Русские ушли (1991)

А разве тяжелый? С большой любовью сделан ведь. Ну и с иронией.

Пожалуй, потрясающее кино, которое незримым образом показывает мир человеческой души. Каким-это образом происходит — совершенно непонятно. Пожалуй, только финальные черно-белые кадры — это уже серьезный, без тени спасающей иронии жесткий приговор системе. Если и сушка белья, и верблюд рядом со знаком — вызывают смех, хоть и понятен, прозрачен путь поиска художника — в этой глуши он ищет то малое отражение тех больших процессов и образов, которые пронизывают всю страну в целом, и здесь в этом малом ищет подобие большего, целого, всеобъемлющего. И феноменальным образом на пленке возникает многократно больше того, что показано, целый мир человеческого бытия врывается в тебя и не дает от себя отойти, ты дышишь им. Потрясающее вовлечение создает именно эффект присутствия целого мира — при отсутствующих — нас. При отсутствующей власти, порядке, системе. А жизнь — осталась. И остались люди, каждый из которых — личность пред Богом. Каждый из которых дышит, каждый из которых живет и — будет. Даже сетка-рабица — Iron Certain — железный занавес — прорывается, и в ней, уже ненужной, неважной — по воздуху делают дырку, как будто пронизывая бытие, касаясь уже приближения свободы. Вспоминается Сартр — но это приближение времени, жизни не вызывает отторжения, отвращения. В него хочется вжиться. Пусть и есть окрик абсурда, который растворяется в смехе, в смешливости интонации. Кажется, что каждая склейка только преумножает качество материала, вложенного и в сами кадры, и остаюещегося между ними. Замечательным образом из оставшегося между кадрами хочется собрать еще один новый фильм, угадать чем дышат меж ними — и собрать еще больше и больше. Это — квинтэссенция стиля, уровня жизни камеры, кинематографиста, когда он оказывается за минуту до начала события — и кванты пленки впитывают в себя прожитое этой землей, этой душе, этой природе отпущенное и отданное ныне — время.