Марихуана (1970)

Французы всегда воевали с Голливудом на территориях жанрового кино. И часто побеждали, поскольку не были столь связаны зрительскими привычками, стилевыми канонами и цензурными запретами. «Марихуана» при всех её очевидных огрехах — одна из таких убедительных побед.

Жанр «film noir» вообще — поле самой ожесточённой схватки французов и американцев. Мало того, что сам термин ввели в обиход парижские кинокритики, так ещё и добрая половина корифеев жанра были эмигрантами из нацистской Европы (Жюль Дассен, Фриц Ланг и т. д.), которые после войны вернулись домой и принесли с собой заокеанский ремесленный опыт. Поэтому в конце 40-х — 50-х гг. голливудские нуары сильно уступали суровым французским потасовкам среди мужчин и разборкам в Панаме. Но в 60-х, и особенно в начале 70-х, противостояние вновь обострилось. В Голливуд пришла своя «новая волна» синематечных крыс во главе с Копполой, Скорсезе и Фридкиным.

Французские связные крёстных отцов разбрелись по злым улицам. Этой эстетической агрессии нужно было противопоставить что-то своё, сугубо французское, ментальное, способное задвинуть голливудские блокбастеры на «второй экран».

Французов, конечно же, вновь выручили харизматичные актёры. Ну, кто, скажите, из американских «живчиков» мог сравниться с монументальностью античной трагической маски Жана Габена, благородно-экзистенциальным злодейством Лино Вентуры или самурайским смертельным холодом Алена Делона?! Был в этом ряду и ещё один, парадоксально харизматический персонаж: низкорослый, большеносый, помятый и вечно похмельный еврейский паренёк с вечной «житаниной» в углу рта…

Серж Гейнсбур по голливудским стандартам — ярко выраженный второплановый антигерой, которому суждено погибнуть в перестрелке где-нибудь на 30-й минуте фильма. А уж слушать его разнузданные хриплые эротические завывания вроде «Je T’aime… Moi Non Plus» ни один добропорядочный американец не станет просто никогда, потому что никогда не станет…

Но именно этому отвратительному персонажу французское кино обязано одной из самых пронзительных любовных историй, когда-либо запечатлённой на целлулоиде. В 1970 году на экраны вышел фильм никому не известного режиссёра Пьера Коральника под сурово-многозначительным названием «Cannabis». История американского гангстера, отправленного во Францию распутывать козни вокруг переправы за океан мешка анаши, была довольно-таки банальной и для французского нуара, и для криминального жанра вообще. Но как только зритель начинал угадывать дальнейшие сюжетные ходы, в повествование вмешивалась некая мощная Сила, которая опрокидывала все ваши представления о законах и правилах криминального кино. В Голливуде эту Силу называют ничего не объясняющим, но говорящим всё термином CHEMISTRY…

Герой «Марихуаны» знакомился в самолёте с загадочной, подростково угловатой девушкой из Парижа, и вы вдруг не понимали, но буквально физиологически ощущали, что это — СУДЬБА. Дальнейшие перипетии гангстерского сюжета как-то сами по себе отступали на второй и третий план.

В кадре была Страсть. И Страсть столь мощная, что всё остальное существовало лишь на уровне виньеток. Серж Гейнсбур и британская модель Джейн Биркин, бурный роман с которой начался в революционном 68-м, в «Марихуане» не играли ничего. Они просто проживали на экране свои подлинные чувства, и криминальный сюжет всего лишь подчёркивал и оттенял величие и обречённость этой великой Страсти. Мы с лёгкостью простим авторам все сюжетные накладки, проколы и неувязки.

Сюжет, повторю, совсем не главное в фильме. Гейнсбур и Биркин буквально с первой же минуты своего экранного знакомства перетягивают одеяло на себя, и за это хочется им долго и протяжно аплодировать. А режиссёру Коральнику нужно сказать большое спасибо за то, что не стал уминать любовную лихорадку в прокрустово ложе сюжета!

«Марихуана» появилась на два года раньше «Последнего танго в Париже» и на шесть лет раньше «Империи чувств». Но запечатлённое на экране напряжение здесь не меньше, несмотря на почти целомудренную картинку, отсутствие эрегированных органов и рассуждений об анальном сексе. Эмоциональная встряска, которую вызывает chemistry Гейнсбура и Биркин даже сегодня, почти сорок лет спустя, оставляет невытравимый след где-то в самой глубине вашего нутра. И заставляет взглянуть на собственные чувства строже, глубже и честнее. А этого уже достаточно, чтоб фильм навсегда остался в истории кино…

8 из 10