Принцесса никотина (1909)

Впервые я увидел Блэктона в двадцать четвёртом году. Не помню, зачем он приезжал в Лондон, но, впрочем, этот голливудский режиссёр и сам по происхождению англичанин. Ему не было дела до уютных артистических кафе, которые как привидения прячутся в тенях и нишах чопорных улиц. Я встретил его в художественном салоне, куда приглашают тех, кто уже стал бизнесменом, но ещё не совсем потерял звание художника.

Джон Стюарт Блэктон. Длинный, в строгом сюртуке, с головой-яйцом. Шалтай-Болтай, которого растягивали на дыбе. Тогда он ещё владел своей студией «Витаграф». Был младшим партнёром там, где когда-то ходил как король, но хотя бы одним мизинцем, всё же ещё держался за свой трон. Когда-то у его студии было три яхты. Чёрт побери, я понятия не имею, что они делали с этими яхтами, вряд ли использовали в качестве декораций, но каждый, с кем мне доводилось беседовать о Блэктоне, обязательно упоминал эти плавсредства, видимо, на много лет вперёд впечатленный этим сказочным богатством. Все они понижали голос до почтительного шёпота: «Вы знаете, как его называли? Коммадор Блэктон».

Почему-то Блэктон вызывал у меня смущение. Как странно, что из двух короткометражек его производства, которые я видел, одна та, что ты упомянул в прошлом письме — «Принцесса никотина». Ты не сказал, понравилась ли она тебе. Молю тебя, чтобы это было не так. Фильмы Блэктона кошмарны, рядом с ним мошенник Гриффит выглядит гением, нависшим над учеником-двоечником.

Блэктон глух, как глух всякий, кто не способен различать звук и ритм мелодий. Он техник, но не артист. Я хорошо помню: всё время просмотра я сожалел о том, что такой технически совершенный приём, как совмещённые съёмки, он поручил реализовать не кому-то из своей фирмы, а взялся за дело сам. Милая девушка в роли крохотной феи, танцующей на столе, и озадаченный курильщик — что ж, они играют прекрасно, а изобретённый приём (Блэктон ли его изобрёл или ему снова приписали заслуги талантливых режиссёров «Витаграфа»?) крупного плана, позволяет заглянуть в чужие глаза, прочитать царапающие радужку изнутри эмоции. Но Блэктон чужд ритму. Он не может сделать всё действие насыщенным и ярким, как шоу в варьете.

Он не умеет делать фильмы. Но он умеет (или умел) делать деньги. В нём нет фантазии, он полагает, что художественное произведение — это не единое целое, а конструктор, который стоит всего лишь собрать из кирпичиков, потому он ищет способы, как делать эти кирпичики всё сложнее, сложнее. Навряд ли ты знал, что именно он создал первую анимационную ленту. И он изобрёл метод «кадр за кадром». Но ты и не представляешь, до чего унылые ленты он создал.

Гриффит, который стрижёт сентиментальных американских овечек, легко понял главный принцип искусства: каждый художник должен быть немного аферистом. Он должен выдумать ложь, а потом поверить в неё. Убедив самого себя, он превратит ложь в истину. Художник должен разделить своё сознание на двух персонажей: скептика и шарлатана. Лишь победив сильнейшего внутреннего скептика, шарлатан трансформируется в гения.

Блэктон же живёт не в мире фантазий, а здесь: в мире невообразимого количества яхт. Есть и иные причины, делающие его фильмы неудобоваримыми. Я лучше приведу пример из второй короткометражки, которую я видел, «Рука-воровка». Протез ожил и, прикреплённый к телу бродяги, стал очищать чужие карманы. Продавец-еврей схватил воришку поневоле и отвёл к судье. Тот отправил бедолагу за решётку, а когда еврей продолжил возмущаться, стукнул и еврея. Что дала эта сцена? Быть может, судья стукнул того портняжной линейкой, которую тот беспечно оставил? Нет. Крохотная расистская шутка нужна была только для того, чтобы понравиться грубому зрителю. И в этом самый главный корень проблем Блэктона — он заискивает перед публикой. И хам-зритель начинает чувствовать свою власть над пресмыкающимся режиссёром.

В тот вечер у нас не получилось разговора. О чём я мог ему рассказать? О том, как камера способна запечатлеть лучи света, проникающие сквозь крылья бабочки, и оставляющие на асфальте не тень, но призрак тени? Он бы не понял меня. О чём он мог мне рассказать? О своих исторических фильмах, которые пользовались успехом, пока режиссёры поталантливей не взялись за дело? Мне бы это было не интересно. Если бы я набрался чуть больше наглости, то дал ему совет не соваться больше в искусство. Остаться в своём мирке механических игрушек, покупать акции и рассказывать, что именно он изобрёл приносящие баснословные прибыли «хэппиэнды», и оставить производство тем талантам, которых он набрал в «Витаграф». Но кто осмелиться дать человеку единственный совет, который тому по-настоящему нужен.

Он потерял все эти деньги во время Краха Биржи в 1929 году. Не спрашивай меня, как и где он держал сбережения, я не слишком-то хорошо разбираюсь в своих финансах, чтобы у меня оставалось время следить за чужими. Не так давно знакомый рассказывал, что видел его дающим лекции о кино: Блэктон был разнаряжен в штаны для охотничьей езды, рубашку-поло и кепку, в руках он держал мегафон. Этим он сейчас зарабатывает на жизнь. Режиссёр, играющий роль режиссёра. Так Коммадоре стал шутом, но, клянусь, что и в деле шутовства он не сможет достичь многого. Его натура клерка никогда не даст ему стать чем-то большим, чем изобретательная посредственность.

Ты всего лишь упомянул, что видел древнюю короткометражку в старом полуразрушенном кинотеатрике, а я вылил столько негатива, ревнуя тебя к чужим фильмам. Но, право слово, Блэктон был неплохим изобретателем, но он всегда был отвратительным художником. И никогда, ты слышишь меня, никогда я не прощу ему, что именно он купил предприятие Мельеса. Нет, не Жоржа, Гастона — его старшего брата. Это стало предзнаменованием краха поистине великолепного французского кинопредприятия. Делец убил художника. А после потерял кровавые деньги. Котёнок снова хватает собственный кончик хвоста.

Мне больно думать, что ты смеялся над этой пятиминутной лентой, которая всё равно ужасно затянута. Что ты смотрел на убогие декорации и сравнивал их с теми великолепными фонами, которые использовали во французских фильмах задолго до того, как Блэктон решил, будто для съёмок кинокомедий достаточно только кинокамеры. Быть может, увидев в моей душе так много злобы, ты больше никогда не поделишься со мной названиями тех фильмов, которые ты смотришь в маленьком кинотеатре под открытым небом, показывающим забытые всеми ленты. Но заклинаю тебя: никогда не цени тех, кто лишён фантазии. Не в силах выйти за рамки обыденности, они теряют гибкость и тонут как гигантские лайнеры, утягивая на дно всех, кто им доверился.

Твой преданный друг,

G. B.

Лондон, 27 сентября, 1931 года.