Освобождение (1940)

В советской историографии было принято начинать отсчет участия СССР во Второй мировой войне с 22 июня 1941 года, стыдливо умалчивая, что началась она еще 17 сентября 1939 года на стороне нацистской Германии, с которой они разделили территорию тогдашней Польши и сферы интересов в Европе. Понятно, что после окончания ВМВ СССР было крайне неприятно признавать себя союзником Гитлера, поэтому рождались разнообразные исторические мифы. В этом плане документальный фильм «Освобождение» 1940 года кажется очень любопытным документом, задуманным как демонстрация триумфа коммунистического государства, а сейчас выступающим свидетельством тотальной лжи, на котором строилась пропавшая с политических карт, но не со всех голов империя. Фильм посвящен событиям, сопровождающим аннексию Западной Украины и Беларуси, которая состоялась благодаря приснопамятному пакту Молотова-Риббентропа. Создание картины было поручено лучшему украинскому режиссеру того времени Александру Довженко, который должен был воспеть воссоединение украинцев и белорусов в границах одного государства под чутким руководством друга всех народов товарища Джугашвили.

Впрочем, в процессе съемок что-то пошло не так и выдающийся профессионал Довженко не нашел достаточно убедительного материала, который бы иллюстрировал ту великую радость, которая должна была охватить угнетенные народы. Фильм по большому счету состоит из кадров с разнообразных официозных выступлений, каких-то невнятных митингов с подложным звуком и нехитрой военной хроники, которые изредка перебиваются крайне редкими натурными съемками. Сопровождает видеоряд закадровый голос, торжественно комментирующий происходящее, а иногда даже нелепо шутящий. В контексте обсуждения творчества Довженко эту ленту вспоминают крайне редко, особой художественной ценности в ней не находят, да и как агитпродукт в силу быстро меняющейся исторической ситуации последующих лет она быстро стала непригодной. Хотя наверняка будет интересна для исследователей пропаганды и информационных войн. В начале фильма приводится какая-то апокалиптическая статистика, которая ложится в создание образа злобного и кровожадного внешнего врага. В 1939-ом году такую роль отвели польским империалистам, оккупировавших украинский и белорусские регионы и издевавшихся над коренным населением. Хорошо, что на выручку пришел товарищ Сталин, путем голодоморов, репрессий и коллективизаций предварительно решивший все проблемы украинцев и белорусов на территории СССР и теперь несущий в массы религиозные свободы, бесплатную науку, образование и право целоваться. Не обходится здесь и без псевдоисторической чуши про извечное единение трех (белорусов, украинцев и россиян) народов, чего-то там про целебное православие и традиции Киевской Руси.

Центральное место в хронике занимает город Львов, самый крупный населенный пункт «освобожденной» территории, бывший региональной столицей и крупным культурно-научным центром как при Австро-Венгрии, так и при Польше. Беда пропагандистов была в том, что город даже после двойной нацистско-советской облоги выглядел лучше и ухоженнее подавляющего большинства тогдашних городов СССР, а «несчастные» люди, собранные на митинги, одеты по-европейски и со вкусом. Несколько раз в кадре появляется Никита Хрущов, принимающий парад и сам Довженко, выступавший одним из лекторов на разнообразный встречах. Позже он признается, что т. н. освобождение Галичины и (год спустя) Буковины выглядело весьма странным, поскольку уровень жизни на освобождаемых территориях был гораздо выше чем там, откуда пришли освободители, а городские легенды того же Львова до сих пор хранят предания о том, как офицеры Красной Армии, заняв дома клятых панов, принимали биде и унитазы за фонтанчики с питьевой водой, а их жены выходили на улицы в ночных рубашках, перепутав их с вечерними нарядами.

Конечно, особых иллюзий по поводу прав и свобод украинцев при Польше у знающих историю нет, на тот момент в восточной Галичине действовало мощное антипольское подпольное движение, активно создавались военизированные структуры и совершались политические убийства. Но никто из подпольщиков не воспринял советское вторжение как акт освобождения, поскольку от ротации оккупантов общая ситуация едва ли меняется, а советские репрессии против реальной, а не выдуманной рабоче-крестьянской интеллигенции в разы превосходили польские и могли дать фору даже нацистам. Поэтому бравые отчеты о выборах в т. н. Народное собрание с нереалистичным цифрами явки (93% в Украине и 96% в Беларуси против 40—50% при выборах в польский Сейм), озвученные в фильме являются как раз свидетельством реальной демократии новых властей и созвучны с цифрами подобного же «референдума», например в Судетах. Показательной является и судьба одного из новоизбранных депутатов, киевское выступление которого включено в фильм. Это сын знаменитого украинского писателя Ивана Франко Петра, который в 1940 году стал депутатом Верховного Совета УССР, а уже год спустя погиб при странных обстоятельствах от рук НКВД.

В какой-то момент в картине неожиданно зазвучит «Реквием» Моцарта и кажется, что сейчас будут показаны кадры совместного парада победы (!) Вермахта и Красной Армии, который произошел в еще одном освобожденном городе — Бресте, но, к счастью, все обходится лишь типичной советской ложью про светлое будущее и рай на земле. Характерно, что спустя три года тот же режиссер снимет эмоциональную и живую «Битву за нашу Советскую Украину», где будет восхищаться героизмом украинцев, проклинать нацистов и скорбеть гораздо искреннее, чем он изображал радость по поводу «освобождения», ставшего, между прочим, одним из ключевых эпизодов в развязывании самой страшной войны в истории человечества. Жаль только, что причинно-следственные связи и логика в стране непобедившего коммунизма никогда не были в особой чести.

Среди не слишком многочисленной фильмографии Александра Довженко эта документальная работа, пожалуй, наименее известна. По крайней мере, по словам его биографа, сам Довженко никогда не включал её в список того, что сделал.

И причина тут, в общем, понятна, не надо даже открывать соответствующих книг, достаточно просто посмотреть «Освобождение», чтобы поразиться резким несходством двух его половин, причём половин не фигуральных, но почти посекундно точных: после 30 начальных минут перед нами уже совершенно другая картина.

Довженко, который в сентябре 1939 года отправился на Западную Украину, очищаемую от остатков польской государственности Красной Армией, чтобы на месте увидеть воссоединение своего народа (второе за двадцать лет, однако, по понятным причинам, «злуку» УНР и ЗУНР упоминать было нельзя в те пафосные дни), собирался снимать возвышенное, с большими историческими отступлениями и философскими обобщениями кино.

Впрочем, «снимать» здесь не совсем точное слово, поскольку весь материал у него уже был — сопровождавшие войска командарма Тимошенко операторы постарались на славу — но его оформление, а, главное, дикторский текст как главная изобразительная сила смогли бы реализовать его замысел с той полнотой, которая превратила бы «Освобождение» в немеркнущую классику украинской документалистики, поместив его в один ряд с самим «Заповитом».

Однако у заказчиков, т. е. Киевской студии, выполнявшей идущее с самого верха указание «правильно отразить присоединение к великой семье советских народов», были иные представления о том, как должен выглядеть фильм, отчего от довженковского замысла там остались лишь фрагменты.

Пограничный Збруч, бывший то ли Стиксом, то ли Железным занавесом и павший в одночасье; мрачные картины беспросветности под властью панов; митинг у могилы Ивана Франко, где попавший в кадр худощавый и седовласый Довженко лично возлагает венок; митинг у памятника Мицкевичу, где нет места национальной вражде и есть только братство…

Наконец поездка в Карпаты, где сохранилась во всей своей красочности и неприкосновенности жизнь гуцулов — сплав по рекам, расшитые наряды, женские и не уступающие им в праздничности мужские, танцы, трембиты, словом, всё, чем четверть века спустя пленяли «Тени забытых предков», — только в ч/б.

А дальше свобода творчества у Александра Петровича закончилась, и надо было исполнять ответственное поручение. После умело снятой атмосферы подлинного праздника во время голосования за депутатов Народного собрания, которым предстоит принять судьбоносное обращение к правительству СССР, и львовского парада победоносной Красной Армии, стартовали удивительные полчаса официоза.

Последние 30 минут картины — это натуральная нарезка выступлений делегатов, которые лишь меняют языки и локации, но не меняют тематику. Львов, Москва, Киев: Народное собрание, Верховный Совет, Верховная Рада.

Украинский, польский, немного идиша. Выступавшие от Западной Белоруссии говорили по-русски с вкраплениями полонизмов — «рада», «радянский» и т. п. Слово дали даже Вышинскому, который тоже говорил о долгожданном воссоединении разделённых народов, воссоединении навсегда.

Кстати, о персонажах. Подчиняясь тогдашней политической иерархии, Довженко невольно сделал так, что его фильм был просто обречён на десятилетия если не полного забвения, то, по крайней мере, не выхода в повторный прокат — к соответствующим годовщинам.

Помимо Сталина, появляющегося единожды, но многократно упомянутого в разноязыких славицах, Довженко обильно показывает тогдашнего Первого секретаря КП(б) У Никиту Хрущёва, кадрами с которым на ноябрьской демонстрации в Киеве и завершается картина.

Иначе говоря, до 1964 года «Освобождение» пребывало в полуопале из-за Сталина, потом — из-за Хрущёва. Когда же и того, и другого упоминать стало можно, фильм потерял свою пропагандистскую значимость: в конце 80-х предохранять с его помощью умы от набиравших силу националистов было уже поздно.

Чем «Освобождение», помимо осколков нереализованного замысла, любопытно сегодня? Если отвлечься от очевидных параллелей (иные кадры и реплики — это просто кальки с крымских репортажей, настолько разительно сходство событий), картина позволяет лучше понять мотивы тогдашних решений.

Сейчас, после того, как Галиция на рубеже 80—90-х ментально поглотила остальную Украину, оторвав её от Русского мира в декабре 1991 года, общим местом стал упрёк Сталину по поводу отторжения восточных польских крёсов.

Пьемонт, с которым не смогла справиться Вторая Речь Посполита, так и остался Пьемонтом, ждавшим лишь ослабления Империи, чтобы вновь восстать. Надо было оставить Западную Украину полякам — они добороли бы оуновцев, окончательно полонизировав край, и сейчас там было бы тихое цивилизованное место.

Рассуждения задним числом справедливы, однако следует учитывать, что это сейчас для нас западенцы — недобитые враги, хуже нацистов, а тогда это были угнетаемые ляхами братья, которых не только держат в нищете и голоде, но и лишают право говорить на своём языке.

И потому избранное — не Довженко, но студией — название ленты абсолютно искренне: в сентябре 1939 года Красная Армия шла освобождать томившихся почти 20 лет в польской неволе западных украинцев и белорусов.

Т. е. Сталин, при всей своей великодержавности, был не свободен от давления общественного мнения — прежде всего украинского — даже если отбросить соображение о его персональном реванше за 1920 год, когда Юго-Западный фронт так и не взял Львов: за Збручем наши, которых мы когда-то бросили.

Именно это чувство Довженко замечательно передаёт своим фильмом, смотря который начинаешь верить, что тогда, в сентябре 1939, действительно стоило входить на территорию бывшего Польского государства, уродливого детища не только Версальского, но Рижского мира.