Рубин и Эд (1991)

«Рубин и Эд» — до странности странное кино, и характер этого фильма таков, что сподвигает меня к актам насилия в отношении культуры: я подтолкнут к высказыванию культуре того, что она скрывает как постыдное и сокровенное в собственных нишах. Нишевость, организуя культуру, распростирает под последней ткань истории — системы артефактов, происходящих из единого субстрата. Нишевые культуры современности имеют артефактами возымевающие локальный культовый статус фильмы, которые становятся атрибутами данных культур. Здесь мы выходим на тропу интуиции, где начинаем интуировать архетип культового фильма, непосредственно опираясь на собственный опыт возведения фильма в культ. Кухонные и пижамные вечеринки, которые я рад практиковать с друзьями преисполнили меня (нас) этим опытом — «Марафон зомби», «Суккуб», «Ночь охотника», «Арзак», «Место встречи изменить…» и прочие дивные ленты капнули в копилки нас.

Сложности в сравнении артефактов и ассоциации с казалось бы противоположным — это помимо прочего выдает в предмете потенциал культового. Пытаясь сравнить с чем-то «Рубин и Эд», я нахожу себя в неловком положении — сравнение с прочими комедиями восьмидесятых и девяностых выходит натянутым. Наиболее гармонично ассоциируется «Нагие» Майка Ли — фильмы о факте обнаружения себя в том или ином положении, в котором идентификация контекста определяет идентифицирующего. Детали контекста обнажены, неприкрыты ибо явлены как они сами. Их нагота и одиночество в отношении друг к другу и составляют воспринимаемое пространство. Так опыт восприятия, в котором обнаженные ищут сведения о происходящем вообще, производит обретения следующего опыта восприятия. Так движется сюжет — такое движение сюжета копируют «Нагие» и «Rubin and Ed».

Помимо выписанной аналогии фильм примечателен Криспином Гловером. Его актерские, режиссерские и композиторские проекты характерны как весьма маргинальные. И уж кому, а Криспину в культовом статусе не занимать, но…

Фильм про мужиков, которые едут в пустыню хоронить питомца, но на самом деле не про них, а про то, как проистекают последовательности дней, про годы, утерянные мгновение назад, про то, что семинары, призванные сделать тебя успешным и богатым, проходят мимо тебя, игнорируя тебя во всей твоей ничтожности, и проходя мимо разбиваются в пыль у пьедестала твоего величия, когда ты — король эхо-людей.

Насилие, учиняемое мной над культурой состоит в том, что я пишу об этом фильме, об атрибутах его культового статуса. Сим я вскрываю нечто, ведь указанный атрибут не даёт нам выделить нишу, в которой потребляется это кино. Иными словами, самого культового статуса мы не видим. Но его, тем временем, не может не быть, поэтому мы понимаем данный культ как предельно нишевый. Фильм до гладкости заряжен апокалиптическим чувством, это выливается в его кислотную эстетику, это задает его шизоидную манеру. И все же, мы не видим ниши культа этого фильма. Возникновение нишевости как аутсайда культуры делает возможным картографию последней. Только «Рубин и Эд» это аутсайд в аутсайде — ландшафт этих сфер непрерывно скрывается.

Зачем же я выявляю этот ландшафт, когда ему так хочется спрятаться? Кажется, все дело в его составе. Его нагота — нагота вещей перед их же взором. Нагота одиноких калек в пустыне на острие настигающего миллениума. Голые и недоумевающие, они составляют нишу культа наготы и недоумения в зрителе — что и зовется существованием; вскрывая свое свойство, это кино позволяет культуре недоуменно воззриться на собственную наготу, обнаружить себя уже сбросившей одежды, уже в пустыне, уже в конце тысячелетия; поэтому я и говорю об этом фильме, потому что оказывается, что я один из тех, кто его смотрел.

norating из 10