Беспокойная Настя (2019)

Учебная работа студентки третьего курса ВГИКа (на момент выпуска фильма) Софьи Мелединой — это документальный (или псевдодокументальный?) портрет незрелой и маргинальной Анастасии, который мог получиться, если бы Софья Меледина потрудилась найти точные векторы соприкосновения с личностью своей героини.

Ничего подобного не произошло.

Настя пьёт, курит, тусуется с друзьями, целуется с подругой на фоне христианского календаря, выбегает ночью полуголая на улицу и мимоходом рассуждает о том, что из поколения в поколение все юнцы обречены на круговорот расточительного прожигания молодости. Всё та же Настя встречается с маленькой дочерью, отдаёт ей немного своей хлипкой, как болотная тина, любви и ласки, провожает до вокзала, по пути поссорившись с её отцом (и по совместительству своим бывшим), а потом возвращается к тому образу бытия, который всегда был предпочтительнее.

Это своеобразный логлайн сюжета, бессмысленно и беспощадно ретранслированный за пятнадцать минут в жанре реализма по канону Валерии Гай Германики. Но если ранняя Германика имела целью передать дух поколения десятилетней давности в радикальной обёртке, то Меледина передаёт только душок одной пустой жизни — и то весьма обрывочно, скомкано, сыро. Действительно, а как иначе-то?

Хочется выхватить Настю, её бывшего и их дочь из короткометражки и поместить то ли внутрь нормальной молодёжной драмы, предварительно поработав над характерами и историей, то ли в декорации скандального ток-шоу, где история, характеры, весь смысл происходящего окажутся погребены в руинах дешёвой и продажной сенсационности. Любой исход будет лучше, нежели этот до ужаса неловкий учебный проект с загубленным потенциалом и абсолютно провальной попыткой пройти по лезвию провокации. Здесь плохо всё, ибо всем глубоко плевать на возможные и более качественные варианты съёмки, анализа и отображения предполагаемого настиного беспокойства. Оператор шастает, пытаясь не спотыкаться, за вполне спокойной персонажкой и фиксирует её бытовуху в отчаянно-любительской манере, а та творит что хочет, существуя в моменте. Чудесным образом сей балет хромых уток не вызывает ни сопереживания, ни участия, ни истинного гнева — только недоумение и лёгкую брезгливость. Настя ведь не совсем обычная внешне, но в остальном ничем не отличимая от многих других: непутёвая, безответственная, скрывающая за маской протестующей юности и оголтелого эротизма лишь глубокую, неизведанную печаль, которая однажды либо окончательно утопится в алкоголе, либо будет съедена повседневной серостью.

Вы предполагаете, в возникновении подобной мысли — заслуга автора? Нет, автор тщетно не нащупывает нужных слов и кадров, чтобы выразить боль и немощь героини. Софья Меледина успевает лишь намекнуть о чём-то подобном, но сворачивает на полпути и съезжает в пропасть смыслового отсутствия вместе со всеми своими первоначальными заготовками. В борьбе между эпатажем и глубиной выигрывает эпатаж. Выигрывает лесбийский поцелуй около христианского календаря, а не слёзы маленькой девочки, когда поругались мама с папой. Вот что досадно. Драмы не вышло. И глубины тоже не вышло. Ничего не вышло.

А было ли хоть что-то? Непонятно. Вряд ли.

3 из 10