Рана (2017)

Обеспеченный горожанин договаривается со своим земляком, чтобы тот стал наставником его сына, которого он привёз из Йобурга (Йоханнесбурга) в деревню, уломав пройти обряд посвящения в мужское достоинство, жалуясь собеседнику в разговоре на жену, которая испортила парня, вызывающего недовольство отца мягкотелостью и привычкой к общению с друзьями, исключающего из своего круга интерес к женщинам, что и подвигло родителя искать средство нормализации характера молодого человека, вспомнив о старинном ритуале Ukwaluka, по утверждению, в несколько приёмов обращающего хлипких мальчиков в непробиваемых мужей.

Ирония злой судьбы состоит в том, что Ксолани, которому доверено стать проводником юноши в обретении мужественности, далёк от идеального сексуального образа, при том, что сам в своё время прошёл через такую же инициацию и, как бы сейчас сказали, получил аттестат зрелости, в действительности ничуть не напоминая того, кем он должен был стать.

Многим, как тому отцу, кажется просто: иссечение плоти, лишение сна, давление силы — и через пару недель человек становится совсем другой личностью. И, пусть в самом сценарии даже намёка нет, но такая формула чем-то напоминает терапию по сексуальной коррекции, использовавшейся или используемой в некоторых далёких от Африки краях для принудительного лечения геев, что совпадает с намерением отца, отправившего своего сына на переделку.

Проблем оказывается в этом фильме больше, чем можно было ожидать, и непокорный подросток — это только начало, а далее находится прочная, почти брачная, связь Ксолани с другим «наставником», в отношениях которых присутствует комплекс страхов и противоречий, противоположно оцениваемых каждым из них, очевидно признающих свои отношения любовью, не считая при этом возможным преодолеть налагаемые на них обществом категорические табу.

Разумеется, их проблемы остаются скрытыми лишь до определённой поры, пока дерзкий Кванда не пройдётся по ним острым ножом, подвергая риску уверенность поколений, ввергая в непроходимые сомнения относительно прочности устоем и могуществе традиций, распадающихся от логичных аргументов умного оппонента, погружённого в глубокий анализ ритуального акта, выявляя изъяны в нём, а не в себе, засыпая проводника неожиданными вопросами.

Скажите, как Ксолани может быть проводником мужественности, если сам не обладает искомым началом? или «Как любовь может уничтожить нацию?» — в постановке Джона Тренгове сосуществуют проблематика современного общества и индивидуальный кризис личности, конфликт традиций и просвещения, который вышел за рамки внутреннего спора, выплеснувшись на улицы южно-африканских городов, где толпы протестующих добивались от кинотеатров отказа от демонстрации этой картины, требующей внимания и холодного рассудка, коим в фильме обладает лишь один человек.

Роль Кванды — внушительный дебют Низа Джей, вникающего в тонкости вещей и их положений, создавая образ уверенной в себе и убеждённой личности, проявляющей непоколебимую стойкость и смелость противостоять большинству, как на локальном этапе инициации, так и в общем плане всей жизни, которую он собирается прожить на свой лад, без оглядки на прочие мнения, становясь горьким укором Ксолани, распадающемуся надвое, находя оправдания прятать свои отношения, как и его сельский друг, маскирующийся женой с детишками.

Страх и смелость — их столкновение приводит к сокрушительной развязке осложняющейся драмы, успевающей представить не только серьёзное актёрское мастерство исполнителей трёх ведущих ролей, но также результат целеустремлённых усилий оператора и режиссёра, находящих отражение в визуальной окраске, размещении акцентов (ягнёнок испускающий человеческий вздох), создаваемых выбором определённого ракурса, угла зрения, иногда почти модельной съёмки (особенно это касается главного персонажа), позволяющими им создать содержательно наполненную и художественно выделяющуюся ленту, внутренние смыслы которой не ограничиваются ни страной, ни континентом, ни цветом кожи, ни типом государства, да и черный цвет кожи инициатов здесь замазан белой глиной — чтобы яснее было ясное — универсальность отношений, несовершенство правил и сомнительность традиций, опровергаемых жизнью, поскольку она сильнее всего.