Обезьянки (2011)

Разрешите, я сразу отброшу штамп: обитатели северных стран чужды проявлениям бурных эмоций. Он тут не в помощь. Не верю, что фильм снят о национальных особинках (тире стереотипах).

Малоподвижная камера, демонстрируя расчетливую кинематографическую отточенность, старательно и максимально близко вглядывается в плоть, лишенную всякой выразительности. В плоть по имени Эмма… У нас тысячи шансов увидеть, что перед нами вялая, серая, бледная, пресная, как овсянка, и даже не мертвая, а как бы еще не родившаяся, никакая человеческая единица. Режиссер стушевывает полутона и понижает тона образа с той же одержимостью, с какой иные повышают их до буйства, срыва и крика. Застывшее равновесие осанки, мимики, анемия внутренних состояний, запрет на слезы, табу на улыбки, фразы без интонаций, движения без жестов. Сомнамбулизм и меланхолия в венах. Глухонемота чувств. Серый холод инерции. Чем не кибердроид?

Для меня нет вопроса о том, кто солирует в фильме. Солист — Эмма, а Сара и Кассандра — лишь ключи-подсказки к ней, близкого рода подобья, каждая по-своему пытающиеся имитировать зрелость поведения и чувств, сексуальность, влияние, властность. Экономия средств, лаконизм и минимализм, статика — главные изобразительные приемы, контролирующие и конструирующие образ юной вольтижерки Эммы, вовсе не мешают его агрессивно-завоевательному верховенству в ряду прочих — на первый взгляд более ярких. И вот почему… Есть в Эмминых неучастии, непринадлежности, апатичности, бескровной нежити отрешённость и отшельничество как бы бытия. Кажется, она живет словно и не жизнью вовсе — за пределами стресса, за границами морали, за вычетом привязанностей и чувств.

В словаре Владимира Даля нежить — это всякие русалки, лешие и т. д., т. е. «всё, что не живёт человеком, что живёт без души и без плоти, но в виде человека… Нежить не живёт и не умирает… У нежити своего обличия нет, она ходит в личинах… нежить бессловесна». Как же это в тон фильму, в тон атмосфере, которая льется буквально с каждого сантиметра пленочного лица Эммы. Духлесс. Жизнь без души. Постчеловеческое слишком постчеловеческое.

Человеческая природа, лишенная духовной глубины, отрицает бергмановско-тарковское так никогда до конца и не утоленное желание погружаться в самые глубины человеческой натуры, в бесконечность греха, стыда, страсти, жертвы, любви — вечных тайн людских. Новое время — новые песни — другая режиссура — другое кино. Вместе с Лизой Аскан/Ашан мы не окунаемся в глубины духа, а скользим по поверхности личин и инстинктов, находясь в эпицентре имитаций — подражаний человеку и жизни.

Обезьянка… Это животное, как известно, обладает способностью имитировать, пародировать, передразнивать. Неслучайно у христиан Средневековья обезьяна была символом носителя личин, отца лжи — дьявола, а в религиозных мистериях являла собой состояние человека перед тем, как в него вошла душа, то бишь означала пустую оболочку, лишь кажущуюся человеком.

«Человек-имитатор»… Это определение часто звучит в статьях современных культурологов, философов, социологов, искусствоведов. А еще человекоматрица, андроид, робот и т. д. и т. п. Ну а совсем «молодой материал» вполне в тему можно обозвать «обезьянками» людей. Знак подобного человеческого сорта, помимо имитационного характера жизни, — смерть подлинных чувств, выхолощенность души, вычитание человечности.

Чтобы имитировать, надо научиться скрывать себя, прятать останки настоящего. Начинающая вольтижерка Эмма в этом смысле демонстрирует чудеса самоконтроля и самодрессуры. Она и своего минидвойника — сестру Сару призывает скрывать слабости, не показывать чувства. И та прячет жажду внимания и ласки (их почти не дают отец, сестра, воспитатели, мир) в агрессивно-сексуальный купальник со звериным узором (как у взрослых) и такое же поведение. В поведении этом прорываются и сестрины амбиции стать больше, выше себя (птица на цепочке), и сестрина установка на власть-контроль над другими (пульт управления для дрессировки собаки, ружье, «жестокие игры» с Кассандрой и большеглазым охранником), и сестрина агрессия, сдобренная нечувствием (случай с разбитой лошадью, отраженный в истории с вилами).

Неслучайно царь Соломон говорил: «Лучше открытая ненависть, чем скрытая любовь». Покрытое футлярами «скрытое» не выпускает своего и не пропускает чужого чувства. «Скрытое» уничтожает нас изнутри, запускает процесс разложения сердца, ведет к опустошению и имитации жизни, имитации, которая, судя по кино- и ТВ-экрану, стала главной темой и эпидемией нашего времени.

Видимо, только так сегодня и можно взрослеть — в броне, под смертельной тяжестью несгораемого панциря, вытравливая из себя, как жизнь, чувства и слабости. В финальном кадре мы видим страшное счастье — имитацию полета, успеха и победы на лице уже взрослой Эммы. Не стоит кричать ей: «Остановись, опомнись, вернись к себе, только беззащитностью мы живы!». Она выросла, тормоза сняты: ни боли, ни жалости, ни чувств, ни слез, ни колебаний. А впереди ловушка Кассандры — кто-то, кто когда-нибудь, имитируя чувства, сможет манипулировать ею, а потом перевоплотится в нее — успешную, красивую, жестокую и властную, как Кассандра.

Цепь имитаций нескончаема.

Свой путь в искусство Лиза Аскан начинала в качестве помощника режиссера на съемочной площадке датского нуар-сериала «Убийство», а на первый полнометражный фильм ее вдохновила книга Жоржа Батая «История глаза», которую она сама назвала «философской порнографией», фото Ширли Темп, реклама с маленькой девочкой в бикини и старые вестерны. Добавьте к этой гремучей смеси то, что молодая шведка любит Стивена Кинга и сейчас пробует себя в хорроре, и вы сможете прекрасно представить насколько разрозненной и многослойной будет ее дебютная работа «Обезьянки». Не стоит забывать и о Родине режиссера — Швеции и о том, что Аскан молодой режиссер, снимающий независимое кино, так что степень отстраненности от зрителя и героев друг от друга тоже можно спрогнозировать заранее учитывая все вышеописанные факты.

Главной темой «Обезьянок» Лиза взяла власть и раскрывает она ее на множестве уровней — контроль человека над животным, человека над оружием, человека над человеком, общества над индивидом. На фоне вялотекущего поединка между двумя девушками-ученицами спортшколы, который практически сразу выходит за пределы спортивного состязания, она прочерчивает еще несколько точечных линий, которые идеально сливаются воедино, подпевая основному ядру истории. Холодная отстраненность картины может помешать многим зрителям воспринять ее правильно, потому что Аскан, в отличие от Лукаса Мудисона с которым ее так яро сравнивают, не способна вовлечь зрителя эмоционально, она скорее заставляет его поежиться, глядя на оружие в юных женских руках, безучастную природу и слушая короткие отрывочные диалоги, которые на первый взгляд не имеют особого смысла. Но и в этом есть глубокая задумка автора, а не следствие того, что она молодая шведка, зараженная классическим отстраненным стилем своих более матерых коллег. Мертвенность ее картины отражает эмоциональную отрешенность главной героини, которая постепенно осознает, что имеет власть как над мужчинами, так и над женщинами, а собственная бесчувственность помогает ей это использовать.

Еще один выигрышный элемент — побочная линия с маленькой девочкой, которая осознает собственную сексуальность, что немного вторит недавней драме «Сорванец», посвященной осознанию ребенком своей гендерной идентичности, но разворачивается несколько по-другому, раскрываясь через основную тему фильма. Девочка, внезапно понимающая, что она растет и оформляется как женщина, пытается это использовать, так же как и ее старшая сестра манипулирует людьми, которые считают ее сексуально привлекательной. Они действуют на разных уровнях и не с одинаковой степенью умышленности, что режиссер разграничивает, подводя итоги их стараниям. «Обезьянки» кажутся очень нелогичным фильмом, но если начинать разбираться, то можно увидеть как тонко Лиза Аскан нащупала способы использования собственной власти и механизм ее осознания, как она уместила в каждый момент и кадр стройную холодную шведскую историю о том что каждое слово может являться элементом манипуляции, даже если произносящий его не осознает этого.