Аглая (2012)

В хорошем смысле, старомодный фильм. Ну, кого удивить миром цирка в 21 веке. Конечно, кино с первых своих шагов зависело от него не меньше, и иногда даже больше, чем от литературы, поэтому цирк часто становится своеобразным метазнаком. При этом кино не смогло победить театр, но уничтожило цирк. Это случилось тогда, когда свой первый фильм снял Мельес. После этого о цирке можно снимать фильмы, но его живое развитие закончилось. В фильме Феллини «Клоуны», в его финале толпа — если не стадо — старых клоунов бежит по арене, наматывая один круг за другим. Это коллективный бег Холстомера, который совсем стар и уже никому не нужен, ни людям, ни другим лошадям. Это механическое движение по кругу как дурная бесконечность современности цирка. Кино перевело спецэффект из материальной плоскости в виртуальную и победило цирк на его же территории: зрители все так же собираются в зале, чтобы наблюдать Зрелище, все так же охают и ахают, глядя на происходящее. Но это происходящее происходит не в трехмерном континууме арены, а в двухмерном эрзаце белого экрана, где плоские люди, стоя под плоским деревом, адресуют друг другу свой плоскостной поцелуй.

Цирк — это реликт, точнее монтаж реликтов, то есть антимонтаж. Главным реликтообразующим элементом можно считать кумулятивность театрального Зрелища. Эпизоды примыкают друг к другу по принципу смежности и элементарного чередования людей и зверей. Эта ложная симметрия перебивается интермедиями клоунады, интервенцией трикстера, который лишний раз подчеркивает, что цирк — это не сюжет, а интерес к здесь-и-сейчас, то есть к спецэффекту. Таким образом, представляемое на арене всегда значит что-то другое, цирк велик своим тотальным обманом. Например, принято считать, что взрослые ведут детей в цирк, потому что это интересно детям. Нет, это интересно именно взрослым. Цирк обладает слабым остаточным эффектом инициальности, это приобщение к смутно осознаваемому миру взрослых манипуляций, которые по мере взросления становятся все более понятными. Иными словами, цирк интересе взрослым как зависть к Телу. К Телу как невозможности своего собственного тела. Цирк производен сразу и от акробатики, и от порнографии, он тантричен. Мы переживаем манипуляции с телесным на арене как символическое совокупление. Именно так и обнаруживаются корни цирка — в коллективном мистериальном коитусе, сакральность которого не может пошатнуть даже клоун-трикстер, обознающий свой отказ от участия в оргиастическом действии, но являющийся на самом деле повелителем этого действа. Он то ли переодетый жрец, то ли сбежавший бог, в любом случае он не может появиться на публике в своем истинном виде, как и божество не может открыть своего настоящего лица человеку, потому что у божества этого лица попросту нет.

Поэтому обратиться к цирку в 21 веке — это ни в коем случае не сделать данный образ парафразом чего-то большего, например, социального. Заманчиво увидеть в нем символ соцлагеря, общества цирка, если перифразировать Дебора. Но мир буржуазный не меньший цирк, только уже консьюмеризма. Конечно, Деак прекрасно понимает, что интерпретировать этот образ с чистого листа невозможно, обязательная щепоть интертекста в ее рецепт включена, в какой-то момент даже появляются вполне себе браунинговские уродцы. Но, в целом, герои фильма не инаковы и даже не гротескны. Цирк скорее прием, использованный для раскрытия вполне психологической коллизии: представлений о жизни и страхов по ней. Это никак не фрейдизм и потому не натурализм. Местами встречаются вполне мелодраматические решения и визуальные, практически клиповые красивости, что, впрочем, мало портит картину. Сюжет фильма на самом деле инициален: остаться в мире малом, при всей его вычурности, или же решиться на мир большой, без бурлеска и гротеска, где не надо падать на задницу, подобно отцу, или подниматься в воздух, надеясь только на собственные волосы, подобно матери, но это, впрочем, одно и то же, потому что не остается места среднему миру, где не надо падать или взлетать. Главной героине, взросление которой и есть фабула, предстоит совершить свой выбор. И она его делает, неожиданно и предсказуемо одновременно.