Стеклянная гармоника (1968)

Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал

В этих грустных краях, чей эпиграф — победа зеркал,

При содействии луж порождает эффект изобилья.

Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.

Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-

Это чувство забыл я.

Советская цензура «Стеклянную гармонику» талантливого аниматора Андрея Хржановского восприняла в штыки; и, что особенно иронично, подозрительно-провокационным «верхам» показался именно образ человека в котелке, который держал город в страхе и терроре, не позволяя вольнодумства. А тем временем режиссер вовсе и не ставил перед собой задачу критиковать власть, его работа — это претензия к человечеству всуе, а не к отдельной его касте.

Над Землями Желтого Дьявола небеса являют из себя плотную ультрамариновую дымку, в которой погрязла кособокая луна. Перекошенные здания нелепо торчат из земли омерзительными бетонными монстрами. В местных каменных джунглях царит абсолютная тишина, что неудивительно: кому захочется говорить, если всегда есть вероятность, что после первого же писка, тебя арестуют и утащат прочь, по длинному коридору. Достопримечательностей тут всего две: миловидная часовня и памятник Желтой Монете (да, одной монете, тут и её почтут за богатство). Все бы так и продолжалось, не приди из дальних земель музыкант с дивным дивом — стеклянной гармоникой, переливающейся всеми цветами радугами. Путник понадеялся, что его искусство искоренит зло и уродство городка, однако уже через пару минут гармоника была разбита негодующими властями, а народ сам, весьма охотливо указал пальчиком на нарушителей режима — чего не сделаешь за долгожданную монетку! Так музыкальное волшебство улетучивается, и наступает очередная долгая, тоскливая ночь.

Уродливая фантасмагория Хржановского — явление цикличное. Не одна стеклянная гармоника будет разбита, прежде чем хотя бы один луч света пробьется в это темное царство. Впрочем, и образ самого музыканта-путника, проповедующего красоту, добро и любовь и стойко выдерживающего предательство, — пусть и неоднозначная, но все же отсылка к библейским легендам. Только если в оригинальной версии человечество спасет Слово Божье, то здесь в борьбу со злом вступает Искусство. Пускай и не сразу, но гармоника покоряет сердца горожан, и дело здесь совсем не в волшебстве; это все равно что остановиться в переходе, услышав, как уличный музыкант наигрывает вроде бы простую мелодию, и почувствовать странно-пьяняющую эйфорию. Изначальный гротеск перетекает утопично-счастливую концовку: искаженные, устрашающие физиономии сменяются утонченными, идеалистически-красивыми лицами, в городок мягкой поступью входит романтика, благоухающие розы становятся символом перемен. В версии Хржановского Искусство не просто пробуждает в человеческой душе светлые начала, но и побеждает режим диктатуры, становясь символом новой, счастливой эпохи.

Более же всего привлекает короткометражка не своей идейностью (истины стары, как мир), а сюрреалистично-сумасшедшеми картинками. «Стеклянная гармоника» похожа на калейдоскоп — разноцветные осколки хаотично передвигаются, открывая зрителю удивительные сочетания. Навязчивое движение и раздражающая статичность, яркое и блеклое — в одном кадре Хржевский временами сочетает даже принципиально разные стили прорисовки персонажей. Здесь у людей есть клювы, вместе с цирком выступает огромный мохнатый монстр, у высокопоставленной особы лицо бегемота… Гиперболичность уродства, достигнув своего апогея, оказывает отталкивающий эффект. Тем более подобный подход к мультипликации никак не ассоциируется у простого обывателя с привычными, советскими работами жанра, где простота линий удачно сочетается с мягкими, приятными цветами. В «Стеклянной гармонике» же картинка часто оказывается перегруженной, в глазах рябит от обилия персонажей или от постоянного их мельтешения, что, впрочем, восприятию нисколько не мешает. Лента с легкостью зарекомендовывает себя в качестве интересного, специфического киноэксперимента, неизменно привлекательного и очаровывающего своей неповторимой атмосферой.

Зоркость этих времен — это зоркость к вещам тупика.

Не по древу умом растекаться пристало пока,

Но плевком по стене. И не князя будить — динозавра.

Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.

Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора

Да зеленого лавра.