Рейс (1970)

Любой неленивый кинолюбитель может легко узнать, что сатирический «Рейс» стабильно входит в десятку (собственно, в тройку) особо любимых поляками национальных польских фильмов, что «Рейс» снят в квазидокументальной манере, что фильм любим за острый взгляд на типично польскую ментальность.

Тем не менее, «Рейс» остался практически не знаком и советскому, и постсоветскому зрителю. А жаль! Это великолепная интеллектуальная комедия.

Итак, о чём кино. Два безбилетника, желающих добраться до Гданьска, пробираются под видом «каовцев» (kaowiec, instruktor KO, instruktor kulturalno-oświatowy) на теплоход, везущий туристов в стандартный летний круиз по Висле. «Каовец», инструктор Отдела культуры при местном горкоме КПСС — это кто-то вроде партийного «аниматора», организующего культурный отдых трудящихся, массовик-затейник.

Лже-«каовец» проводит собрание на тему «Как мы организуем наш культурный досуг во время круиза». Пассажиры после ряда чудовищно косноязычных выступлений «с места» избирают оргкомитет некоего развлекательного вечера, на котором будут представлены преимущественно вокальные и гимнастические номера. И вот уже подготовка к вечеру на теплоходе идёт полным ходом, кипят страсти и страстишки.

Сам вечер мы не увидим — фильм завершается фантасмагорической сценой предваряющего долгожданное мероприятие всеобщего костюмированного веселья, т. е. панорамным показом людей и масок. (Правда, это не тот финал, который задумывал режиссёр).

Каждый здесь успел продемонстрировать мелочность своих интересов и дотошность в пустяках; каждый не заметил, проплыл мимо красоты, покоя и воли, которыми дышат берега Вислы.

Чёрно-белое изображение и вышеупомянутая квазидокументальная манера приятно гармонируют с представлениями о европейском кино периода его расцвета. По качеству работы оператора, осветителей и технического персонала «Рейс» вряд ли превосходит современные ему шедевры западноевропейских кинематографических школ, но вряд ли им и уступает.

Неприятное послевкусие, остающееся после просмотра отечественных фильмов, по несчастью снятых на словно бы изначально поцарапанной и тусклой плёнке отечественного производства, к «Рейсу» не имеет никакого отношения: фильм свеж, контрастен, лишён того налёта провинциальности, на который столь часто жалуются польские киноведы.

Сценарный приём, — проследить за взаимоотношениями небольшого коллектива, совершающего расслабленный речной вояж, — конечно, не нов. Сходу вспоминаются «Аталанта» Виго (Франция, 1934) и «Верные друзья» Калатозова (СССР, 1954).

Но даже такая маленькая эрудированность, которую я только что продемонстрировала, позволяет ставить «Рейс» особняком. В «Аталанте» основное внимание направлено на тончайшие движения человеческой души. В «Верных друзьях» мы наблюдаем нравственно здоровых людей среди реалий нравственно здоровой жизни.

В «Рейсе» Пивовского внимание заострено на социальной критике. Авантюрист, прокурор на пенсии, философ, поэт, инженер… Эти пассажиры, разумеется, олицетворяют различные слои польского общества.

Поэтому если у «Рейса» и есть формальный аналог, то это, скорее, «Гараж» Рязанова (1979). Там тоже бюрократический формализм, под правила которого пытаются (и даже довольно охотно) подстроиться простые обыватели. Там тоже живые страсти снова и снова прорываются сквозь регламент идеологически выдержанных чувств. Но у этих картин различий больше, чем сходства.

Во-первых, антураж. Живая река, речные красоты и речная романтика в польской комедии. Пыльные чучела среди малоухоженного замкнутого пространства в советской комедии.

Во-вторых, мера гуманизма. Люди, сдерживающие в себе всё самое хорошее так старательно, что хорошего уже и не видно, и серьёзно относящиеся к несерьёзным проблемам, — в польской комедии. Люди, демонстрирующие без стеснения всю амплитуду своих нравственных падений и взлётов, и серьёзно относящиеся только к кардинальным проблемам бытия («место под солнцем», «правда», «в своё время напугали») — в советской комедии.

Есть и прочие различия, но этих двух вполне достаточно, чтобы увидеть, на каком контрасте создаются комический эффект и лиричность у Рязанова, и на каком — у Пивовского. Омертвелые люди на живом фоне у Пивовского, живые люди на омертвелом фоне у Рязанова.

Понятно, что при таком раскладе разговор об идейно-художественной перекличке польской и советской культовых сатирических картин не удастся.

Но точки сближения в них всё же есть. Даже есть одно формальное сходство. Персонаж Валентина Гафта, председатель кооператива, носит фамилию Сидорин. А персонаж Яна Гимильсбаха, активист-общественник, носит фамилию Сидоровски.

Отдельно стоит упомянуть инженера Мамоня, в роли которого снялся Здзислав Маклякевич. Мамонь стал героем одной из любимейших и часто цитируемых поляками комедийных сцен: муж и жена сидят на палубе в шезлонгах, муж смотрит в бинокль, жене скучно, она просит сказать, что он видит, Мамонь перечисляет что-то вроде «утка, дерево, птичка», а на самом деле разглядывает выходящих на палубу девиц в бикини. Вот эта мамоневская «птичка» — своего рода аналог нашей гоголевской шутки «насчёт клубнички».

Есть в инженере Мамоне что-то античное, гедонизм и стоицизм, гармония сознания и всегдашнее присутствие духа. И если каждый из персонажей воплощает некую грань польского характера, то я бы предпочла видеть в поляках таких вот спокойных, знающих себе цену людей. Даже один инженер Мамонь своим присутствием на экране опровергает промелькнувшую было мысль о тотальном гротеске «Рейса».

Здзислав Маклякевич (09.07.1927 — 09.10.1977; в русском Инете распространилась ошибочная транскрипция Маклакевич), кстати, сыграл роль майора Ковалёва в телеэкранизации гоголевского «Носа» (1971, реж. Станислав Ленартович). Советские зрители видели Маклякевича в роли унтерштурмфюрера Макса Абуша в 13 серии первого сезона сериала «Ставка больше чем жизнь» (1968). Была у него и небольшая роль дона Бускероса в «Рукописи, найденной в Сарагосе» Войцеха Хаса (1965), а ещё ранее — эпизодическая роль журналиста в «Как быть любимой» того же режиссёра (1963).