Арсенал (1928)

Александр Петрович устраивает неравный бой. Слово против образа. Неравный он потому, что звук в кино еще не изобретен. Точнее, изобретен, но не в СССР. СССР еще проводит необходимые исследования, чтобы ворваться в стремительную гонку. А пока — образ Довженко торжествует. Лишь иногда слово пробивает себе дорогу (в середине фильма), кричит, но сдается под натиском образов. Бой образом выигран, но знал ли Александр Петрович, что это лишь начало войны и слово еще покажет себя?

А образ Довженко, к тому же, слишком ярок и, порой, слишком жесток. Эти крупные планы человеческих лиц (я бы сказал, «укрупненные») заставляют зрителя буквально сжиматься внутрь себя и отойти от экрана на безопасное расстояние. Александр Петрович, остановитесь, это уже не смешно. «Газы, веселящие душу». Меньше слов — это не больше смысла, это больше образов.

Эйзенштейн говорил, что именно Революция сделала его художником. А что про Довженко? Появился бы на карте режиссерского искусства такой островок, как Довженко, если не Революция? Предположу, что да; может быть, он и не был бы таким масштабным, таким громоздким и немного пугающим, но яблоки, снежные пейзажи, лошадь (Тарковского, но на самом деле Довженко), вневременные люди-истуканы и т. д. остались бы. Довженко бы жил, цвел, но значительно потерял бы в весе.

Фильм Довженко «Арсенал» разительно отличается от фильмов его современников Эйзенштейна, Протазанова, Кулешова в первую очередь тем, что в нём режиссёр упор сделал не на действие и динамичную картинку, а на немые сцены, отражающие события не поверхностно, а так глубоко, на сколько это возможно сделать в кино.

Начало фильма «Арсенал» чем-то напоминает жанр документальной хроники. Там очень мало слов, много разрозненных статичных кадров, отражающих время с разных сторон, будь то поля Первой мировой, трагическое положение женщин, стариков и детей, оставшихся без кормильцев, нахальство полицаев, тупая беспомощность царя Николая II, обезумевшие от бессмысленности войны немецкие солдаты.

Эти первые минуты фильма являются как-бы предисловием к основному сюжету, Довженко таким образом погружает зрителя в общую атмосферу. Это очень необычный ход, потому что ни немецкие солдаты, ни царь, ни трагедия оставленных жён, матерей, детей и стариков (за одним исключением) не участвуют в дальнейшем развитии событий. Такой ход делает режиссёра уже больше документалистом, чем художником, потому что не стал бы художник вводить лишних персонажей, которые не влияют на развитие сюжета, а наоборот, могут лишь внести сумятицу в картину.

Ещё интересно отметить, что кони в фильме разговаривают с людьми, правда не в буквальном смысле, а как-бы понимая человека и отвечая ему верностью. В связи с этим вспоминается Ахилл и его кони Балий и Ксанф, которые умели разговаривать. Никак не мог подумать, что такой сюжет может встретиться в кино XX века, ещё понятен миф про коней Ахилла, те-то были титанами, которым Зевс по их просьбе изменил облик, но эти-то, современные, откуда попали на плёнку Довженко? Разве что с русских былин про богатырей, да из языческого представления русским народом природы, как живой, наделённой разумом и чувствами.

Интересно обратить внимание на необычную работу оператора со съёмкой под углом, при этом достигаются разные задачи. В одних случаях — это просто необычный угол зрения, в других — это доходит до полного противоречия, например в эпизоде с поездом, когда машинист сказал, что поезд будет ехать под уклон, — в кадре показан резкий подъём.

В целом весь фильм наполнен символизмом, но финальная его часть — в особенности. Когда УНРовцы пытаются расстрелять главного героя, рабочего-большевика, но они, стреляя почти в упор с трёх винтовок, не могут его ранить, ещё удивляясь кричат ему: «Падай! Падай… Панцирь надел что ли?» Но нет, не в панцире дело, а дело в том, что большевики выступают не за себя, а за народ, а народ пулями нельзя ни поранить, ни напугать. Поняв это, УНРовцы убегают.

Советский кинематограф почти полностью состоял из пропаганды, а те редкие шедевры, что попадались, тоже вынуждены были подстраиваться под идею «всеобщего равенства». Снимали фильмы, в основном, посредственные режиссёры, а те гении, что изредка приходили, почти все не смогли себя в полной мере реализовать. К ним примыкает и Довженко.

Доподлинно неизвестно, разделял ли Довженко идею революции (и если разделял, то насколько сильно), однако все его фильмы были пропагандистскими по приказу сверху, а не по желанию режиссёра (из-за чего у Довженко возникали конфликты с правительством). Однако его трилогия («Звенигора»-«Арсенал»-«Земля») считается одними из лучших фильмов советского немого кинематографа. Она уступает разве что «революционной» трилогии Эйзенштейна.

«Арсенал» наполнен метафоричностью, символизмом, гротеском, гиперболизированными героями и карикатурными «врагами революции». Он имеет мало отношения к истории, скорее это взгляд Довженко на историю. Почти лишённый сухих исторических фактов, «Арсенал» наполнен образами, зачастую не имеющих отношения к сюжету.

10 из 10

По чуткому наставлению приказавшего долго жить дедушки Ленина, ранний советский кинематограф стал мощным оружием пропаганды, призванной пробудить в народных массах стремление к мировой революции и уверенность в правоте «красных». А так как страна советов была необъятна, то для каждого локального региона возникла необходимость индивидуальной пропаганды. В Украине на поприще кинематографии в те времена зажглась звезда Александра Довженко.

«Арсенал» — это легендарный Киевский завод, на котором зимой 1918 года произошло рабочее восстание против УНР. Почти все повстанцы были убиты, не дождавшись прихода красной армии, а потому, для «красной» агиткампании события восстания стали хрестоматийным примером для будущих поколений. Первая попытка экранизации сего исторического события с треском провалилась в 1925 году, но уже через 4 года за дело взялся действительно творческий человек.

Сложно сказать, насколько интересна была для Александра Довженко генеральная линия большевиков и разделял ли он идеи социализма. Ясно лишь то, что почти все его ленты снимались по госзаказу. Лишенный возможности варьировать содержание, скованный путами цензуры, Довженко применил свой творческий гений к форме.

Современному зрителю (особенно незнакомому с историей Украины) фильм запросто может показаться бессвязной тягомотиной. Ведь если оставить в стороне пространные рассуждения о гениальности и метафоричности буквально ли не каждого эпизода, то на поверхности останется сумбурно поданная история о большевике Тимоше, поднявшем бунт против Петлюры. Причем центральный стержень образуется ой как не сразу, а предваряют его, типичные для фильмов того периода, сцены деревенской разрухи и краха России в первой мировой. Как водится, обе зарисовки взаимосвязаны и приводят простой рабочий люд в праведное негодование. Сцена деревни Довженко удалась, хотя вот голодающий ребенок таковым совсем не выглядит — слишком уж он упитанный. А вот тощая до ребер лошадь и пахарь-калека, напротив, выглядят весьма реалистично и жутковато. Что до сцены войны, то она, мягко говоря, странная. Немцы идут гурьбой непонятно куда, взрывают пустые окопы и елки, месят грязь и безуспешно ищут врагов на бескрайних полях нашей родины. А тут еще возникает некто немец в очках и начинает дико хохотать, вдыхая угарный газ. Сцена как бы символизирует полное отсутствие сопротивления со стороны царской армии, что всяко противоречит исторической правде.

После всех этих прелюдий начинается, собственно, история заводчан-повстанцев, сюжетно ничем не выделяющаяся на фоне остального агитационного кино. Но, как уже было сказано выше, фильм заслуживает внимание благодаря визуальной стороне. Довженко понапихал в свое детище столько экспериментальных приемов, что «Арсенал» по праву может встать в один ряд с лентами, революционными в плане спецэффектов. Особенно важные эпизоды режиссер подчеркнул их «замиранием», сцены с застывшими в одном положении людьми можно наблюдать на протяжении всей картины. Мастерский монтаж позволил внедрить в фильм множество метафор, вроде ожившего портрета Тараса Шевченко или пассажира, «растворившегося» в воздухе вокзала. В некоторых сценах использовано покадровое приближение к объекту съемки, ставшее сейчас совсем уж обыденностью. Довженко даже решился на съемку безумной скачки лошадиной тройки по снежному лесу, снятой с параллельно двигавшейся платформы. За визуальные и операторские решения фильм можно хвалить до бесконечности.

Что до остального, то все куда более прозаично. Фильм нудный, и если бы не превосходная операторская работа и искренняя игра исполнителя главной роли Семена Свашенко, то его постигла бы участь многих заслуженно забытых пропагандистских лент. Единственное, что «цепляет», так это последние сцены расстрела повстанцев, взирающих на петлюровцев каменными и отрешенными лицами. Глядя на эту жуткую сцену, хочется воскликнуть «Браво!», но тут же режиссер вновь начинает демонстрировать пролетарскую несгибаемость неподвластную даже пулям. Ну и, разумеется, весь фильм выстроен на двойных стандартах, и если большевики все сплошь «мудроликие», то буржуи карикатурны, а православные священники дико воют тряся бутафорскими бородами. Вот такое вот оно, агитационное кино, гениальное с точки зрения искусствоведа, но до ужаса утрированное и представляющее историю исключительно с одной позиции.

Вывод: Поклонникам черно-белых кадров будет на что поглазеть, да и любители немого кинематографа будут довольны, что до остальных, то лучше им обойти фильм стороной или, как минимум, не ждать от него очень многого.

7 из 10

«Арсенал» — революционная киноэпопея украинского советского режиссера Александра Довженко, принесшая ему громкую славу как в СССР, так и за его пределами.

Не секрет, что события 1917—1918 года кардинальным образом повлияли на мировоззрение и взгляды будущего режиссера. Довженко родился в очень многодетной и бедной семье, поэтому сызмальства в нем росла и укреплялась любовь к природе, земле, труду, к украинскому народу. Вдохновленный идеями украинской государственности, он сначала вступает в ряды Украинской Центральной Рады, но через некоторое время, разочаровавшись в ее политике, принимает сторону большевиков, храня им верность вплоть до самой смерти. Пережитые события отложили глубокий и тяжелый отпечаток в жизни Довженко и впоследствии нашли отражение в его третьем полнометражном фильме — «Арсенале».

Этот фильм, конечно же, как и вся классика соцреализма не что иное как пропаганда коммунистического движения, но пропаганда особая, «по-довженковски», наполненная страхом и переживанием за свой народ, леденящим ощущением вечности, смерти, страданий. Сам режиссер так опишет свою работу: «Я поставил себе две цели: я в «Арсенале» буду громить украинский национализм и шовинизм, с другой стороны, буду поэтом и певцом рабочего класса Украины, совершившего социальную революцию.. .. Я зачастую работал, как работает боец в бою, — не заботясь о том, по правилам ли рубит он врага или не по правилам».

Центральный герой фильма солдат Тимош в исполнении Семена Свашенко с одной стороны человек из народа, стремящийся принести своему же народу, уставшему от долгих лет войны и руины, наконец покой, справедливость, процветание, но с другой стороны он безлик, мы почти не видим, что скрывается за его холодными глазами, Тимош скорее символ, чем личность. В отличие от него остальные (и все они по сути второстепенные) герои показаны очень ярко, экспрессивно, не в последнюю очередь благодаря выразительной операторской работе Даниила Демуцкого, поэтому обратите особое внимание на солдата, отравившегося веселящими газами, которого сыграл Амвросий Бучма, спорящих на собрании Центральной Рады, голодного ребенка, просящего есть, однорукого крестьянина и других персонажей.

Довженко в этом фильме был особенно щедр на разного рода метафоры, такие как говорящая лошадь, внезапно оживший портрет Тараса Шевченко, отскакивающие от Тимоша пули и другие эпизоды коих множество, и они, на мой взгляд, весьма озадачивают. Также стоит выделить такие кинематографические приемы как чрезмерную статичность некоторых сцен — персонажи как бы замирают, на несколько секунд пребывая в неподвижном положении; провокации зрителя; заострение внимания на персонажах заднего плана, фона, массовки, неживых предметах; необычные ракурсы. Так или иначе, фильм несет в себе необыкновенно сильный эмоциональный заряд.

В заключение приведу слова Довженко о съемках «Арсенала»: «Это было творчество радостное, легкое и, казалось, бездонное. У меня была крылатая душа, и ум, и сердце. Все гармонично сочеталось во мне, и творчество мое радовало людей. И сам я радовал людей своим видом и характером».

10 из 10