Грибной дождь
6
5.5
1982, драма
СССР, 1 ч 17 мин
В ролях: Татьяна Кравченко, Эрнст Романов, Екатерина Васильева, Римма Быкова, Борис Иванов
и другие
Отправившись всем коллективом за грибами, сотрудники типографии, от души погуляв по лесу, уставшие, но довольные собрались в обратный путь. Заметив, что среди грибников нет одной женщины, они с легкостью поверили в версию ее раннего отъезда на попутной машине, и уехали домой, оставив ее в лесу...
Дополнительные данные
оригинальное название:

Грибной дождь

год: 1982
страна:
СССР
режиссер:
сценарий:
видеооператор: Алексей Гамбарян
композитор:
художники: Георгий Кропачев, Лилия Мошкина
жанр: драма
Поделиться
Дата выхода
Мировая премьера: 18 ноября 1982 г.
Дополнительная информация
Возраст: не указано
Длительность: 1 ч 17 мин
Другие фильмы этих жанров
драма

Отзывы критиков о фильме «Грибной дождь», 1982

Миня аж трисет или размышления у парадного подъезда

Ветераны рабочего фронта, потирая ноющие от туннельного синдрома запястья, рассказывают, что когда-то в конторах царили времена, в которые верует только блаженный. Тогда еще не модно было на выходных пробивать Финку на купленном в кредит Ford, аккуратно сбрасывая входящие звонки от назойливой кадровицы, ныне гордого специалиста по HR, а от коллег в офисе не старались спрятаться за стеной, выстроенной шумоизолирующими наушниками. Героически уминая пятую за день коробку шоколадных конфет и почесывая диатезные пятнышки, старая гвардия вещает о совместных выездах в лесополосу на общественном ПАЗике по принципу «Свобода, равенство, братство» за счет профкомов. В этот ловкий момент можно было наконец-то пикапнуть понравившуюся девушку из типографии, вдыхая запах травы, который всего лишь приятно щекотал ноздри, а не вызывал желание съесть десять пачек острых Pringles за раз. Но были ли в действительности так честно кристаллизированы эшеровские кубы советской машины на последних километрах ее пробега? Об этом сквозь призму поисков незадачливой старушенции, всеми забытой в одной из таких вылазок во имя единения с природой, и рассказывает картина Николая Кошелева «Грибной дождь».

Строго говоря, настоящей кинематографической новизны лента в себе не несет, ведь практически исчерпывающее высказывание в жанре социальной сатиры над эгоистичным обществом, отъевшим немалое брюшко в годы так называемого застоя, удалось еще Эльдару Рязанову. Остальным же режиссерам только и осталось, что собирать крохи со стола худсовета, выполняя нормативы по высмеиванию пороков в количестве трех хиханек на единицу времени. Но Кошелев решил пойти другим путем, использовав следствие в духе даже не Знатоков, а Колобков как рычаг для поднятия с колен советской бытовой драмы. Выходя за рамки bottle episode, установленные Рязановым в «Гараже», режиссер здесь выпускает своих героев на свободу. Он не зацикливается на очевидной типичности их поведения в исходной ситуации, предпочитая акцентировать внимание на характерах, скрываемых день за днем на малогабаритных кухнях. Нет ничего удивительного в том, насколько равнодушно герои принимают вести о пропавшем божьем одуванчике, эгоистично подсчитывая утекающие минуты долгожданного выходного дня. Никакой душевной теплоты к постороннему ожидать тут не стоит, и не место тут не только старикам. Героиня Татьяны Кравченко с легкостью жертвует единственным сыном ради устройства личной жизни, размышляя за завтраком, куда лучше его пристроить — в интернат или к родителям, проводя досуг, снова куря одна в окружении взятой за основу тишины. Да и Драпеко уже проползла половину пути от своих по-настоящему фронтовых подвигов в сторону одиноких общежитий, все больше напоминая советский прототип рэймовской Кристин Браун с поправкой лишь на расположение будущего Ада на зеленой ветке московского метро.

Искреннюю симпатию вызывает стремление Кошелева доступно донести до зрителя мораль, усваивающуюся, правда, практически так же, как забродившая «Активиа». Страстишки людей одинаковы во все времена и никак не зависят от политических режимов, колеблясь в диапазоне от секса до власти и денег. Проблема лишь в том, что режиссер для пущего драматургического эффекта в диалогах порой использует старые добрые мхатовские паузы, напоминающие о кровавых финалах пьес Островского, что выглядит донельзя комично в соседстве с холодильниками ЗИЛ и винтажными ныне проигрывателями «Юность». Слабость к полутонам играет с создателями злую шутку. Тут бы жахнуть сценаристу внезапной британской бытовухой или удариться в другую крайность — мохнатого шмеля да таборы цеховых цыган во всю широту души русской. Но наблюдая за экранным восьмидесятническим действом, как на поверхности видишь причины режиссерского перепутья. Непрекращающийся спор западников и славянофилов произвел на свет идеологического кентавра, а духовные скрепы изрядно помялись под плоскогубцами суверенного капитализма, когда Волга для человека оказалась в первую очередь «Волгой», а Олимпийские игры — лишь поводом нацепить футболку с забавным принтом. Знакомо, не правда ли?

22 июля 2014

Недолго мучилась старушка

Главным изъяном нежно и пристрастно любимого мною советского кино была слишком поздняя смена шинелей на платьица. Вплоть до середины семидесятых фронтовики определяли не столько вектор развития официальной драматургии, сколько уровень громкости её нравственного рупора. Розов и розовцы (то есть практически весь контингент сценаристов, не носивших фиг по карманам) по привычке жёг глаголом и звонил в набат, в ходу были хлесткие пощечины, обвинения в предательстве и слово прорва. Всё возраставшая с годами несоразмерность этих художественно-публицистических средств коммунальной кухне — месту завязки большей части драматических узлов нового времени — вызывала на удивление мало вопросов, невольно подыгрывая подленькому заморскому рефренчику «недаром в вашем русском языку такого слова нет-sophistication». Здесь, допустим, отыди, Сатана, ибо «есть слово „истина“, есть слово „воля“, есть из трех букв-«уют» и «хамство» есть». И тем не менее. От осинки после Войны народились таки апельсинки — не в смысле качества плодов, разумеется, а в смысле требуемой для роста тепличности условий. Поколение «гвозди бы делать из этих людей» сменила поросль мимозы в Ботаническом саду с соответствующими — усложненными и измельчавшими — психосоциальными реакциями. Затянувшееся игнорирование этих реакций (а вовсе не сошедшая на нет задолго до Перестройки лакировка действительности, как о сю пору ошибочно полагают бледные освободительные юноши) и прорвалось столь зловонно — всеуровневой чернухой, что тащила из душ на свет Божий уже не когнитивные искажения и не защитные механизмы, а мерзость, гнусь и смрад. Как говорится, «на слове „падло“ мы подходим к дому».

Робкие попытки приспособить заскорузлые формы под новые нужды, однако, делались — и в рязановском «Гараже», и даже в григорьевских «Трех днях Виктора Чернышева», но несомненная кинематографическая удача на этом пути была всего одна: «Воскресенье, половина седьмого» Вадима Зобина — труба для стока остального отводилась в литературу, в повести Тендрякова, в «настольные» ипостаси двуликих Рыбакова с Алексиным. В литературе инструментарий для освоения новой действительности был, в кино — получалось, что не было. Только вот извлечение из архивов неброского, неяркого, до убожества бюджетного наследия прочно забытого ныне Николая Кошелева свидетельствует о том, что инструментарий был и в кино, причем инструментарий замечательного качества, просто ценности его вовремя никто не заметил — так и разбазарили, не ведая, что творим. Ведь Кошелев недаром с отличием окончил наряду с режиссерским сценарный факультет ВГиКа — в «Грибном дожде» ему удалось уложить в смехотворный семидесятиминутный хронометраж не только исчерпывающий анализ феноменов выборочной считки информации и коллективной рационализации, но и убедительнейше раскрыть с дюжину характеров, не пренебрегая лирикой и ни разу не ускоряя без надобности заданного темпа (вот бы у кого поучиться нынешним мэтрам!). За основу им была взята совершенно гринуэевская ситуация: рабочий коллектив выезжает на природу, играется-гуляется, аукает в трех соснах, садится на пенек съесть пирожок — глядь, а солнышко в зените, пора по домам, все ли на месте, товарищи? Не хватает старушки, одуванчика Божьего, скромно так, смиренно, незиянно не хватает, так что никто не может вспомнить ни имени её, ни лица — а дома у всех плачут детки, ждет, изнемогая, ядреная зазноба, водка стынет, гастроном закрывается в семь… да на попутке она уехала, сам видел! — И бездна, черная бездна поглощает старушку…

Собственно, до настоящей кинематографической зрелищности Кошелев каждый раз не дотягивает всего пол каких-нибудь тона, неизменно оставаясь на службе у верифицируемого бытового правдоподобия. Коллектив у него — уже человейник, но ещё не гадюшник, да и персонажи — покуда щемяще человечны со всеми своими слабостями, даром что крутани режиссер колесико резкости самую малось, на полделения, и на экран полезла бы неприкрытая жесть. Начальница месткома у Драпеко выглядит пока ещё розовеньким, задорным поросеночком, в котором, однако, уже безошибочно угадывается будущее чиновничье свиномордие, томной разведенке Кравченко — всего полшага до «я стою у ресторана, замуж — поздно, сдохнуть — рано», а буховато-быковатому родителю Жаркова, сгусти краски сценарист самый чуток да смени на пивном пузе Мишку-80 на Сочи-14 — будет самое место в шок-сюжете одной из современных телепрограмм по апологетике ювенальной юстиции. Самой яркой характеристикой пропавшей старушки становится именно её отсутствие — и это особенно рвет чувствительную душу. О ней рассказывают не коллеги, а пустая вдовья квартира — ожерелье из сухих грибов, крючком вязанная накидочка на подушке, трепетно сохраняемые фотографии тех, из кого иных уж нет, а те — далече. Предельная жизненная беззащитность и бытовое всемогущество, незаметность и незаменимость, томление и тленность… Почему Кошелев не убил старушку, оставив в душах всех задействованных лиц, погрязших в своей хищи, и поденщине, и лжи, — след скунса, который не выветрить до конца дней? Не мог же он не понимать, что финал «её обугленную тушку нашли тимуровцы в кустах» — при минимуме вкусовых издержек способен принести солиднейший зрительский дивиденд и вывести фильм в топы «Советского Экрана»? Не потому ли, что хотел верить, будто зрители, как и герои его, стоит рассеяться недолгому мороку, и сами, без давления на психику и со стороны Органов, способны вострепетать и устыдиться, и не хотел менять эту веру на сомнительный успех? Или был убежден, что называть конфликт лояльностей предательством — всё же предпочтительней, чем его, предательства, рационализация? Или просто любил настоящие, не-онегинские концовки, так чтоб уплочено, нолито, выпито, по морде дадено, дитям мороженое, бабе — цветы?

17 июля 2014

«Нас осталось мало: мы да наша боль…»

Во всех 5-ти предыдущих режиссёрских работах Николай Кошелев в той или иной степени касался вопроса этического выбора: должен ли я это сделать? А если должен, то почему? Затрагивает это и «Солёного пса» (1973), и «Лавину» (1975), и «Старшину» (1979), но в психологической драме «Грибной дождь» вопрос личной ответственности ставится особенно остро. Происходящее на экране по-разному задевает зрителя. Вступлением можно считать долгожданный дождь, который, как принято считать, очищает не только землю, но и человека: «Не пугай меня грозою: весел грохот вешних бурь! После бури над землёю светит радостней лазурь…» И. А. Бунин «Не пугай меня грозою…»

Начало почти умиляет идиллистическими видами «грибного» леса, в котором среди высоких сосен любители «тихой охоты» собирают белые, волнушки, лисички. В середине начинают звучать первые тревожные нотки по поводу того, стоит ли «ещё ждать» припозднившегося грибника? После полуторачасовых поисков персонаж Алексея Жаркова неожиданно «вспоминает», что видел уезжающую старушку. Почти все готовы с ним согласиться, потому что в городе всех ждут свои дела. В конце, после многочисленных дебатов и выяснений отношений, начинаются масштабные поиски, которые ни к чему не приводят…

Во всей этой истории о чёрствости, равнодушии, эгоизме самым поразительным является не сам факт оставления человека в лесу, а то, что этого человека никто не мог толком вспомнить, притом, что женщина проработала в типографии 20 лет! Вот уж поистине Есенинское: «Лицом к лицу — лица не увидать…» Да и песня Булата Окуджавы, звучащая после того, как коллектив дружно вернулся домой, совсем не случайна: »… Руки на затворе, голова в тоске, а душа уже взлетела вроде. Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе…»

Природе не нужны не только «наши письма», мы сами — не нужны друг другу, если, для того чтобы УВИДЕТЬ человека — необходимо бросить его в лесу! Видимо именно по причине своей «никомуненужности» после смерти сына и мужа, от которых не осталось ничего кроме фотографий и воспоминаний, женщина и не торопилась сообщить о себе. Зачем?.. Жаль, что в фильм не вошёл заключительный куплет «Старой солдатской песни», который, в некоторой степени, «прозревает грядущее»: «Спите себе, братцы, всё вернётся вновь. Всё должно на свете повториться: и слова, и пули, и любовь, и кровь… Времени не будет помириться…»

22 февраля 2014

Драма Грибной дождь появился на телеэкранах в далеком 1982 году, его режиссером является Николай Кошелев. Кто учавствовал в съемках (актерский состав): Татьяна Кравченко, Эрнст Романов, Екатерина Васильева, Римма Быкова, Борис Иванов, Елена Драпеко, Георгий Дрозд, Александр Потапов, Олег Корчиков, Любовь Малиновская, Алексей Ванин, Наталья Боровкова, Георгий Штиль, Владимир Гостюхин, Владимир Заманский.

Страна производства - СССР. Грибной дождь — получил оценку кинокритиков равную 5,9-6,1 балла из 10 по версии Кинопоиска.
Популярное кино прямо сейчас
2014-2024 © FilmNavi.ru — ваш навигатор в мире кинематографа.