Навсегда отстегните ремни (2018)

… Сидит Соловей-разбойник на сыром дубу,

Сидит Соловей-разбойник, Одихмантьев сын.

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,

И от его ли то от посвиста соловьего,

И от его ли то от покрика звериного

Те все травушки-муравы уплетаются,

Все лазоревы цветочки осыпаются,

Темны лесушки к земле все преклоняются,

А что есть людей — то все мертвы лежат.

Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть вёрст,

Ай окольноей дорожкой — целая тысяча.

Александр Галич. Его выгнали из страны в 1974 году. Музыкального птаха, барда, гусляра. СССР не желал мириться с крикливыми саркастическими выпадами своего сына. Против Отечества? Против системы? Против социализма? Ату, его. Ату!

Чего ему не хватало? Член Союза писателей. Член Союза кинематографистов. Белая кость номенклатурных вождей. Почести и регалии как из рога изобилия. Знай восхваляй здравицей нуворишей и красная ковровая дорожка скатертью-самобранкой достатка. Чего только душа пожелает… Ордена, звания, почести, блага. Так нет же… Не захотел. В диссиденты подался.

В городе Муроме, в селе Карачарове родился у крестьянина Ивана Тимофеевича сын. Радость великая? Конечно. Рос как на дрожжах, в руках сила могучая, в плечах косая сажень. А с ногами беда, плетьми непослушными свисали. Тридцать лет сиднем сидел дома Илья Муромец. Шли как-то мимо окна странники седовласые, да испросили воды напиться. А добрый молодец и рад бы протянуть ковш, да подняться с лавки не может. Что тут поделать? Видя немощь болезненную, кудесники молвили слово заветное. Перебором гуслей песенным, исцелили недуг. Рассеялась дрёма тела непослушного. Встал со скамьи. Три чаши подносил гостям. Да все три и выпивал по их соизволению сам. Налилось тело соком тверди богатырской. Пора за дела ратные приниматься…

19 октября 1918 года в Екатеринославе (во времена СССР — Днепропетровск), в еврейской семье экономиста Арона Самойловича Гинзбурга и Фейги Борисовны Векслер (администратор консерватории) родился сын Александр. В 1920 году семья переезжает в Севастополь, а в 1923 — Москву. После девятого класса Александр поступает, почти одновременно, в Литературный институт и в Оперно-драматическую студию Станиславского. Первое учебное заведение, вскоре бросит, спустя 3 года — и второе. С 1939 года в Театре-студии Алексея Арбузова и Валентина Плучека. В 1940 — соавтор пьесы «Город на заре», занятый в спектакле в качестве актёра. Песни комсомольской тематики собственного сочинения вкраплением в повествование. Ничего крамольного, ничего вызывающего. Так и жил, «сиднем сидя» словно Илюшенька, Муромец. Аж до 1962 года. До 44 лет. Безбедно. И сытно. В ладах с системой. Что произошло потом?

Я никогда не верил в миражи,

В грядущий рай не ладил чемодана -

Учителей сожрало море лжи

И выплюнуло возле Магадана.

Но, свысока глазея на невежд,

От них я отличался очень мало -

Занозы не оставил Будапешт,

А Прага сердце мне не разорвала.

А мы шумели в жизни и на сцене:

Мы путаники, мальчики пока.

Но скоро нас заметят и оценят.

Эй! Против кто? Намнём ему бока!

Александр Галич — это псевдоним. У Ильи Муромца — от близкого города. У барда, от составных частей фамилии, имени, отчества. Богатырь на борьбу с нечестью жизнь свою употребил. По тому же пути пошёл песенный Боян. Соловьи-разбойники в ХХ веке приобрели иной облик, иной окрас. Свой собственный народ дурачили как хотели. Жировали, пировали, сладкие величавые речи с трибун произносили. О равенстве, братстве, единстве. Но себе, всякий раз ломтями да буханками, а черни — крохи. По остаточному принципу. И именно их, челядь неисчислимой своры, он бичевал своим главным оружием, словом, ироничным куплетом. Как к позорному столбу пригвазживал. Доколе же такое можно было терпеть?

Опять над Москвою пожары,

И грязная наледь в крови.

И это уже не татары,

Похуже Мамая — свои!

Нравственность и совесть в обнажении перед зрителем здесь. Лютые волки идущие по следу и наседающие со всех боков год за годом в рассказе о его судьбе. Голос единожды, лишь однажды допущенный властьимущими к микрофону на массовом форуме и травля, травля, травля… Как посмел? Издеваться? Империю порочить? Сгноить! Отставить! Разжаловать! Запретить! Ярмо ему на шею! Ах, нельзя? Как это?

Старенькие ходики, молодые ноченьки…

Полстраны — угодники.

Полстраны — доносчики.

На полях проталинки, дышит воля вольная…

Полстраны — этапники,

Полстраны — конвойные.

Лаковые туфельки. Бабушкины пряники…

Полстраны — преступники.

Полстраны — охранники.

Лейтенант в окно глядит. Пьет — не остановится…

Полстраны уже сидит.

Полстраны готовится.

Кто же он был? Почему встал на этот путь? Отчего пренебрёг канонами социалистической утопии? Сыграл ли с ним шутку вольный ветер свободы после смерти отца народов? Решил ли он осваивать «нишу» вершителя авторитетов? Переродился? Просветлел? Прозрел в одночасье? Или может быть обида за «Матросскую тишину»? Пресловутый «пятый пункт» советской анкеты? И понимание цензурных оков на руках кандальным звоном?

Как поздно, однако, он пришёл в коридоры нового для себя. Только в 1962 году «Леночка» ласточкой отправной точки стала… Для меня — это самая большая загадка в его личности.

Зрителю предлагается экскурс тернистого пути нравственного борца, сказителя-стихотворца. Надрывное пение в стране кумача и свобода слова на «Радио Свобода», финансируемой Конгрессом США и патронируемой ЦРУ… Как это? А вот так, вот.

Из двух зол, выбирают наименьшее?

7 из 10