Сибиряки (1940)

«Несмотря на традиционно искалеченную биографию „советского художника“, Кулешов, как и многие его коллеги по цеху, избежал ареста в годы сталинских чисток. В отличие от литературы и театра, кино было на особом счету. С его неблагонадёжными, слишком талантливыми представителями власть расправлялась особо изощрённым способом — отлучала от работы, поносила в прессе, унижала публично и приватно, то есть загоняла в гроб едва ли не управляемыми инфарктами. Но физически уничтожать представителей „важнейшего из искусств“ — ни в коем случае, они были нужны живые и ручные. Если их никак не заставить снимать «правильное» кино, пусть копаются в редактуре, профессуре и прочих интеллигентских промыслах. Как Дзига Вертов, засунутый ассенизировать чужую хронику и не снявший после 1937 года ни одной картины. Как Александр Довженко, благодаривший товарища Сталина за помощь в устранении творческих ошибок в картине «Аэроград». Как Сергей Эйзенштейн, имевший неосторожность вернуться из Мексики и подвергавшийся почти гротескному поношению вплоть до августейшего приказа снимать «Александра Невского». Как Кулешов, снявший в 1933 году свою последнюю «серьезную» картину «Великий утешитель» и на четверть века отдавшийся преподаванию во ВГИКе». (Ян Левченко)

При всём своём стремлении быть доступным широкому зрителю, Кулешов всегда был «элитарным» художником. Массовым спросом фильмы Кулешова никогда не будут пользоваться. Им это и не нужно. Каждому — своё, по его собственным потребностям и уровню развития. Очень много фильмов, книг, спектаклей уходит в прошлое, и это дело исследователей «открывать», напоминать нам о забытом. Киноведы имя Кулешова не забывают — оно обязательно всплывает, как только разговор заходит о монтаже или о теории актёрской игры в кино. В оценке творчества Кулешова расхожим представлением является связывание его имени прежде всего с монтажными экспериментами, с понятием «эффект Кулешова». Кулешов начал интересоваться монтажом с самого начала своей работы в кино. Впервые он высказал мысль о первостепенном значении монтажа в кино в своей статье «Искусство светотворчества», написанной весной 1918 года. Лев Владимирович никогда не «прогибался под систему». У него нет Сталинских премий, нет «заказных» фильмов. Народного артиста РСФСР Кулешов получил за год до своей смерти в 1969 году.

«Сибиряки» — это тоже совсем не заказной фильм, хотя и снят по примитивному сценарию, в центре которого совершенно надуманная история. Но ведь не история сама по себе важна в этой картине, а то, как режиссёр донёс её до зрителей. Вместо мифической трубки вполне могло бы оказаться некое «Письмо Правды», которое бы искали пионеры с той же одержимостью. Вот только вкус истории был бы в этом случае совсем другой. Разумеется, Кулешов всё это прекрасно понимал, и снял фильм таким образом, что трубка, хоть и стержневой элемент, но совсем не главный. Главное здесь другое. Вот как рассказывает о картине исполнитель роли охотника Алексея, Даниил Львович Сагал: «Меня увлекали съёмки в таёжной глуши и сама задача создания образа живого человека Севера, опытного охотника Алексея, тонкого знатока охоты на глухаря, привычного обитателя тайги, умеющего понимать все голоса природы, — что было так свойственного самому Кулешову, и что он сумел передать мне. Режиссёр подробно рассказывал, как охотятся на глухаря: к нему можно подойти только тогда, когда он токует и ничего не слышит.

Он требовал, чтобы я, создавая этот образ, отошёл от всего сделанного мной в кино. И я играл замкнутого на людях человека, который оживал и чувствовал себя легко и свободно только в тайге, на охоте. Я должен был овладеть охотничьим ружьем, научиться чистить его, обжить непривычный охотничий костюм и тяжелые сапоги, совершенно изменившие мою походку. Кулешов даже шёл за мной, наблюдая, как я двигаюсь в гриме и костюме по коридору студии. Серьёзное значение отводилось репетициям, поэтому дублей почти не было — каждая отрепетированная сцена снималась только один раз. Я понял, как неправы те, кто обвиняет Льва Владимировича в формализме. Ведь в картине «Сибиряки» он всеми силами пытался вдохнуть жизнь в очень слабую и надуманную драматургию». Мастер своего дела, влюблённый в профессию, Лев Кулешов просто напросто хотел заниматься любимым делом. В условиях жесточайшей цензуры он всё же сумел снять очень яркое кино благодаря профессиональному монтажу, рисующему картину в ином свете.

Если отбросить минут 15 минут «политических эпизодов», то останется полноценный художественный фильм с поэтичным взглядом на природу, с динамичными сценами взбесившегося коня, со сказочным эпизодом «пророческого» сна ученицы 6-го класса Вали Кедровой (Александра Харитонова). И с совсем не подобострастным, а скорее ироничным отношением Кулешова к «вождю всех народов», ведь последнюю ссылку Сталин (Джугашвили) отбывал в Красноярском крае в Туруханске, а действие картины происходит в посёлке Новая Уда в Иркутской области! В общем, Кулешов снял интересную сказку о вымышленном человеке, зато в реальной тайге.