Санаторий «Под клепсидрой» (1973)

«Главное — помнить, что никакая Мексика не является окончательной, за каждой Мексикой скрывается новая»

Цитата из фильма

Погребальные психоделические блуждания по лабиринтам сознания и подсознания. Костюмированный театр абсурда, сюрреалистический фарс, ночной бред с мучительными комплексами, покойными родственниками, не затянувшимися детскими травмами и назойливым еврейским мотивом. Последний, впрочем, неудивителен. Картина снята по книге Бруно Шульца, одной из наиболее трагических фигур еврейской натуры, навсегда ушедшей с Польской низменности.

Не будучи знакомым с «повестью в новеллах», легшей в основу ленты, могу лишь догадываться что в картине от Хаса, а что от Шульца. Похоже, от Хаса там практически всё, ибо коллизии почти не выписаны, а речь персонажей существует лишь для обозначения оных на экране. На манер проблесковых маячков.

Декорации блистательно сотканы, словно экспонаты художественной выставки. Художники, их там двое — Анджей Плоцкий и Ежи Скажинский, — явные гении. Их даже наградили за это дело какой-то национальной премией. Так что в визуальном плане картина — произведение высокого искусства, любому Гринуэю на зависть.

Вот только исполнитель главной роли никогда не был мне интересен. Знай себе, вращает глазами да переигрывает. Кроме того, а это главное, у Яна Новицкого скользкая внешность скучного, ничем не примечательного предателя-зануды. У поляков вообще какие-то свои представления о мужской харизматичности. По мне так и Цибульский с Ольбрыхским одинаково невнятны.

В сухом остатке: картина относится к изобретённому Феллини жанру, провозвестником которого стала лента 8 1/2, в нём (жанре) за два года до Хаса успел отметиться поляк Тадеуш Конвицкий с, прямо скажем, не выдающимся фильмом «Как далеко, как близко». Но любопытнее другое — следующим в очереди стал в 1974 году Тарковский с «Зеркалом». И, ей богу, кое-что таки слямзил. В хорошем смысле, разумеется, только в хорошем.

«Дни всё глубже уходят в тень и задумчивость»

Этот фильм в стиле сюрреализма сравнивают с работами Терри Гиллиама, а также Федерико Феллини и Андрея Тарковского. Но дело не в подражательстве режиссера. А в том, что экранизировать сочную, ассоциативную, вдохновенную прозу Бруно Шульца могли экранизировать только режиссеры, обладающие собственной бескрайней фантазией.

Бруно Шульц родился в 1892 году в еврейской семье в городке Дрогобыч на территории Австро-Венгрии. Обучался архитектуре во Львове, живописи в Вене. Считал себя человеком «галицийского захолустья», всю жизнь прожив в родном Дрогобыче. Были изданы всего две его книжки небольших историй — «Коричные лавки» (1934) и «Санатория под клепсидрой» (1937). Они и легли в основу сценария. В 1942 году Шульца на улице родного города застрелил оккупант-эсэсовец.

«- Отец жив? — Конечно, жив! Разумеется, в пределах, обусловленных ситуацией. Вам, как и мне, хорошо известно, что с точки зрения вашей семьи, с позиций вашей страны, — он умер».

Молодой человек Иосиф отправляется в Санаторий под клепсидрой, где находится его смертельно больной отец. Поезд, согласно книги Бруно Шульца, больше напоминает коммунальную квартиру с коридорами, закутками, лабиринтами, хламом и студеными сквозняками. Не менее живописен и санаторий, который предстает в сумрачном блеске своего стремительного увядания. В этом декадентском мире Иосиф бродит по своим воспоминаниям в поисках давно эмоций и впечатлений.

«- Главное помнить, что никакая Мексика не является окончательной. За каждой Мексикой скрывается новая».

В санатории проводят эксперименты со временем. Его замедляют: смерть начинает отставать, появляются альтернативные реальности. Кстати, клепсидра — это известные со времён Ассирии, Вавилона и древнего Египта водяные часы для измерения промежутков времени. А еще этим словам называют некрологи, которые развешивают в общественных местах в Болгарии и Польше. Вот, судя по всему, под такой клепсидрой и находится санаторий, куда отправился наш герой.

Фильм удостоен Специальной премии жюри на МКФ в Каннах, 1973 и Главного приза на МКФ фантастических фильмов в Триесте, 1974.

8 из 10

О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух, и Опыт, сын ошибок трудных, и Гений, парадоксов друг. «Санаторий под клепсидрой» — очередное чудное открытье, кинематографический артефакт, не известный никому, за исключением наиболее отъявленных киноманов. Этот фильм заранее сбивает с толку: как же так — я знаю Вайду, Поланского, Кесьлевского, Сколимовского, Жулавского и Агнешку Холланд, но никогда не слышал о Войцехе Хасе? Вопрос риторический и, следовательно, бессмысленный. Поэтому отставьте все вопросы и немедленно отправляйтесь в санаторий под водяными часами. Совершенно не от мира сего, уникально зловещая готическая атмосфера обволакивает с первых же кадров, но надолго ли вам хватит внимания, зависит исключительно от вашего темперамента и склада ума. Вполне может оказаться, что ненадолго, но это и не страшно: не стоит вникать в смысл каждой фразы и каждой сцены, это изначально бесполезно, поскольку режиссер именно что и хотел дезориентировать зрителя. По этой причине сценарий можно пожурить за чересчур очевидную ситуативную непрозрачность: персонажи говорят о том, что известно лишь им самим, разговоры намеренно лишены контекста и поэтому довольно быстро становится ясно, что разбираться в этом потоке сознания просто нет нужды. Войцех Хас (а с ним и автор оригинальных произведений, неизвестный мне доселе Бруно Шульц) намеренно делают действо непостижимым в целом, но вполне постижимым в деталях: это и юношеские эротические переживания автора, и аллюзии на события всемирной истории (не столько пережитые Шульцем лично, сколько почерпнутые им из книг), и судьба еврейского народа, и так далее. От зрителя же требуется лишь расслабиться и плыть по течению, отдавшись на волю волн. Фильм может оставить ощущение некоего «локального» характера всего путешествия, но зато вы по достоинству оцените фантастический визуальный ряд, на который не пожалели средств: удивительно, как создатели такого радикально неформатного кино выбили столько денег из правительства социалистической Польши. Поэтому наиболее невероятное в «Санатории» — это сам факт его существования, который противоречит всякой бытовой логике.

Концовка фильма — одна из самых печальных в истории кино, при том, что смысл ее остается где-то за гранью понимания.

Удивительное зрелище.

Фильм «Санаторий под клепсидрой» — это путешествие на тот свет и в то же время в глубины памяти и фантазии главного героя.

«Санаторий» — это заповедник, где живут давно умершие люди, где хранятся давно потерянные или вышедшие из употребления вещи.

Не самое надежное место для для самого близкого человека — отца. Однако это единственное измерение — где он жив. Место прекрасное и одновременно жуткое.

Стоит отметить изумительные и продуманные декорации, создающие фантасмогорическую атмосферу готического сюрреализма.

Прекрасно воссоздана атмосфера сновидения или бреда, где локации перетекают одна в другую, люди меняют лица, а когда пытаешься присмотреться к какому-либо предмету, он мгновенно теряет очертания.

Что становится с нашими близкими, когда они умирают, с любимыми вещами, когда они пропадают или ломаются, с дорогими сердцу местами, куда уже никогда не попасть?

Они попадают в такой же «Санаторий» нашей памяти, где они, с одной стороны, застывают навсегда, а с другой — обрастают фантастическими подробностями и нашими несбыточными мечтами.

В этом мире почтовая марка способна перенести нас в страны, в которых мы никогда не бывали, но столь живо представляемые нами в детстве.

Главный герой совершает путешествие в один конец, погружается в пучины собственной памяти. Он наблюдает, как образы людей, живущих в его воспоминаниях, постепенно истончаются, теряют силу (ведь все воспоминания постепенно затухают).

А потом он и сам становится такой же тенью, слишком далеко зашедшей по пыльным коридорам «Санатория».

Облупившаяся краска кусками свисает с потолка ветхого вагона. Вместо привычных рядов лавок хаотично расставлена старинная мебель, потертые сундуки и вазы с иссохшими цветами. Пассажиры застыли и словно впали в летаргический сон, а раскачивающийся поезд медленно везет их мимо зимнего леса. Один только слепой кондуктор уверенным шагом движется среди разбросанных людей и вещей. Ведь совсем скоро нужно высадить Йозефа, что держит путь к своему умирающему отцу, в старый санаторий «Под Клепсидрой» — место, где время навечно застыло среди пыльных комнат, паучьих тенет и изношенной утвари. И если верить словам главного врача, то в этом заведении все пациенты погружены в глубокий сон, ведь только так можно продлить их жизни, давно угасшие по законам внешнего мира. Гостю остается лишь бесцельно слоняться по комнатам в обществе полуодетой медсестры, шуршать жухлой листвой, забившейся в половицы, да наблюдать за застывшим в мраморной бледности лицом собственного родителя. Но есть в этих старых стенах и совсем иной путь — присоединиться к спящим.

В сновидениях нет ограничений — среди пугающей непохожести привычных мест встречаются причудливые существа, знакомые и едва узнаваемые личности. В пространстве сна выход из собственного дома уводит в дикую сельву, где темнокожие солдаты в потрепанных мундирах, сражаясь с невидимым врагом, насмерть разят друг друга штыками. Бесчисленные миры в единой юдоли разума выстраиваются в эшеровские конструкции с множеством дверей, иногда условных и даже незримых. Именно принцип сна, с его практически бессюжетным течением, лег в основу «Санатория» польского режиссера Войцеха Хаса. В самом начале ленты Йозеф просыпается, но значит ли это, что он очнулся наяву, а не уснул в пути? Двухчасовая вереница образов и видений — нелепых, подчас похожих на психопатический бред. В едва уловимых очертаниях угадываются одни и те же помещения, лишь обстановка постоянно меняется, стоит только закрыть лицо руками или забраться под старую кровать на чердаке, дабы с другой стороны выбраться на оживленную площадь.

Не столько экранизация, а скорее аллюзия по мотивам одноименной книги Бруно Шульца — фильм Хаса близок к классикам сюрреализма вроде Бунюэля или Аррабаля. Торжество стиля тут превалирует над содержанием, однако вовсе не вредит структурной целостности. Композиционно «Санаторий» выстроен как цепочка образов, от светлых и ностальгических, до депрессивных и полных тревоги. Родная улица в еврейском квартале, старушка мать, красотка в соседнем окне — в сущности Йозеф движется по кругу, не всегда строго, но закономерно. Только вот с каждым новым витком воспоминания становятся тягостней: мать жалуется на ростовщиков, отец сходит с ума, красавица гибнет, а в трупах живших под крышей птиц копошатся черви. Параллельно истории жизни Йозефа развивается и совершенно абстрактный сюжет о некой Бьянке, якобы возлюбленной императора Франца-Иосифа, бежавшей в латинскую Америку от преследования. Йозефа терзает навязчивая идея раскрыть эту тайну, хотя чем дольше он гуляет по закоулкам санатория, тем сильнее размывается сама цель его присутствия.

Создается даже ощущение, будто все происходящее — предсмертные переживания героя, его последние мысли перед кончиной. На это намекают и постоянно встречающиеся образы смерти — черепа, покойники, надгробия. Клепсидра — водяные часы, и разговорам о текучести времени в фильме отведена особая роль. Йозеф убежден в том, что время слишком тесно для него самого — причины и следствия едины, а факты становятся очевидны слишком поздно. Преломления времени под всевозможными углами, движение из прошлого параллельное движению из будущего. На этих временных стыках герои приходят к нелепым умозаключениям, что за каждой Мексикой скрывается новая, дочка прачки когда-то была мальчиком, а в марочном альбоме зашифровано пособие по изучению жизни.

Камера плавно скользит по невероятным декорациям, где каждая паутинка или зазубрина, при всей нарочитой демонстративности, не смотрятся лишними штрихами. Фильм подобен длинной панораме, а Йозеф играет роль немного чокнутого экскурсовода, ведущего непринужденные монологи и задающего вопросы в пустоту. Мифология наслаивается на религию, экзотические сюжеты смешиваются с иудейскими традициями, вода переполняет сосуд клепсидры, проливаясь наружу, а режиссер облачает своего героя в грязный, словно снятый с откопанного мертвеца, костюм кондуктора. Мы сами себе проводники — жизнь отмеряем мгновениями памяти. В неторопливом путешествии по спирали сна Войцех Хас находит единственный выход ведущий на погост. И это, пожалуй, самая ясная мысль в потоке сюрреалистических сцен и абстрактных образов. Мы живы, пока живет наше сознание. Но «Санаторий», отражающий облик смерти, на самом деле не является фильмом-некрологом, ведь пациенты, уснувшие под клепсидрой, так и не смирились со своей судьбой, для них отпущена только бренная плоть, уснувший разум же навечно затерялся в пространстве безвременных отрезков.