Камилла Клодель (1988)

У Кортасара есть рассказ «Дальняя» — о благополучной аргентинской сеньорите, преследуемой странными полугрезами-полуснами: ей кажется, что она, живущая в богатом предместье Буэнос-Айреса, играющая в теннис, бридж и фортепианным дуэтом с одобренным родителями женихом — не настоящая она. Настоящая живёт в иммигрантском квартале одного из центрально-европейских мегаполисов, страдает от нищеты и побоев полулюбовника-полусутенера и каждый день ходит к Дунаю в надежде встретить настоящую себя, согретую солнцем теплых стран, пропитанную ароматами глициний и свежесобранного, свежесмолотого кофе. В конце концов девушки встречаются между Будой и Пештом, на мосту, обнимаются и возвращаются каждая — в своё настоящее тело: сеньорита чувствует слякотный холод в рваных туфлях, иммигрантская бродяжка — ласку кашемира на загорелой шее… Если верить опубликованным отрывкам из дневников, именно этот рассказ вспоминала Изабель Аджани, вернувшись с одной из рядовых роденовских выставок в Люксембургском дворце. Настоящую себя Аджани внезапно увидела на незаметном, плохо сохранившемся снимке одной из пассий мэтра, подписанном «Камилла, сестра Поля Клоделя, нашего прославленого поэта и политического деятеля, бывшая некогда скульптором, закончившая свои дни во время оккупации, в приюте для умалишенных». «Эта коротенькая сноска содержала для меня все возможные в моей вселенной грани трагизма: пристрастное забвение художника и его наследия в пользу куда менее яркого родственника, предательство со стороны семьи, холодное равнодушие того, кого любила, а главное — агрессивное неприятие таланта миром, в изображении красоты и ярости которого талант был более прочих бескорыстен. Я поняла, что моя миссия — извлечь Камиллу Клодель из пыльной кладовки академического хлама и по возможности воздать ей должное — уже моими собственными художественными средствами», — писала Аджани Дзефирелли, на которого надеялась как на потенциального режиссера своего проекта.

Сотрудничества с Дзефирелли не получилось, командование принял Брюно Нюиттен, известный, главным образом, как оператор, но фильму это парадоксально пошло на пользу: Изабель Аджани удалось, ни на кого не оглядываясь, воплотить в нем все задуманное и загаданное, начиная с хронометража и заканчивая кастингом. Во многом благодаря целокупности авторской идеи, «Камилла Клодель» Нюиттена-Аджани стала непревозойденным по сей день образчиком байопика на тему изящных искусств, едва ли не единственным вообще фильмом, убедительно и стилистически адекватно изобразившим служение и сгорание художника. Аджани в «Камилле Клодель» сделала маленькое, очевидное, но удивительным образом провороненное корифеями до неё открытие: изобразительные средства фильма о той или иной области искусства должны быть максимально приближены к эстетике этой области искусства. В раздельной чёткости лучей и в чадной слитности видений всегда над нами — власть вещей с её триадой измерений. Визуальный ряд фильма о скульпторе должен стать предельно вещественным, вещным даже. А потому беломраморные руки Аджани мнут, теребят, нежат глину, ломают, отёсывают, оглаживают гранит, режут, гранят, дробят и собирают яшму. Подол её платья вечно заляпан грязью, богатые волосы — осыпаны известкой, предплечья изрезаны резцом, ноги натружены многочасовым стоянием в выстуженном мастерской. Она тягает, ворочает, таскает многокилограммовые глыбы, каолин — в подоле, гипс — в ридикюле, обломки статуй — в балюшоне. Её творчество конкретно, физически многотрудно, осязательно ощутимо. На его фоне лжива и неприлична любая метафора, любое «дроби, мой гневный ямб, каменья!»

Собственно, в эту работой взрыхленную, потом политую почву и падает роковое зерно конфликта Клодель с миром: власть над пластической сущностью вещей, приобретенная мастерством и одержимостью, зовет к созиданию мира собственного, лучшего, чистейшего, не отягченного первородным грехом. Молодая Камилла воспринимает свои побегушки у Родена во время работы над «Вратами ада» как очищение, избавление экзорцизмом от душевных уродцев, накопившихся за недолгий, но уже покалечененный обыденностью век. Воссоединение с единственным, кто близок ей строем мыслей и особой поцелованностью божьей — это врата из её персонального ада скользких тварей, ревущих от сознания бессилья, поскольку на плечах у них — ещё не появившиеся крылья. Камилла — окрылена, плоть её, по молодости, непритязательна и не взыскует ничего, кроме любви. Всё бренное ей нестерпимо скучно, ей всё жальче размениваться на дрязги, интриги, амикошонство, униженный поиск меценатов и покупателей, завистливо-корыстный интерес к тому, что делают коллеги: её жизнь утончается, уточняется, кристаллизуется — мастерская, глина, натурщик, вечерняя усталость, бархатное тепло камина, Роден. В какой-то момент её мир самозамыкается, закрывая ей последнюю лазейку вовне… Аджани не боится прямо заявлять, что по масштабу дарования её Камилла Клодель многократно превосходила Родена — тяжеловесно-волатильного, привязанного к времени, месту, конъюнктуре, колебаниям уровня Сены и курса франка, смерти Гюго и открытию Суэцкого канала, Родена по-французски практичного, жуликоватого, трусоватого, совершеннейшего буржуа богемы, предпочитающего жить с трухою гипсовой после мраморов Каррары, ибо так — спокойнее. Сумевшего, да, всем девятнадцатым столетьем упасть на гулкий тротуар. Тогда как Камилла Клодель сумела восстать из забвения, той темноты, что окончательнее смерти, возродившись в чертах француженки прелестной.

Режиссёр фильма Брюно Нюйттен больше известен как оператор в «Вальсирующих» с участием Депардье.

Это первый режиссёрский опыт Брюно. Историческая, биографическая тема о знаменитом французском скульпторе-женщине Камилле Клодель.

Главную роль исполняет очаровательная монико-беллучи-подбная Изабель Аджани. И, конечно, Жерар Депардье! Кстати, Депардье в роли великого скульптора-мужчины Родена, знаменитого по роденовскому «мыслителю», изображает отрицательный персонаж. Нам может показаться, что роль сыграна плохо и сыро. Думаю, именно в естественной нетеатральности может заключаться разгадка образа Депардье. С другой стороны, если Роден напоминает кусок холодного мрамора, влюблённая Камилла постепенно сгорает в экспрессии своего упорного, гордого и фанатичного характера. Роль Камиллы, на мой взгляд, немного неровная.

Фильм длится около трёх часов. Тема сама по себе очень тяжёлая, а матерьял насыщенный, поэтому смотреть кино-шедевр не так уж и легко. Особенно впечатляет изображение атмосферы франции 19 века. Точные детали, изумительная картинка, глубокая музыка.

Очаровательная и талантливая девушка погибает под гнётом любимого ей человека. Особенно тяжело, когда женщина того времени теряет всё своё мужское окружение: ушёл из жизни отец, потерялось доверие брата.

Невероятной силой обладает диалог двух скульпторов разного пола. Вот где приоткрывается тайна взаимоотношений талантливых людей.

Финал немного растянут и недокручен. Хотя я и испытал шок.

Подобные исторические полотна уже стали классикой. Подумать только: 1988 год!

К сожалению, не каждый сможет выдержать испытание настоящей трагедии.

Нет, это не «Фрида», совсем другое кино: иная эпоха, иной континент, иные страсти. Это Париж 19 века, гоод изящных искусств, город безумных художников. Тема, на мой субъективный взгляд, абсолютно беспроигрышная. Судьба художника — отличная фабула для романа или киноромана.

В фильме три главных героя — искусство, Роден и его ученица и возлюбленная Камилла, которая могла бы превзойти своего учителя. Однако она была просто женщиной, влюбленной в скульптуру и в человека, который принял и признал ее как скульптора. И ее любовь к метру оказалась сильнее всего. Она привела Камиллу к границе между творчеством и безумием, а перейти ее довольно просто, конечно, если нет желания притормозить. У Камиллы же не было повода останавливаться.

Грустный, трагичный и красивый фильм с великолепным актерским составом.

10 из 10

Сложно судить о чем-то, не зная первоисточника. Я не знал ни Родена, ни его ученицу-любовницу Камиллу Клодель. В этом смысле мы, несомненно, являемся игрушкой в руках кино, хоть и сами этому причина. Так кино может показать каких угодно Родена и Камиллу Клодель и необразованный зритель типа меня поверит. Поэтому приходится полагаться на ряд других чувств. А в основном просто наслаждаться игрой Аджани, Депардье и атмосферой 19 века.

В этом смысле, на мой личный взгляд, все смотрится отлично. И перерождение разгоняющейся Клодель — капризной девицы, с амбициями и желающей быть оцененной мастером Роденом, в больную Клодель, которая, став признанной этим мастером, но по любовным причинам отвергнутой, в Клодель, видящую только преследование и насмешки Родена в силу психических нарушений, в возникновении которых помог ей зеленый змий, — перерождение это Аджани переносит со свойственной ей надрывностью в характере, откровенностью и вызвано это, я так чувствую, ее принадлежностью к той самой эпохе, в которой и находится ее персонаж.

Аджани умничка в этом смысле — по полной раскрывает свой талант и каждый ее образ напрямую связан с ее внешностью. Сам по себе настолько классически французский, что никаких особых чувств он не вызывает, разве что зритель будет переносить на себя чувства героев, которые в индивидуальном плане не интересны, на них смотришь как на историческую зарисовку, не более, поэтому требований то и нет никаких, по крайней мере, у меня. Обычный приятный фильм на тему знаменитых творцов искусства и немного отношений между ними.