Потерянная душа (1976)

Девятнадцатилетний Тино (Данило Маттеи) приезжает в Венецию, чтобы хочет уроки живописи в венецианской академии. Он поселяется в старинном палаццо свой двоюродной тёти Софии (Катрин Денёв) и её мужа — инженера Фабио Штольца (Витторио Гассман). Холодный и педантичным Штольц всем своим видом демонстрирует строгость суждений и осведомленность в вопросах искусства и культуры. Мягкая и болезненная тетя кажется жертвой тирана. Старинный видавший виды дом, с единственной старой служанкой, скрывает много тайн, которые интригуют юношу не меньше чем молодая натурщица Лючия (Анисе Альвина), которую Тино начинает преследовать с первого же дня.

Довольно скоро Тино обнаруживает, что взаимоотношения тети и дяди весьма напряженны: инженер частенько высмеивает Софию и держит её под чрезмерным контролем. Также парень начинает слышать странные шумы с запретного чердака.

Фильм основан на романе «L`anima persa» Джованни Арпино, опубликованном в 1966 году. Дино Ризи ранее снял по роману Арпино свой самый знаменитый фильм «Запах женщины». Для этой картины режиссер перенес местоположение романа из Турина в Венецию, а также изменил имена персонажей оригинала и некоторые характеры. Дино Ризи представляет сюжет в темных тонах, демонстрирую зрителю близость любви и смерти, а также угрозу, исходящую от скрытой и отрицаемой страсти для личности и психического здоровья. Дряхлая и таинственная Венеция Ризи напоминает мистический триллер Николаса Роуга «А теперь не смотри», выпущенный в 1973 году. Работа Витторио Гассманна, который достаточно часто работал с Дино Ризи, очень впечатляет. Наличие тем мужского доминирования и педофилии, яркие типажи, живописные декорации и планы, а также прекрасно написанные диалоги придают фильму резонанс актуальности.

По словам Цицерона (ссылающегося на Аристотеля), этрусские пираты практиковали страшную пытку: живого человека привязывали к разлагающемуся трупу — руку к руке, ногу к ноге, уста к устам — и ждали, пока в «зловонье и ненависти объятьях» жертва не начнёт разлагаться, пока между ней и трупом не установится жутко-плотская, червями и опарышами созданная связь, пока границы между живым и мёртвым не сотрутся до такой степени, что непонятно станет, кто из них где. Позже, при убийце Каракаллы императоре Марке Макрине, этот вид казни переняли римляне, и она дожила, мутируя и видоизменяясь, до Ренессанса под названием Nupta Contagioso (или Nupta Cadavera) — свадьба с мертвецом, если буквально. У этой пытки была своя пугающая эмблема — женщина, приказом сюзерена «брачно» привязанная к прокаженному или сифилитику, ей были посвящены десятки средневековых апокрифов, и Эко упоминает её сквозным мотивом во всех своих больших романах. «Потерянная душа» Дино Ризи — тоже, по сути, об этом: один из главных его персонажей открыто проговаривает чудовищную метафору. За одним модернистским исключением: в истории Ризи до конца неясно, кто жив, а кто умер, кто заразен, а кто — до поры — чист, и есть ли там живые, чистые — неясно тоже. Город, Венеция, двоит, размывает, растворяет смыслы и характеристики, и к тому же «всё хранит в ней явный след прежней дерзости и мощи, над которой смерти нет».

«Потерянная душа» — лучший, пожалуй, фильм о загробной и жалкой магии венецианских зеркал. Он и вообще переполнен эффектами венецианской оптики, менее телескопической, чем микроскопической, призванной в нормальном мире проникать в суть вещей, но над Венеции «катафалком водяным» — умертвляющей, распинающей на стекле препарата, кишащей мышами под крышкой погибших в сырости клавикордов, висящей медузами муранских люстр в недоступных простому смертному палаццо вдоль Большого Канала, белеющей пустой, над живым, могильной плитой на Сан-Микеле, ржавеющей брошенным танкером в топкой лагуне, превращающей умелым close-up`ом портрет Веермера — в сезанновский натюрморт, а тот — в браковский кубизм с глумливой присказкой для учащейся живописи молодёжи о том, что ничего-то нового они, мертворожденные, бесплодные, в сравнении с титанами прошлого создать не в состоянии. Присказка, приобретающая во дворце Пезаро дельи Орфеи пятнадцатого великолепного века, ко времени съёмок только-только превращенного в музей последнего своего хозяина, опаленного историей, растворившегося в истории художника и модельера Фортуни — привкус растления не менее явный, чем история любви зрелого мужчины к девочке в панталончиках и с бантиками, любви, с фаустовской настойчивостью требующей остановки прелестного биологического мгновения — чужого, не своего, разложения-то не остановишь. В обоих случаях речь — о Nupta Cadavera, о насильственном привязывании румяного — к тронутому гниением, о заражении собственным тлением живого, чтобы двухутренний цветок увял, едва полураскрытый.

И как от смерти праздничной уйти? — Мертвец-Венеция, «окаменевшая в минувшем блеске», крепко держит своих в трупных объятиях, одним обаянием держит («могила, да, но отчего ж порой ты хороша, пленительна, могила?»), в этом городе никакие узы не требуют дополнительных обоснований — ни токсично, бесполезно, разорительно брачные, ни унизительно исторические вроде лающей устрелым немецким памяти об австрийском господстве, ни привязывающие к заведомо гибельным привычкам — всё идёт в ход, лишь бы слиться с прекрасной покойницей, лишь бы тонкий воздух кожи, синие прожилки, белый снег, узорная парча. Неполноценен здесь нормальный, неуместен здоровый, глуп здравомыслящий, бессмысленно здесь пытаться приносить пользу обществу или даже себе самому — всё равно не выйдет, и все похвальные начинания закончатся в ночном и нищем «Флориане», дешёвом борделе у Риальто, на воняющей вчерашней рыбой рыночной площади. Это — иная форма существования, недоступная тем, кто не потерял своей души. Да и из тех, кто потерял — лишь самым картинно красивым.

Тино мечтает стать художником. Он приезжает на учебу в Венецию и останавливается в палаццо своей родственницы. Часть дворца пустует в ожидании ремонта. В доме живет пожилая служанка и муж тети — ответственный работник крупной газовой компании, инженер Фабио. Тино чувствует напряженность в отношениях супругов. Но особенно его привлекает «запретная лестница», ведущая на второй этаж, и странные звуки, доносящиеся из пустых комнат. Постепенно из всех комодов, шкафов и закутков начинают появляться «скелеты».

Дино Ризи снял мрачный триллер о темных сторонах человеческой натуры, которые удобно спрятать под венецианской маской. Молодой человек постепенно погружается в атмосферу зловещего отчаяния, основанного на тотальной лжи и подмене понятий. Актеры этой драмы настолько запутались в выбранных ролях, что уже и сами не помнят, кто они на самом деле.

Ох, не зря меня пугают венецианские карнавалы. Есть в них что-то запредельно жуткое.

7 из 10