Амазония (2000)

Сильны любовь и слава смертных дней,

И красота сильна. Но смерть сильней.

Джон Китс

67-летний классик французского кино Филипп де Брока в последний раз объединил силы со своим старым любимцем — также 67-и летней живой легендой Жан-Полем Бельмондо, чтобы создать своеобразную «лебединую песнь» себе, своему другу и всему «старому доброму» французскому кино, подведя жирную черту под его золотой эпохой, когда в расцвете сил блистали на экране такие баловни судьбы и таланта, как Бельмондо, Делон, Ришар, Дэвер, Депардье, Филип, Габен, Нуаре и др. Иных уж нет, а те далече…

Тихо и печально звучит эта веселая и все же невеселая комедия. Да и комедия ли? В суетливом мельтешении длинноногой француженки в шляпке по джунглям Амазонки и стоически сносящем ее истерики пожилом отшельнике есть немало смешного. Но шутят Брока и Бельмондо скорее по привычке, как два старых усталых клоуна, все еще топчущих опилки цирковой арены, выделывающих тяжеловатые антраша, но уже без прежнего огонька и радости. Да и фильм совсем о другом. Они как будто ищут, куда бы сбежать на старости лет, в каких лесах найти покой от суеты европейской цивилизации, сделавшей их кумирами, но вряд ли подарившей истинное счастье. «Уйдите от меня, я устал» — произносит герой Бельмондо в одной из сцен фильма. Кто это говорит? Герой? Или пожилой актер, которому давно постыл образ супермена? Или может старый режиссер, он же автор сценария, уставший рассказывать веселые легкие истории на потеху публике?

Впрочем, отшельничество, бегство, грустная ирония над 20-м веком живут в фильмах де Брока в той или иной степени почти с самого начала карьеры. В «Злоключениях китайца в Китае» и «Человеке из Рио» — в меньшей, интуитивной мере, в «Африканце» эти мотивы звучат уже куда сильнее, осознанней, осмысленней. Здесь же они преобладают. Герои фильмов де Брока всегда куда-то и от чего-то бегут. Только если поначалу это вызывало хохот, то в «Амазонии» — лишь печальную улыбку и понимание, что от себя не убежать, а в старости, хочешь-не хочешь, а остаешься наедине с собой, когда остается только память и то, что успел сделать.

Ностальгирующий по временам «Африканца», соединяющий его сюжет со спилберговским «ЕТ», де Брока оказывается пронзительно трогателен в попытках понять, что же остается после нас на этой Земле. Еще в «Африканце» он верил в любовь, теперь же верит лишь в божественный дар новой жизни. Его вечный герой-мечтатель, искатель, романтик в исполнении Бельмондо превратился в брюзгу на грани полного уныния, а взбалмошная сильная женщина вроде той, что играла когда-то Денев, предстает в исполнении Ариэль Домбаль в виде постаревшей, искусственно поддерживающей свою красоту руками пластических хирургов одинокой старой девы, панически боящейся старости. Все главные герои этого фильма ужасно боятся старости и смерти, боятся и чувствуют ее приближение. И прибегают к единственному доступному средству — бегству в мир иллюзий, любовных интрижек, типичных парижских склок, столь же нелепых в первобытных джунглях Амазонки, как и помада на силиконовых губах героини под тропическим ливнем.

Эти люди утратили способность жить, дышать, видеть дальше собственного носа, забились под кровать, снедаемые страхами и комплексами, преследующими их даже в джунглях и упустили самое главное. Упустили возможность подарить жизнь… Маленькое чудо, которое придумал для них старый сказочник де Брока, берущий на себя в данном случае божественные права, заставляющий их обернуться, взглянуть на себя со стороны, осознать, ради чего они жили, чему отдали силы, чему служили. Финал же, пусть сентиментальный и как-будто совсем невсамамделишный, как-будто рассказанный по-своему ребенку папашей, который не желает, чтобы сын слышал, что герои в конце умерли, все же дарит немного добра и теплоты, которой так не хватает современному кино. Реалистичному, прагматичному, приземленному — и оттого зачастую начисто лишенному поэзии.

Так что это? Фантазия заностальгировавшихся стариков? Последнее приключение? Ложь во имя спасения? Понимание бесплодности попыток изменить мир к лучшему и — единственный выход — личный, никого ни к чему не обязывающий уход? Элегия смерти? Реквием? Или надежда, что иной разум, древний, более мудрый, более правильный, зачем-то все это задумавший и воплотивший, знает, зачем. Понимает, что не зря снова и снова новые поколения людей заселяют эту планету.

Многие склонны обвинять де Брока в самоповторах и вообще не склонны считать «Амазонию» хорошим фильмом. Да, это в какой-то степени самоповтор. Но скорее — самокопание, переоценка ценностей, речь провожаемого на пенсию юбиляра, в которой есть и стариковские слезы, и грустные шутки, и последние обещания, извинения, и, конечно, воспоминания обо всем сделанном и жалость о не сделанном. Именно так звучали «Голос Луны» Феллини, «За облаками» Антониони, «Компаньоны» Олтмена… Так звучит и «Амазония». И, хоть эта картина и не стала последним фильмом в творчестве двух выдающихся мастеров экрана, они, столько сделавшие вместе, как будто в последний раз обнялись, пожали друг другу руки, сказали последнее «спасибо» друг другу и зрителям, поклонились и ушли. И благо, что за ними, как и в фильме бежит ватага детей — настоящих и «приемных» — по творчеству. Не знаю, кто как, а я ценю такие мгновения в кино. И ценю откровения великих актеров и режиссеров, умеющих даже о столь скорбных и тяжелых вещах, как старость, говорить с надеждой, верой и улыбкой.

8 из 10