Нибелунги: Месть Кримхильды (1924)

Насколько слаба первая часть «Зигфрид» настолько же сильна «Месть Кримхильды»! Основная проблема обоих вещей — злоупотребление временем, слишком много откровенно лишних кадров, просто выкинув которые можно оздоровить оба фильма. И эта точка зрения не с позиции современного экшн-кино, от которого меня тошнит, а с позиции простого здравого смысла.

Настоящая сила фильма в атмосфере, созданной за счет потрясающих высокохудожественных декораций, прекрасных костюмов, грима, патетической торжественной и трагической пластики актеров, а также хорошо выверенного ритма.

Хочется отметить сочетание костюма Аттилы, особенно его короны, и его грима с декорациями дворца и образами его гуннов.

Есть много забавных вещей, которые начинают резать глаз, если на них смотреть с позиций реализма. Хаген фон Тронье на протяжении обоих фильмов расхаживает исключительно в кольчуге, причем она не только с головы до пят, но до кончиков пальцев, так он и кушает в стальных перчатках — и конечно же возникают смешные вопросы: как он спит, моется и т. д. К тому же, в дополнение образа на голове его постоянно находится огромный и дикий шлем. Вообще его образ — своего рода прообраз Дарта Вейдера, ведь и «Звездные войны» по сути своей одна из бесчисленных спекуляций старинных эпосов, сказаний, поэм.

С точки зрения реализма не выдерживает никакой критики штурм гуннами дворца Аттилы, в котором засели нибелунги. Отряд из двух десятков бойцов умудряется отбить две атаки бесчисленных гуннов, причем обороняют они и ворота залы и крышу, при этом горы трупов гуннов и несколько жертв нибелунгов. Эпическая поэма… и конечно к этому нужно относиться как к сказке. Массовка шикарна, но когда рассматриваешь детально, то действия отдельных актеров выглядят нелепо. Массовка напоминает «Рождение нации» и «Нетерпимость» Гриффита — тысячи людей суетятся, машут по воздуху мечами, размахивают флагами, а по сути действие происходит условное и абсурдное.

Чисто с художественной точки зрения интересен образ гуннов как некой стаи трусливых, коварных и жестоких гиен, обезьян, или даже каких-то насекомых — напоминает образ крестьян в «Семи самураях» Куросавы, да и множестве других японских киноработ. Интересное у них оружие — больше напоминает гротескные хирургические и сельскохозяйственные инструменты.

Хочется конечно же добавить слова про драму человеческих взаимоотношений — очень интересная тема доминирования различных принципов, правил, клятв над разумом и чувствами. Шикарный образ Кримхильды, карающей круг семьи, методично обрубающей и замыкающей порочный, абсурдный, но какой благородный, круг клятв. И что ещё интересно — единственным живым человеком здесь оказался дикий гунн Аттила.

7 из 10

«Месть» — второй кусок пятичасовой махины «Нибелунгов» Фрица Ланга, отделенный ради комфорта зрителя. В этой разъятости «Зигфрида» и «Кримхильды» кроется причина кажущихся нестыковок сюжета, необъяснимого поведения персонажей. Но в ней же, если убрать кавычки вокруг имен — зерно самостоятельности «Мести», ее глубокого, почти режущего отличия от пролога. Зигфрид ушел, и погасло солнце. Зигфрид ушел, и светлое героическое фэнтези, на которое так похожи старые советские сказки, трансформировалось в кровавый дарк-эпос.

Увидев на полу своего господина, своего возлюбленного, Кримхильда пошатнется в дверях, тщетно пытаясь нашарить слабеющими руками опору. Мир рассыплется вокруг тусклыми осколками, и не будет ни отмщения, ни справедливости. Родные братья станут между ней и убийцей, поставив жалкие остатки своей замаранной кровью чести выше любви к сестре. И она заплачет — в последний раз. Будет молить — в последний раз. С нежностью и печалью коснется губами холодного чела — в последний раз. Тело скроется под траурным балахоном, лицо застынет безжизненной маской, руки крест-накрест лягут на грудь, стеной окружая сердце, заточая внутреннюю боль, отрицая саму надежду на прощение и милосердие. «Разве ты не человек, госпожа Кримхильда?» — спросят ее много лет спустя. «Нет, — ответит она, не отводя глаз от дворца, где в пламени гибнут ее родные и друзья. — Я умерла вместе с Зигфридом».

Современному неискушенному зрителю игра Маргарете Шён может показаться не только примитивно-грубой, но и комичной. Почти в каждом кадре она скрещивает или повелительно воздевает руки, поднимает щедро начерненную бровь и так широко распахивает глаза, что кажется, будто они вот-вот выкатятся и шлепнутся на обувь ее собеседников. Но как только привыкаешь к этой гротескной мимике, рассчитанной на дурное качество пленки, приходит невыразимое восхищение. Актриса фактически лишена тела: вместо него — бесформенный сверток королевских одежд, превращающий женщину в подобие траурной матрешки. Поверх «родного» лица намалевана аляповатая маска, чтобы черты не слились на экране в белое пятно. Роль взывает к величавости, неподвижности, узкому спектру эмоций. Играть буквально нечем, но фрау Шён немногими изящными мазками делает свою Кримхильду удивительно глубокой, настоящей.

«Месть» сполна раскрывает не только актеров, достигающих здесь подлинных высот драматизма, но и самого мастера. В «Зигфриде» Ланг сделал упор на чудесную составляющую мифа. Плодом стало царство амазонок, горящие поля, таинственные сны и первый в кинематографе трогательно-беззащитный дракон. Здесь же он ступает на привычную и столь любимую почву страшного человеческого мира, где существа из плоти и крови сосредоточенно причиняют друг другу невыносимую боль. Его «Нибелунги», посвященные немецкому народу, стали классикой кинематографа благодаря своей эпичности, крупноразмерности, грандиозности, непревзойденному на тот момент размаху, подготовленному двумя годами напряженных усилий художников и плотников, Но впечатляющие даже сегодня массовые сцены, гигантские декорации, искусные трюки и прочий эпический экшн во второй половине повествования выглядит оберткой. А под ней — по-ланговски мрачная, безысходная и напряженная история женщины, которая вынуждена жить в странном мире мужчин, думающих о чести, славе и «духе Германии» больше, чем о простых вещах, вроде любви и ненависти.

Другая бы приспособилась, нашла силы полюбить великого Атиллу и новорожденного Жеребца, Который Покроет Мир. Но Зигфрида нет, и никто из живущих не заменит светловолосого полубога, до краев наполненного светом, страстью, радостью жизни. Она отринет честь — и станет сильнее. Отринет достоинство — и искупается в крови врагов. Отринет женственность, целомудрие и материнство, чтобы однажды сказать, стоя по колено в обрубках тел: «Никогда мое сердце не было так полно любовью, как в этот момент»… Просто посмотрите на это.

9 из 10