Сирано и Д`Артаньян (1964)

У классика немого кинематографа Абеля Ганса сложилась долгая творческая карьера, но вот таким же хрестоматийным именем в кино звуковом он так и не стал. Данный фильм совсем не шедевр, но позволяет сказать несколько слов об эффекте кинематографа.

В виду имеется совсем не спецэффект, в современном, редуцированном к примитивному объемному иллюзиону, дорогущему цифровому банальному трюку приеме. Дело совсем в другом. Кино никогда не изобразит историю как правду. Любая попытка наиболее «достоверно» передать прошлое обречена сразу по ряду причин. В этом смысле кино родственно классицизму, только обращение к истории продиктовано не дидактизмом, а преследует своеобразный терапевтический эффект, ведь не читая, а глядя на «далекое прошлое», мы достраиваем картину до целого, исходя из степени своего незнания. Именно так. За исключением узких специалистов, все остальным, то есть нам, смутно мерещится какое-то Возрождение, Просвещение, модерн и т. п. Наша убежденность, что мы все же что-то знаем, конгениальна тем, кто берется снимать фильм о прошлом. Но, пожалуй, наиболее аутентичной для кинематографа моделью является тот случай, когда сценарист и режиссер плюют на так называемую достоверность и включают на полную катушку свою фантазию, что восстанавливает нарративную, литературную предысторию кинематографа, реабилитирует фантазию, воображение как эвристический модус.

Особенно характерно это в случае, когда представление об истории и так инспирировано не ей самой, а литературой. Как в России война в 1812 года — это война, вышедшая со страниц «Войны и мира», а не с полей, где происходили сражения, так и для всего мира времена бесконечных французских королей и кардиналов — это топос романов про мушкетеров и их оппонентов. Впрочем, уже в 1960-е годы кризис мушкетерского метасюжета стал очевидным, поэтому творения Дюма стали начали становиться не следствием, а причиной сценария. Попытку скрестить мир Дюма и то ли Ростана, то ли самого реального Сирано можно считать в чем-то даже удачной, по крайней мере, она напрашивается, если бы не одно «но».

Пока фильм развивается в контексте авантюрной поэтики, герои смотрятся практически наравне, хотя ключевым из них является все же Сирано (как и в самом названии ленты). Образ храброго мушкетера частично подогнан под него, по крайней мере, остроумие Д`Артаньяна да и сама его опытность в светских уколах (в переносном смысле) явно более развитая характеристика, чем в романах о нем. Однако к середине фильма фильм начинает сваливаться во что-то невыносимо мелодраматическое, точнее становится как бы «сексуальной комедией», обыгрывая двусмысленность притязаний протагониста скорее в рамках логики пьесы Ростана. Правда, здесь нет фигуры субститута, а только простая перемена ролей под сенью французских ночей. Данная подробность глупа и порнографична, но занимает она слишком много времени. То есть недостаток фильма не в почти полной измышленности эпохи, к которой он привязан, но именно в жанровом недоразумении. Свести перспективные характеры протагонистов к поверхностной любовной интрижке — свидетельство сенильного кризиса режиссера, впавшего в мелодраматизм крайне низкого водевильного пошиба. Тем не менее авантюрна составляющая ленты, повторюсь, весьма неплоха, поэтому фильм любопытен как пример игрового, то есть обыгрывающего контрапункт литературы и истории, произведения.

6 из 10