаи, потом вышедшая замуж за писателя Бориса Пильняка и поплатившаяся наряду с ним в результате сталинских репрессий. А образ независимой и гордой Элисо был по-своему развит и продолжен в творчестве Шенгелаи в следующей ленте «26 комиссаров», снятой уже в 1932 году, где Верико Анджапаридзе сыграла молчаливую жену нефтяника так, словно она являлась «совестью нации».

Между прочим, фильм явно недооценённый ни в момент своего появления (он попал аккурат на слом эпох — и в кинематографе, и в общественно-политической жизни в стране), ни гораздо позже. Хотя по высокому художественному уровню и открытиям в области киноязыка не уступит «Элисо», а в какие-то моменты даже превосходит (никто столь красиво и возвышенно не снимал нефть на экране!).